Анна и Сергей Литвиновы - Изгнание в рай
Но когда понял, что гений программиста теперь направлен на ерунду – какой-то дом! – стал откровенно злиться.
– Сева, – просил Томский, – ну потерпи. Дай я закончу стройку. Перееду в Болгарию и выдам тебе оттуда что-нибудь эдакое. Чтобы весь мир закачался!
Но Акимов безжалостно пожимал плечами:
– А я не могу ждать. Нам зарплату людям платить. И аренду. И кредит гасить. На какие шиши?
– Решай сам! – возмущался программист. – Мы с самого начала договаривались: рутина меня не касается.
– Я сам все и решал. Одиннадцать лет, – парировал друг. – А сейчас ресурсы исчерпаны.
– Надо было резервный фонд создавать!
– Томский, да проели мы уже резервный фонд. Ты этот дурацкий дом начал строить пять лет назад. И ничего хитового с тех пор не написал.
– Сейчас хиты никому не нужны, – отбивался Михаил. – Пипл хавает примитив.
– Так напиши примитив – но чтобы он стал хитом! Вроде тех курочек, что мы в Америку когда-то продали.
Михаил пытался. Честно включал компьютер, силился сосредоточиться… но не выходило ничего.
– Я уеду в Болгарию, и все придет само! Клянусь! – оправдывался он перед другом.
Но Акимов продолжал давить:
– А что мне делать – сейчас? Объявлять нас банкротами?!
– Нет, черт возьми! Придумай что-нибудь. Возьми кредит!
– Никто не даст. В тебя никто уже не верит.
– Бред! Чушь! Деньги сейчас всем просто впихивают, только договор подпиши. Ищи тех, кто даст.
– Да нашел я уже, – вздохнул Сева. – Но они просят тебя предъявить. Убедиться хотят, что не спился, что не обкуренный. Пойдешь?
– А что, у меня есть выбор? – зло буркнул Томский.
…Словно назло, банкиры назначили встречу на тот вечер, когда Томский с женой и дочкой собирались в театр. Звонить, просить, чтобы перенесли, Сева категорически отказался.
Ночью Михаил почти не спал и уже с утра был на взводе.
Дома ведь тоже не все шло гладко.
Два месяца назад обокрали их квартиру. Ущерб оказался невелик: музыкальный центр да телевизор. Ну, и простенький сейф вскрыли. Забрали оттуда наличные и охотничью «Беретту» – Томский пару лет назад купил ружье для самозащиты.
«Повезло тебе, – веселилась Кнопка, – что я шубы ненавижу. И драгоценностей не ношу».
Беспечная Нина Васильевна предложила сменить замки и на том успокоиться. Но Михаил всегда очень болезненно воспринимал, когда посягают на его территорию. Потому, не ставя жену в известность, установил в подъезде видеокамеру и написал простенькую программку. Если кто-то у его двери останавливался хотя бы на пару секунд – ему на компьютер мгновенно приходило сообщение.
Сам не ожидал, что тревожный сигнал раздастся настолько быстро – на третий день. Михаил даже сначала подумал: глюк. Программу недоработал. Но просмотр включил. Правда, рассмотреть незваного гостя не успел – тот очень быстро ретировался. Однако бейсболка, низко натянутая на лоб, Михаилу совсем не понравилась.
Он увеличил разрешение и велел программе: если тип в бейсболке появится снова, бить тревогу немедля.
Поделился опасениями с Кнопкой, но та отмахнулась:
– Брось! Два раза в одну воронку бомба не падает.
Однако уже назавтра незнакомец явился снова, и картинка на сей раз получилась отличная: молодое, недружелюбное, прыщавое лицо.
Парень стоял у их двери и неумело ковырялся в замке отмычкой.
Постоянно оглядывался, руки дрожали. Через двадцать секунд раздался собачий лай (тоже смоделированный программой), и воришка прыснул от двери, словно трусливый заяц.
Замки остались в целости. А Томский тем же вечером предъявил фотографию Нине Васильевне.
Та побледнела:
– Тимка…
И вскинула на мужа убитые глаза:
– Миш… он… он, наверно, просто в гости приходил…
Михаил молча увеличил масштаб – теперь отмычку в руках парня было видно отлично.
– Вот дурачок! – грустно произнесла жена.
И убежала на кухню – плакать.
Томский утешать не стал.
Тимофей когда-то жил в детдоме, где работала Нина Васильевна. Она выделяла его среди прочих своих воспитанников. Уверяла Томского, что у мальчика чистая душа, светлая голова. Приглашала в гости. Водила в кино и в театры. Усыновить мечтала.
Однако Михаил все время испытывал к этому ребенку чувство гадливости. И не сомневался: тот лишь прикидывается агнцем, беззащитным сироткой.
Томский не запрещал Кнопке принимать Тимофея в доме. Сам – когда мальчик являлся в гости – встречал того сухо и сразу уходил к себе в кабинет.
Но успевал увидеть, как завистливо шарят хитрые глазенки по дорогой стереосистеме, телевизору, бумажнику, беспечно забытому на журнальном столе.
…Кнопка расстроилась, словно ребенок. Даже отказать Тимке от дома не смогла – попросила мужа.
Парень разговаривал нагло. Что пытался вскрыть их квартиру, не отрицал. Еще и буркнул: «Давно вас надо раскулачить, буржуев».
Михаил даже хотел позвонить следователю, который вел дело о краже. Попросить, чтобы тот проверил Тимофея на причастность к делу. Но Кнопка упросила не портить дураку жизнь. И Томский послушался. Хотя нервничать стал еще больше.
Вот и сегодня с утра, едва проснулся, первым делом побежал проверять замки. Хотя после Тимкиной выходки они не просто запоры в очередной раз сменили, но поставили бронированную дверь и профессиональное видеонаблюдение.
Затем отправился в кухню.
Домработница Галина Георгиевна стояла у открытого окна, щурилась на робкий после дождя солнечный луч. Михаил решительно подошел. Затворил створки, задернул шторы.
– Душно ведь! – пискнула женщина.
– Включите кондиционер, – отрезал Михаил.
Нечего демонстрировать потенциальным преступникам богатую обстановку.
…А девочкам сказал:
– В театр я закажу вам такси. Государственное. Туда и обратно.
Кнопка глазами захлопала:
– Миш, ну зачем? К семи вечера в центр, самый час-пик. И Леночку в чужих машинах часто укачивает, сам знаешь. А после спектакля мы погулять хотели.
– Черт, вот Севка некстати эту встречу назначил! Я бы вас сам отвез! – досадливо молвил он.
– Папа! – Дочка обняла его за талию. – Ты, конечно, в тысячу раз лучше любого такси! Но на метро мне тоже нравится. Я смотрю, как люди одеты, запоминаю фасоны.
…В свои восемь лет Леночка успела выбрать профессию. Всем заявляла: когда вырастет, она будет модницей.
Крутиться перед зеркалом девочка уже сейчас могла часами и совершенно серьезно упрекала маму: «Как ты можешь жить, если у тебя туфель на шпильках нет? Ни одних?!»
– В кого она у нас такая? – хохотала Кнопка.
И пыталась увлечь ребенка рисованием или спортом. Однако если Леночка рисовала – то исключительно одежду. А на фигурное катание и бальные танцы чуть не каждую неделю просила купить себе очередной комплект красивой формы.
Кнопка ворчала, что дочь у нее растет мещанкой, но Михаил безропотно покупал для девочки все новые и новые наряды. И даже предусмотрел в болгарском доме – специально для Леночки – секретный будуар под самой крышей.
Он обожал свою легкую, изящную, веселую, яркую, жизнерадостную дочку.
И лелеял тайную от Севки мечту: в Болгарию уехать. Но никакой компьютерный хит там не писать. Вообще бросить постылое программирование. Денег он скопил. Лет на десять жизни без излишеств ему с семьей точно хватит. Он не будет делать ни-че-го. Только наслаждаться соленым бризом на террасе. Смотреть, как переливаются всеми красками волны на закате. Обнимать Кнопку, баловать дочь. И, может быть, закончит наконец докторскую по физике.
…Но пока надо дотерпеть. Последние денечки в Москве.
Михаил тяжко вздохнул, украдкой взглянул на часы: восемь вечера. В театре, наверное, антракт. Леночка, конечно, потащила маму бродить по парадным залам Большого. Для похода на балет он заказал дочке в Интернете изумительно красивое платье – с пышной юбкой ниже колена и коротенькой пелеринкой.
Сева что-то горячо вещал хмурому банкиру и двум его не менее суровым прихлебателям. Михаил мазнул взглядом по неприветливым лицам. Чего друг старается? Разве дадут кредит, когда сидят с такими физиономиями? Хотя, может, и дадут. На таких условиях, что их фирма окончательно разорится.
…Он с трудом дождался, пока переговоры завершились. Едва финансисты вышли, Сева напустился на партнера по бизнесу:
– Чего ты надулся, как мышь на крупу?! Хоть бы словечко сказал!
Михаил слушать не стал: отвернулся, нажал на телефоне единичку – быстрый набор Кнопкиного номера.
