Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов
— Прочти, сынок, если нравится, — согласилась женщина. — Может, и пареньку понравится. Он, кстати, откуда, из Дворца пионеров?
— Да нету, мама, никакого Дворца пионеров! Я тебе уже об этом сколько раз говорил! — Следов перелистывал тетрадь в поисках симпатичного ему стихотворения. — Теперь сеть только ДДТ — Дома детского творчества. Ладно, читаю:
В море инстинктов и запахов,В мире сарделечных грезС печалью в глазах каре-лаковыхЖивет мой воспитанный пес.Не лает на кошек и дворников,Не рвет поводок из руки,А в сытых глазах закормленныхБездонное море тоски.
Олег старался слушать внимательно, но глаза его захлопывались сами собой, голова падала, он начинал куда-то улетать, но встряхивал головой и возвращался в свою новую семью, где было очень много собак и слишком сильно все ими провоняло.
— Ну как? — спросил, борясь с одышкой, Борис. — Настоящие стихи?
— Здоровско! Мне нравится, — тяжело проговорил Ревень. — Особенно про глаза.
— Ой, да ты совсем спишь! Вот, возьми. Это респиратор! — Следов протянул брату какой-то намордник на резинках. — Наденешь на лицо, а то ты с непривычки от этой вони задохнешься! Я и то на ночь надеваю! Иди сюда, вот пода ложись и спи, а потом решим, что нам дальше делать. Ребятки, а вы мне Бореньку позовете с улицы? — ласково, заглядывая братьям в глаза, спросила Виктория, проезжая мимо них в своем кресле. — У меня, к сожалению, все окна во двор, — я его даже увидеть не могу.
— Нет, не позовем: он на каникулы в пионерлагерь уехал, — ответил Борис, раскладывая брату постель. — Простыни чистые, я сам стирал.
Собаки успокоились и разлеглись по своим местам. С высокого буфета за ними внимательно наблюдали несколько кошек.
— Боря, а Петьку Бросова когда вылечат? — спросил Олег, укладываясь на предложенную братом кровать. — Ты говорил, у него ничего страшного?
— Видишь, его в нашу больницу не взяли, потому что он ребенок, а наша больница — только для взрослых, — начал объяснять Следов. — Но Федор Данилович о нем позаботится. У него, знаешь, где только нет знакомых, потому что человек хороший. Я его даже через ФСБ проверял: все чисто, ни с какой мафией не связан и сам не негодяй и не маньяк, как многие, которых к детям тянет. Они ж специально и устраиваются в детские учреждения, чтобы свои темные дела там творить. Да ты и сам уже должен об этом знать! Конечно, кому что: одни деньги и еду у детей воруют, другие детей в рабство продают. Да это во всем мире так! Я уж и не знаю, как со всем этим бороться! Вот мы с тобой завтра в тюрьму на экскурсию пойдем, так ты увидишь, сколько их там таких сидит за решеткой. Ну не то что именно увидишь, — я просто не так выразился, — я тебе сам про них все объясню, чтобы ты никогда в ловушку к этим злодеям не попался!
Борис взглянул на своего слушателя, — тот уже крепко спал. Виктория внимательно изучала какие-то квитанции или собачьи рецепты и почти беззвучно что-то шептала, иногда отвлекаясь на докучающих ей своими знаками внимания животных.
— Вот и ты меня не слушаешь, а еще брат, — улыбнулся Следов. — Да ладно, я шучу. Я знаю, что ты очень устал и очень много пережил. Спи, брат, а я пойду, хоть собак по очереди выведу, а то они тут в четырех стенах совсем взбесятся и нас всех съедят! Отца жалко. Даже не увидел его, пока он жив был. Но зато хоть брата нашел, и он с нами будет. Вот здорово!
Глава 16. Опрос общественного мнения
— Сегодня мы пришли сюда, на Малую Конюшенную улицу, для того, чтобы задать нашему обществу один, но очень важный для нас вопрос: как мы относимся к тому, что среди нас живет людоед, который, словно тигр, обитающий вблизи какого-нибудь индусского селения, время от времени выбирает себе жертву? — Оживленные лица горожан, заинтригованные видом видеокамеры, плыли по экрану, сопровождаемые озорным голосом Лолиты Руссо. — Мы не случайно начинаем наш разговор здесь, около статуи Городового, символизирующей порядок и законность.
Журналистка по-хозяйски осмотрелась и протянула микрофон в сторону пожилой женщины, определенно выражавшей готовность сообщить что-то действительно важное.
— Скажите, как вы относитесь к тому, что рядом с вами — простите, не дай, конечно, бог, — среди ваших друзей или даже родных живет людоед? — Лолита радушно предоставила женщине объемный микрофон.
— Как отношусь? — пенсионерка повторила заданный ей вопрос, как делает большинство застигнутых врасплох или шокированных людей. — Я вот, старуха, свое, мне Богом отпущенное, можно считать, прожила, отмаялась, но мне бы очень не хотелось, чтобы на меня где-нибудь напал этот выродок! Да это и не человек вовсе! В фашистскую блокаду, дело прошлое, такие ужасы, говорят, случались. Кто-то не выдерживал, ну и… — Женщина скорбно склонила голову.
— Пожалуйста, представьтесь нашим зрителям. — Лолита с ласковым выжиданием соизмеряла ветеранку.
Свальная Евфросинья Виленовна, да просто баба Фрося. — Пенсионерка попыталась завладеть микрофоном, но ведущая мягко отстранила ее распухшие руки. — Человек я простой, без затей, всю блокаду в городе прожила, как уцелела, только Господь Бог знает. А про блокадных людоедов что я могу сказать? До многих из них, я думаю, никто и не докопался, как они до такого греха докатились. Так что если кто из этих людей дожил, то и сейчас, наверное, телевизор смотрит. Но то ж, доченька, война! Одно слово — блокада! Сейчас вспомнить, что мы тогда ели, так молодежь нам и не поверит! Нынче-то, вон, через каждый метр ларек продуктовый воздвигли! Так вот, для нашего мирного времени это — форменное безобразие! Ну ладно, я, пожалуй, свой век подытожила, но у меня двое внуков растут: парню шестнадцать и девочке скоро десять, — ну как же я могу без нервов к такой угрозе относиться?! — Лицо Евфросиньи задрожало, казалось, она готова заплакать. Но женщина вдруг обрела суровый вид и закричала: — А вот такие люди, как мой зять, Корней Ремнев, бывший зять, — уголовник он, мошенник, — утром смотрю: он к овощебазе на иномарке подъезжает. Откуда такая машина? Откуда такие доходы? Чем налоговая инспекция занимается? Да этот нехристь на все способен, он и дочери моей всю жизнь испоганил, и сейчас никому покоя не дает…
— Спасибо вам большое, Евфросинья Виленовна, за мнение и интересное выступление! Извините, у нас еще очень много желающих высказаться. — Лолита мягко отвернулась от распалившейся пенсионерки и нацелилась на пожилого мужчину с остроугольной седой бородкой. — Простите, к вам удобно обратиться?
— Конечно. — Пенсионер слегка поклонился, выражая готовность к общению. — Чем могу быть полезен?
— Спасибо. Только для начала позвольте вас еще раз представить нашим зрителям, которым, конечно, вы уже хорошо знакомы. — Журналистка повернула микрофон в сторону мужчины, сама же она пользовалась радиомикрофоном, деликатно закрепленным на лацкане ее кожаной куртки.
— Князь Волосов, Эвальд Янович, ветеран блокады и войны. Снайпер, имею шесть штыковых атак, награды. — Князь с достоинством посмотрел в камеру. — Этот человек — а это, конечно, всего лишь человек, а не какое-то сверхъестественное создание, изделие изобретателей или даже пришелец, каковым нам его пытаются представить, — это человек, которого необходимо как можно скорее уничтожить, потому что он уже никогда не остановится в своих злодеяниях. Я на войне видел много зверств со стороны наших врагов, и это бы не прекратилось, фашисты бы никогда не остановились, если бы мы их не победили. Я хочу сказать, что этого людоеда, или, может быть, целую шайку маньяков, которые орудуют в нашем городе, — их надо было уничтожить за одно самое первое преступление, а они их совершили за это время мы и сами не знаем сколько!
— Хорошо, уважаемый Эвальд Янович! — вернула себе право ведущего популярная в городе журналистка. — Значит, вы считаете, что людоеда или целую существующую группировку людей, одержимых каннибализмом, можно только уничтожить. А если попробовать изолировать? Разве это не станет для них более суровой карой? Мы ведь знакомы с судебной практикой Запада, когда в тех же Соединенных Штатах Америки за особо тяжкие преступления людей осуждают не на одно столетие? Ведь это только вдуматься: не на десять или даже сто лет, а на тысячу! Разве этого мало?
— Нет, милая барышня, ни один пожизненный срок не может быть суровее смертного приговора. — Волосов вновь властно посмотрел в объектив камеры. — Вы поймите главное: если враг не уничтожен, то он всегда имеет возможность вернуться, и тогда он тут всех вас, простите, как куриц, перережет! Вы скажете: этого не может быть? Еще как может быть! Завтра наши многоуважаемые законодатели внесут кое-какие либеральные изменения в Уголовный кодекс, объявят амнистию, или пожизненно осужденный сам добьется медицинского переосвидетельствования, которое признает его душевнобольным, его переведут в больницу, там он пройдет курс лечения, получит отличные характеристики и может быть отпущен домой на долечивание. Вот вам уже два варианта возвращения людоеда. Третий — побег. Четвертый… Нет, об этом, наверное, сейчас не стоит говорить.
