Линн Уэйнгартен - Последние записки красивых девушек
Глава 35
Джун
Кажется, прошлая ночь была тысячу лет назад, а может, я все сама выдумала или видела сон? Вхожу в школу, в животе тугой узел, боюсь к нему приступиться. Я тут минут десять, но уже с радостью ушла бы и вернулась домой. Дом — это там, где Делия. Сейчас главное не испортить это.
Опускаю руку в карман и нащупываю письмо. Лежит на месте, сто раз свернутое и развернутое, будто зачитанное мною до дыр, как и было бы на самом деле, будь оно настоящим.
Теперь, когда знаю, что Делия жива, весь мир стал другим. И хотя я напугана, надо следить за собой: нельзя улыбаться. Запах смерти Делии все еще витает в воздухе, пронизывая фойе холодком. Теперь я так далеко от всего этого. Она умерла, но она жива. А я здесь, но меня здесь нет.
Все, кто тут есть, не имеют для меня значения. Вот Лея, вот две знакомые десятиклассницы, вон Ханни, еще один приятель из тусовки Райана. Один за другим они мелькают мимо, справа налево, справа налево. А я смотрю на них и думаю: «Вы же ничего не знаете». Смотрю и думаю: «Вы для меня ни хрена не значите». А потом улыбаюсь: ведь это же мысль Делии перенеслась в мою голову.
Я забыла, как это бывает, как просто это было – думать, словно Делия, когда мы с ней рядом. Как же это здорово было. Как это здорово.
Сейчас я на задании, Делия его мне поручила.
– Джуни, ты должна все исправить, – сказала она. И объяснила, как именно это сделать.
Вхожу в класс. Там меня ждет Криста, как всегда, сидит на столе со своей оранжевой сумкой. Сажусь рядом и стараюсь следить за лицом. Медленно поворачиваюсь.
Криста щурится и оглядывает меня.
– Ты и вчера в этом была, – произносит она. Верно: те же джинсы, серая футболка, зеленый джемпер. И спала в том же. – Выглядишь хреново.
Пожимаю плечами.
– Но ты появилась, и это здорово.
– Мне пришло письмо по почте, – говорю я. – От Делии. Написано в день ее смерти. – Кристе можно было ничего не говорить. Она не в счет, просто репетирую.
– Жесть. Ну и что там? – Криста даже не пытается скрыть любопытство.
– Пишет, что ей жаль и что любит меня.
– Черт! – Криста качает головой. – Вот значит как. – Пожимает плечами. – Может, потом сходим? На вечеринку к Рэйдеру, я имею в виду. Даю слово, ни с кем тебя больше сводить не стану.
Смотрю на Кристу – неровные желтоватые зубы, такие мелкие и редкие, что видна десна – и вдруг понимаю, что она мне не нравится. Нисколечко. Вспоминаю квартиру Рэйдера и дым коромыслом на той вечеринке. Думаю о том, что, не будь сейчас Делии рядом, я бы, наверное, согласилась. Приняла приглашение, ведь у меня не оставалось бы выбора.
– Нет, спасибо, – говорю я.
– Нет? – удивляется Криста. – А у тебя что, другие планы на вечер?
Встаю и понимаю: мне все равно. Молча иду к двери, хотя Криста меня зовет, и даже не оборачиваюсь.
Когда раздается звонок, замечаю Райана – под глазом фонарь, губа распухла, но все равно красавчик. Меня раздражает, что я не могу этого не видеть. Поймав мой взгляд, застенчиво улыбается. А потом этот дебил раскидывает руки, как будто я собираюсь упасть к нему на грудь. Как будто позволю ему прикоснуться ко мне хоть пальцем.
– Как я рад тебя видеть! – говорит он.
Мимо идут две девчонки из параллельного класса и косятся на нас. Если бы я сейчас стояла с ним рядом, не чувствовала бы себя такой сильной. Хочу со всем этим покончить.
– Она сделала это по своей воле. Я была не права.
Передаю ему письмо. Он мельком смотрит на него.
– Все в порядке. Она тебя не упоминает.
Райан болезненно морщится. Так ему и надо.
Смотрю, как он быстро пробегает глазами по строчкам.
– Боже праведный! Это какое-то безумие… Не могу поверить… – Сжимает письмо в кулаке.
– Не надо ничего говорить. Я все равно тебе не верю. – В глубине души чувствую угрызения совести. Ведь я знаю, что Делия жива, она опять со мной. А Райан не знает и никогда не узнает.
– А как же рука у Джереми… Похоже на ожог. И он вел себя как буйный… Меня отметелил. Думаю, нам надо… Ну, я даже не знаю.
Стараюсь сохранять спокойствие.
– Оставь его в покое, – твердо говорю я. Сейчас я в главной роли. – Джереми и так настрадался. Ты же пытался переспать с его подружкой. Достаточно постарался.
Райан снова читает письмо. Адреналин горячит мне кровь.
– Ладно, – соглашается Райан. Он проиграл. И сделает то, что я ему скажу.
Хрен с ним, с чувством вины, мне это нравится.
– Ну что, значит, на том и порешим, – бормочет Райан, и губы у него дрожат. Он отдает письмо, но избегает моего взгляда. И тут до меня доходит: у него на глазах слезы. А ведь она на самом деле была ему дорога. Может, даже больше, чем он сам отдавал себе в этом отчет. Может, он ее даже любил. Теперь это становится очевидным.
– Да, это все, – говорю я.
– Мне… я… – пытается что-то сказать.
Бедняга Шницель.
Качаю головой.
– До свидания.
– Джуни… Постой… – просит он.
Смотрю на его лицо в последний раз.
Я ухожу, а в голову приходит мысль: может, эти слезы на его глазах и обо мне тоже?
Джереми мне удается разыскать только к концу дня. Высматриваю в толпе учеников его мощную спину и квадратную голову и наконец вижу, как парень Делии медленно идет в глубине холла. Сейчас предстоит самая сложная часть моего задания.
– Джереми! – окликаю его, когда он подходит ближе.
Какой же у него усталый вид!
– Как у тебя дела? – спрашиваю я, и сердце невольно сжимается. Он молчит, просто качает головой. Трудно представить, но совсем недавно я подозревала его во всех смертных грехах, а ведь он всего лишь любил девушку, которой был не ровня и которая, по сути, никогда ему не принадлежала. Теперь понимаю это со всей отчетливостью и болью, от чего все вокруг кажется нереальным. До вчерашнего дня я и сама жила с этой болью, а потом на смену ей пришли удивление, радость, безграничные возможности. На миг хочется сказать ему правду, снять с Джереми непосильный груз, чтобы и ему стало легко, как мне сейчас. Но понимаю: это невозможно.
Достаю письмо из кармана. Нужно с этим покончить.
– Вот, предсмертная записка. Она пришла мне по почте. Только что получила.
Протягиваю письмо Джереми. Он берет листок правой рукой, обожженная левая спрятана в кармане. Не могу смотреть ему в лицо, пока он читает письмо.
Прочитав до конца, складывает его и отдает мне. Я даже не гляжу на листок. Выучила слова Делии наизусть, все от первого до последнего. Письмо писала Эшлинг и при этом хвасталась: «Я пишу почерком Делии даже лучше, чем она сама. Любой почерк могу подделать».
Джуни, извини, что все так вышло. Прошу, не вини себя, никто ничего изменить не мог. Я тебя люблю, и мне повезло, что мы встретились, именно это я уношу с собой. Пожалуйста, разыщи Джереми и скажи, что я его люблю и знаю, как он меня любил. И пожалуйста, попрощайся с ним за меня.
Джереми не мигая смотрит мне в лицо. Беру письмо. Вокруг нас все спешат на занятия.
– Как же я ошибался, – говорит парень, и голос у него с хрипотцой, как будто он долго молчал. – Ошибался во многом, а все потому, что слишком много думал. Все думал, думал, думал без остановки. – Теперь он говорит все быстрее: – Даже спать не могу: все думаю и думаю. И постепенно до меня начинает кое-что доходить. Например, будь ты ей настоящей подругой, ты бы и дальше ею оставалась. – Смотрит мне в глаза. Как будто ждет, что начну спорить, но я молчу. – Она рассказывала о тебе так, словно вы с ней по-прежнему близки, понимаешь? Долго не мог понять, почему я тебя ни разу не видел, почему она не познакомила меня со своей якобы лучшей подругой. А потом понял: никакая ты ей не подруга.
Не думала, что он скажет что-нибудь такое, ранящее меня, но он сказал. Делия меня простила. Надо помнить об этом. И я здесь ради нее.
– Пытаюсь быть ей подругой сейчас, – тихо говорю я. – То есть уважаю ее память и принимаю правду такой, какая она есть. И не ищу тайны там, где ее нет.
Он смотрит на меня и кивает. На миг кажется, что мы поняли друг друга, но тут его глаза вспыхивают гневом:
– Ты сама это сочинила или твой дружок помог? – Он наклоняет голову набок.
– О чем это ты?
– Ты что, думаешь, я не понимаю, что почерк можно подделать? – Джереми трясет головой. – Джун, какого черта, почему ты так усердно его покрываешь?
– Кого «его»? – У меня живот сводит от страха.
– Хватит уже, Райана, кого же еще? Мне кажется, у меня пол уходит из-под ног.
– Никого я не покрываю. Он здесь ни при чем. – Голос у меня срывается. И хотя знаю, что это правда, почему-то сейчас даже мне эти слова кажутся неуместными.
Джереми вынимает из кармана забинтованную руку, не подозревая, что мне об этом известно.
– Допустим. Но ведь кто-то же это сделал. И я знаю, как это больно.
Понимаю, что мне лучше помолчать, но все-таки спрашиваю:
– Что у тебя с рукой?
– Я ее сам поджег, – признается он, не меняя тона. – Когда узнал, как она умерла. Хотел понять, каково ей было. И знаешь что? Это чертовски больно. – И улыбается. Вид у него безумный.
