Джонатан Мэйберри - Фабрика драконов
— А Хекелю удалось уцелеть? — понял я.
— Нет. Гуннар Хекель считается мертвым.
— Только не говорите мне, что это зомби, — сказал я.
Черч проигнорировал ремарку.
— Свои скверные дела Хекель и «Братство» вершили в последние годы холодной войны. Они были мышцами в еще одной группе с не менее характерным названием — «Конклав», состоящей из немецких экспатриантов, многие из которых были нацистами, избегнувшими суда после войны. Хекель — сын нацистского ученого, и, хотя родился после войны, убийцей он был со стажем; считай, весь приклад в зарубках. А мы до недавних пор считали, что он уже снят со счета.
— Снят со счета? — переспросил Кто.
— Убит, — ответил я за шефа. — А где гарантия, что ваша программа насчет него попала в яблочко?
Глаза Черча за стеклами «хамелеонов» блеснули.
— В личном знании.
Слова осязаемо повисли в воздухе.
— Тогда получается три возможности, — рассудил я. — Четыре, если у Хекеля есть близнец.
— Близнеца нет.
— А сын?
— Известно, что у него была лишь дочь, которая в два года погибла в автокатастрофе вместе с матерью, женой Хекеля. В их смерти подозревается сам Хекель. Человеку на записи примерно лет пятьдесят. В апреле ему должно исполниться пятьдесят один. Так что речь идет об одном и том же персонаже.
— Что ж, тогда или программа у вас с изъяном, или… Но, по вашему рассказу, она в основном действует без сбоев, так что… Вы говорите, личное знание… Быть может, ошибаетесь вы?
— У меня есть копия протокола о его вскрытии. С детальными снимками свидетельства о смерти. Как только ДВБ от нас отвяжется, я направлю в ЮАР дипломатический запрос насчет эксгумации Хекеля. Второй экземпляр — на образцы тканей, которые, вероятно, еще хранятся в больнице Кейптауна, где проводилось вскрытие. — Черч откинулся в кресле. — До меня так и не доходит, откуда он на видео в добром здравии. По крайней мере один из этой группы имеет при себе оружие последней модели, так что перелицовкой старых кадров это быть не может. И пока у нас не появится новых свидетельств, придется уживаться с мыслью, что Хекель каким-то образом выжил. Основное беспокойство вызывает то, какие силы за ним стояли. Не хочу быть излишне пафосным, но «Конклав» представлял угрозу, можно сказать, для всего человечества. Впечатляет уже сам список совершенных ими преступлений, а три или четыре самых масштабных — с устранениями ведущих политиков — осуществлялись с использованием террористических организаций, финансируемых паутиной подставных фирм.
— А чего они вообще добивались?
— Для начала, на их счету этнические чистки, и их почерк угадывается в самых кровавых расовых конфликтах второй половины двадцатого века. У них были длинные руки и большие ресурсы, что позволяло устраивать локальные бунты, цветные революции, путчи… Они даже тайно высылали диверсионные группы, специально загрязнявшие водоемы в Африке и Израиле. Есть подозрение, что они прикладывали руку к распространению эпидемий в странах третьего мира. Было отслежено несколько случаев, когда «Конклав» финансировал геноцид, целью которого было умертвить как можно большее количество «расово неполноценных».
— Получается, речь идет о нацистской доктрине расовой чистоты? Истребить всех евреев, цыган, чернокожих — словом, всех, помимо светловолосых, синеглазых «детей Одина»?
Черч кивнул.
— Смерть Адольфа Гитлера едва ли кладет конец геноциду. Просто мировым правительствам стало политически выгоднее удерживать это вне фокуса общественного мнения, называть каким-то другим именем: обвинять террористов, сепаратистские течения. — В голосе шефа звучала нехарактерная для него горечь. И мне было совершенно не в чем его винить. — Пойми меня, капитан: это давно уже не элемент сугубо немецкой культуры и даже не арийский идеал. В войне с этническим геноцидом Германия давно с нами. Нет, эти мужчины и женщины — часть некой призрачной нации, которая сама по себе. Они более не хотят преобразовать какой-то отдельный народ; им теперь подавай весь мир.
— А Хекель у этих сволочей — кнопка запуска?
— Был, — уточнил Черч, потрогав очки и вновь принимая обычный, сдержанно-нейтральный вид. — А возможно, что и есть.
— Пожалуй, теперь я понимаю, почему это видео вас так насторожило. Если животное на съемке — продукт каких-то навороченных генетических разработок, созданных не без участия Хекеля и его патронов, и если они все те же козлы из «Конклава» или как там его еще, то получается, враги ушли от вашего удара, живут себе и преспокойно орудуют вот уже много лет, да еще и выходят на передовые рубежи небезопасной в целом ряде вопросов генетики? Так?
— Да, — медленно кивнул Черч.
Доктор Кто зацвел улыбкой.
— Я же говорил, у вас от этого видео крышу сорвет.
— Ага. Рад, что осчастливил вас, док.
— Эй, — сказал он, демонстративно поддергивая рукав и обнажая желто-коричневатую кожу. — Я, кстати, у них тоже кандидат на переделку. Но тем не менее достойно похвалы: какой размах, какое воображение!
— Нет, ни хрена не достойно, — ответил я.
— Когда вернешься в Ангар, — произнес шеф, — я дам тебе более полное досье на «Конклав» и те усилия, что предпринимались для его устранения. А пока важно помнить, что нас к Гуннару Хекелю ведут только две нити, а сам Хекель — единственная нить в «Конклав», если он в самом деле существует. Первая связь — данное видео, хотя мы даже не знаем, кто и зачем его послал. Вторая — то, что хранится в «Глубоком железе». Может, там вообще ничего нет, но тот факт, что в хранилище на аналогичном задании застопорилась наша «Пила», заставляет сделать вывод: связь эта не эфемерная.
— А больше никаких ассоциаций не возникает? Там еще была какая-то «волна вымирания».
— Нет, но мы пройдемся по всему этому повторно, «Ясновидцем». Сложно прочесывать что-то, не имея о нем предварительных представлений. Иначе, может, мне бы и Google хватило.
— Вы что, и через Google тоже искали?
Вопрос он проигнорировал.
Раздался мелодичный звон, и послышался голос Ханлера:
— Пристегиваемся, капитан. Идем на посадку.
— Какие будут указания? — обратился я к шефу.
— Первый приоритет — вычислить и проверить, что может там хранить семья Хеклер. Второй: выйти на след команды Петерсона.
Судя по мрачноватой мимике, расстановка приоритетов вызывала у него восторг не больший, чем у меня самого.
— Поддержки при операции у нас нет, — продолжал он. — Я бы, разумеется, не пренебрег подмогой СВАТ,[10] армейского спецназа и национальной гвардии, но в нынешних обстоятельствах звонить им не берусь. У тебя есть Симс и Рэббит. Им я сподобился организовать машину технической поддержки, так что оружие и бронежилеты у вас будут, но без тонких средств. И больше пока о землю нам опереться нечем.
— Задача для троих, о которую сломала зубья даже «Пила»? Круто.
— Спрос с вас нешуточный, но, поверь, дело того требует. Зря кадрами я не разбрасываюсь. Задача первостепенной важности. Противостояние может оказаться таким, о каком мы и не догадывались.
— Если у нас новый враг, шеф… Перед ними тоже может оказаться противодействие, о котором не догадывались они.
Черч смерил меня долгим взглядом.
— Удачной тебе охоты, капитан.
Глава 30
Ипподром Сандаун-Парк, Саррей, Англия.
Девять недель назад.
Клайв Монро смотрелся не совсем тем, кем он был на самом деле, но выглядел безупречно: серый деловой костюм в пепельную полоску, лакированные короткие сапожки и шляпа-котелок. Так что по одежке он безусловно соответствовал образу лондонского финансового воротилы, решившего на выходные махнуть на скачки в Сандауне. Решительно все на нем: и безупречно подстриженные усики, и даже зонт в шикарной машине — годилось на рекламный плакат британского бизнесмена.
Впрочем, подобное впечатление мог составить лишь случайный прохожий; любой же, с кем Клайв Монро встречался взглядом, тут же менял свое мнение. От этих темно-карих глаз веяло мертвенной холодностью. Никаких эмоций — лишь алчный расчет и льдистый холод. Безжалостные глаза. Даже скупая улыбка (если она вообще появлялась) не зажигала в них огонек юмора; нет — они постоянно обшаривали, выщупывали, буравили. Когда Клайв Монро в итоге выдавал цену, то будьте уверены, что объект просчитан им до последнего пенни. Нет, не в деловом смысле, а вообще как таковой. В итоге он вызнал о своем визави достаточно для определения нужной стратегии и знал наперед, что именно этот самый визави произнесет или сделает.
Причем оценка переговорщика выходила в основном без погрешностей.
Клайв Монро уже двадцать лет как был инвестиционным банкиром, и этот взгляд, холодный, пронизывающе-оценивающий, делал его неодолимым оппонентом, шла ли речь о портфельных инвестициях или о партии в бильярд. Двадцать один год назад он был другим человеком, с работой иного рода, где способность оценивать ситуацию и людей всякий раз пригождалась, оборачиваясь тем, что он в итоге оставался в живых там, где прочие падали замертво направо и налево или исчезали без следа.
