Нора Робертс - Луна над Каролиной

— Но, может быть, это меня не устраивает. И я не вижу причины, почему ты должен радоваться тому, что они тебе дали. Разве ты имел право выбора, Кейд? Всю жизнь тебя воспитывали как будущего хозяина «Прекрасных грез». А если ты предпочел бы стать слесарем?

— Да, я всю жизнь втайне об этом мечтал. Всегда с восторгом чинил текущие краны.

Фэйф рассмеялась и немного смягчилась:

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебе даже не дали шанса выбирать. Ты был единственным сыном, и твой путь был предопределен. У тебя просто не было возможности возразить: «А я хочу стать гитаристом и наяривать в оркестре рок-н-ролл».

На этот раз рассмеялся Кейд, а она вздохнула и оперлась на ограду. Фэйф вспомнила, почему так часто приходила к брату в комнату и искала его общества. Он умел слушать.

— Неужели ты не видишь, Кейд, что родители создали нас такими, какие мы есть? Я уже в детстве сообразила, что наш дом — это тренировочная площадка для будущих добродетельных жен и выгодных браков, наподобие того, который заключила мама.

И Фэйф пристально оглядела кончик сигареты.

— Состоятельный муж, приятный дом. Конечная цель жизненных устремлений для женщины согласно своду лэвелловских правил. А я не собиралась превращаться уже к тридцати годам в загнанную, высохшую хозяйку приятного дома. Вот я и сбежала из дому с первым же юнцом, который сделал мне предложение. Я вышла за него замуж и развелась, когда мне еще не исполнилось двадцати.

— И ты достала этим родителей, не так ли? — пробормотал Кейд.

— Да, достала. И вторым своим замужеством, и разводом. Ведь, в конце концов, меня и готовили к замужеству. Конечно, это был не такой брак, как у мамы. И вот я опять здесь. Мне двадцать шесть лет, и на моем счету два поражения. И нет для меня места на земле, вот только этот дом.

— Да, ты живешь в этом доме, тебе двадцать шесть, ты красива и обладаешь достаточным житейским опытом, чтобы не повторять прошлых ошибок. Ты никогда не просила своей доли в наследстве, ни от плантации, ни в фабричном производстве. Но если ты захочешь чему-то научиться, захочешь работать…

Она так на него взглянула, что Кейд осекся. Это был невозмутимо-снисходительный взгляд.

— Ты один прекрасно справляешься за всех остальных, а я ленива, и мне нравится быть ленивой. Вскоре я подыщу себе богатого старичка и так очарую его, что он на мне женится. А потом останусь богатой вдовой, и это положение мне подойдет лучше всего. «Так же, как это подошло маме», — подумала она с горечью.

— Ты достойна гораздо большего, Фэйф.

— Ты заблуждаешься, милый братец. Может быть, все сложилось бы иначе, если бы Хоуп не погибла.

— Я бы этого ублюдка задушил собственными руками, — пробормотал Кейд.

— Ты думаешь, только он виноват? — тихо спросила Фэйф. — А может быть, она не ушла бы тогда из дома, в ту ночь, в поисках приключений вместе с Тори, если бы ее не держали взаперти? Ты думаешь, она вылезла бы из окна ночью, если могла бы отправиться открыто с кем угодно и куда угодно утром? Я знала ее лучше, чем все остальные. Так всегда бывает с близнецами. Она покорно сидела за решеткой днем, поэтому и вырывалась ночью. И когда она погибла, с ней погибла иллюзия стабильности и благоденствия в этом доме. Еще и потому, что они ее любили больше, чем нас с тобой, ты же знаешь.

Фэйф поджала губы и бросила очередную сигарету за решетку террасы.

— Не могу сказать, сколько раз родители смотрели на меня, у которой было лицо Хоуп, и я видела по их глазам, что они при этом думали. Почему на болоте погибла не я, а Хоуп.

— Нет, не говори так. — Кейд вскочил с места. — Это неправда. Никто и никогда так не думал.

— Нет, я знаю, о чем говорю. Я постоянно напоминала им своим существованием о смерти Хоуп. И мне этого никогда не могли простить.

— Нет, — он нежно коснулся ее щеки. — Нет, глядя на тебя, они видели в тебе, какой могла стать Хоуп.

— Но я не могла ею стать, Кейд. — И на глазах ее сверкнули слезы. — Она была их общим достоянием, ни я, ни ты так их не связывали. Однако ее утрату они разделить не смогли. Каждый переживал ее гибель в одиночестве. Папа выстроил ей святилище и нашел утешение в постели другой женщины. А мама становилась все холодней и жестче душой. А мы с тобой шли путем, нам предназначенным. И вот сейчас, ночью, мы рассуждаем с тобой о жизни, и нам некого любить. И никто нас не любит.

Ему больно было слышать это, ведь Фэйф говорила правду.

Она прислонилась к нему, и он обнял ее.

— Никто из нас никого не любил, во всяком случае, так, чтобы вернуть своей душе покой и мир. Может быть, мы любили Хоуп, может быть, уже тогда мы знали, что именно с ней связан наш душевный мир и покой.

— Но мы ничего не можем изменить. Прошлое было и прошло. Мы можем только что-то предпринять сейчас.

— Я ничего не хочу менять. Я ненавижу Тори Боден за то, что она вернулась, за то, что заставила меня снова вспомнить о Хоуп и снова почувствовать, как мне ее не хватает, как тяжела эта утрата.

— Но Тори не виновата в ее смерти, Фэйф.

— Возможно. — Она закрыла глаза. — Но мне обязательно нужно кого-то обвинить в гибели Хоуп. Так почему не ее? 

12

Надо было решать эту проблему как можно скорее и эффективнее. Деньги. Маргарет знала, что для определенного сорта людей они важнее всего на свете. Деньгами можно купить их молчание, верность и то, что они считают своими принципами. К предстоящей встрече она оделась особенно тщательно, остановив свой выбор на новом костюме благоприличного темно-синего цвета, а на шею надела нитку жемчуга, унаследованного от бабушки. Потом, по заведенному ежеутреннему обычаю, она села перед зеркалом, но не для того, чтобы скрыть следы возраста, — возраст она считала своим преимуществом, — а чтобы подчеркнуть свойственное ей выражение лица и положение в обществе. Они были ее оружием и защитой.

Она вышла из дома ровно в восемь пятьдесят, сказав Лайле, что у нее назначено раннее деловое свидание и что потом будет встреча за ленчем в Чарлстоне. Ожидать ее возвращения следует в три тридцать. Она рассчитала, что свидание займет не больше получаса, самое большее — минут сорок пять, а это даст ей возможность сделать еще кое-какие покупки до ленча. Конечно, можно было не самой садиться за руль, а вызвать шофера и поручить кому-нибудь из слуг сделать покупки, однако это все было бы потаканием лени, то есть слабости, а она такого себе позволить не может. Хозяйку «Прекрасных грез» должны видеть время от времени в городе. Ее долг — патронировать определенные магазины и поддерживать надлежащие отношения с нужными торговцами и муниципальными чиновниками. Никакие соображения собственного удобства не могут служить причиной пренебрежения чувством долга и ответственности перед обществом.

Более чем за тридцать два года своего положения хозяйки «Прекрасных грез» она ни разу не позволила себе манкировать обязанностями. Не собиралась и сегодня.

Она и глазом не моргнула, проезжая мимо поросших мхом деревьев, которые закрывали путь к болоту, не сбавила скорость. Упорно стремясь вперед, она проехала мимо того места, где погибла ее дочь. Если она и почувствовала укол в сердце, на лице это не отразилось. Таким же невозмутимым оно оставалось и в тот день, когда Хоуп похоронили, хотя сердце ее кровоточило и разрывалось от боли. Таким же спокойным и невозмутимым ее лицо оставалось и тогда, когда она свернула на проселочную дорогу к Дому на болоте. Она припарковалась сзади универсала Тори и взяла сумочку.

Маргарет вышла из машины, закрыла дверцу и заперла ее.

Шестнадцать лет она не бывала в этом доме. Кейд его отремонтировал, несмотря на ее молчаливое неодобрение. На ее взгляд, свежая краска и цветущий кустарник сути дела не меняли. Это по-прежнему лачуга. Одно время, когда скорбь по дочери была невыносима, Маргарет хотела даже сжечь дом и место гибели Хоуп и наблюдать, как пожирает это место огонь мщения. Неразумное желание. А она была женщиной разумной. Дом был собственностью Лэвеллов, и, несмотря ни на какие обстоятельства, его следовало сохранить и передать по наследству следующему поколению. Она поднялась по ступенькам крыльца и коротко постучала в деревянный косяк стеклянной двери.

Тори, в этот момент потянувшаяся за чашкой, замерла на месте. Она опаздывала на работу. Она не выспалась, чувствовала себя разбитой и надеялась, что кофе вновь оживит ее силы.

Она никого не желала сейчас видеть, ни с кем не собиралась говорить. Больше всего на свете ей хотелось бы снова лечь в постель и заставить себя заснуть сном без видений, чего никак не удавалось ночью. Однако она подошла к двери.

Увидев на пороге мать Хоуп, Тори сразу почувствовала себя виноватой, маленькой, беспомощной.

— Миссис Лэвелл, — пробормотала она, смутившись.