Роберт Кормер - Среди ночи

Несколько раз ему хотелось забрать у отца трубку и крикнуть в нее: «Оставьте нас в покое… вы спятили… вернитесь к жизни…»

Днем в субботу и воскресенье было несколько звонков от репортеров, на которые его отец отвечал хорошо знакомым «без комментариев». Около их дома собирались любопытные, которые, становясь на цыпочки, заглядывали в окна, кто-то фотографировал сам дом и людей, останавливающихся около него. Кто-то был с телевизионной камерой, наверное, из местного телеканала.

За прошедшие выходные Дэнни покидал дом дважды. В первый раз он ходил к дому, в котором была квартира Дэйва и Лулу. Дом выглядел заброшенно, окна были зашторены, над входом в дом висел траурный венок.

На странице для некрологов «Барстоф-Патриот» опубликовал статью с сухим и резким заголовком: «Двое покончили собой»

Такой же сухой была статья, в которой были только факты, ничего сенсационного или кричащего, ничего напоминающего магазинную вывеску «24 часа». Он впервые узнал фамилию Дэйва: О'Хирн. Его поразило то, что он ни разу не поинтересовался, что это значит. Он затряс головой, прочитав печальные слова: «Они — неизвестные выжившие…»

Дэнни знал, что пройдет еще немало времени, когда он сможет забыть произошедшее тем вечером. Забыть… Он никогда этого не забудет. Он был на краю пропасти в ногах у самой смерти, с каким трудом ему давался каждый вдох. Когда он закрывал глаза, то видел лежащую на полу Лулу и обнимающего ее Дэйва. Они постоянно оживали в его памяти, будто в кино. Но это было не кино.

Отвернувшись от дома Дэйва и Лулу, он подумал, не рассказать ли об этом родителям? Может, когда годовщина пройдет, и перестанет звонить телефон, или вообще никогда. Может, если он не будет об этом говорить, забыть все это будет проще?

Второй раз он вышел из дому вместе с матерью. Они шли на утреннюю молитву в костел Святого Мартина, которая должна была начаться в пол седьмого утра. Церковь была почти пуста. Став на колени, чтобы зажечь свечу, он подумал о Лулу и о ее пустоте. Ему было интересно, каждого ли ждет эта темная бездна, ничто. Он взглянул на мать. Она молилась, блаженно сложив перед собой ладони, ее губы шевелились, а глаза смотрели куда-то в небо. Все священники и монахи проповедовали рай, ад и чистилище. Может, та пустота и была адом, в котором побывала Лулу? Он содрогнулся от шевельнувшегося холодного воздуха. Он прочитал старые, знакомые с детства молитвы: «Отче наш» и «Благословенную Марию» — вслух, четко проговаривая каждое слово, автоматически, но на этот раз вкладывая в слова другой, свой, особый смысл, не связанный ни с Лулу, ни с ее пустотой. Может, молитва сама по себе и была ответом на то, о чем он молился. Эта мысль его удивила. Здесь было, над чем подумать. Между тем он повторил свои молитвы еще раз, а затем еще.

Теперь, когда к остановке приблизился автобус, появилась Доун. Она бежала, размахивая сумкой. Когда она уже была около автобуса, то она не могла отдышаться.

Она выглядела все так же прелестно и свежо, как и всегда, даже, когда, запыхавшись, поднималась на подножку. Монстры начали ухать и свистеть, когда она пробиралась через них, но позволили ей пройти. Последним в автобус поднялся Дэнни. Он увидел ее на одном из задних сидений и направился в конец автобуса, переступая через подставляемые ему ноги. К своему разочарованию он увидел, что на сидении рядом с ней лежала сумка — старый знак того, что собеседники ей не нужны.

Когда он проходил мимо, она смотрела в окно. Он сел у нее за спиной. Их разделяли целых два ряда сидений. Автобус тронулся.

— Эй, Дэнни, твоя девушка вернулась. Мне кажется, она от тебя без ума, — голос Дракулы громко транслировал на весь автобус. Дэнни как обычно проигнорировал его, разглядывая наклейки с инструкциями по безопасности и первой помощи над окнами в салоне.

— Эй, Дэнни, тебе хочется записаться в неудачники? — это был голос все того же Джеймса Кени.

«…тебе хочется записаться в неудачники…»

Он поднялся с сидения, и в это время автобус завернул за угол. Он опрокинулся в сторону, ухватившись за спинку сидения, на котором сидела Доун. Она продолжала смотреть в окно, но он заметил, как ее щеки постепенно начали наливаться краской.

— Смотри, Дэнни, она хочет тебя поколотить, — снова все тот же голос Дракулы.

— Ты… — начал Дэнни.

— Что, я, — спросила она, продолжая смотреть в окно. Ее щеки стали еще красней.

— Хочешь меня поколотить?

— Я не признаю насилие, — ответила она.

Наконец, повернувшись к нему, она сказала:

— Ты не позвонил, — и на него посмотрели два каре-голубых глаза, в которых не было никакой злости, но промелькнула короткая вспышка, он так и не понял, чего: наверное, разочарования или обиды. Он никогда еще не думал, что может обидеть девушку, просто ей не позвонив. — Я читала о твоем отце в газете. Может, это и была причина тому, что ты не позвонил? В эти дни у вас была неспокойная жизнь.

В яблочко: ложь далась бы ему легко, но он не хотел врать — ни ей и никому.

— Нет, не только это, но пока я не могу об этом говорить…

Она посмотрела на него, качнула головой и сказала:

— Я бы сошла с ума, — затем она сняла с сидения сумку и поставила ее на пол между ног.

Он сел рядом с ней.

И понял, что не находит ничего, о чем бы с ней можно было поговорить.

Когда автобус остановился около «Норманн-Прип», он вышел из автобуса. Пронизывающий холодный ветер гонял по тротуару вихри опавших листьев. Мимо него плыл непрерывный поток парней в такой же, как и на нем униформе. Он оглянулся на автобус, чтобы разочароваться в себе. Он подумал о Доун: «Да будь оно все проклято! Что со мной?» Она была уж даже слишком хороша, и она освободила для него место рядом с собой в автобусе, в жизни и в сердце, а он безмолвно сидел, и одиночество продолжало держать его за горло обеими руками. А что Лулу? Та, которая хотела его убить? Он скучал по ней, по ее голосу в телефонной трубке и по тому, что он от нее слышал: «Думаю, что мы поняли друг друга, Дэнни…» Как он любил этот голос и эхо его в своей жизни — даже сейчас. Это значило, что он не любил ничего и никого, потому что Лулу, которая говорила ему все те слова, была не настоящей, она даже не была приведением или призраком, всего лишь фантазией. «Думаю, что ты полюбишь во мне все, Дэнни…»

Прозвенел первый звонок.

Он поспешил к воротам. Учебники в руках показались ему уж слишком тяжелыми. Он заметил Лоренса Хенсона, в нескольких шагах спешащего впереди него. Он как-то сказал Дэнни: «Ты еще многое для себя откроешь и многому научишься». Но как научиться прощаться с теми, кого на самом деле не было?

Прозвенел второй звонок. Дул ноябрьский холодный ветер. Он медленно брел через школьный двор, пока не дошел до ступенек, ведущих в учебный корпус.