Стивен Миллхаузер - Метатель ножей
Секретность была элементом обаяния «Эдема», и потому неуловимый создатель и управляющий, с самого начала окруживший себя некой тайной, запретил любые фотосъемки в ходе рекламной кампании, в остальном весьма энергичной. Посему историку приходится довольствоваться лишь горсткой любительских фотоснимков, изображающих отдельные аттракционы, но не дающих достоверной картины целого. Несмотря на отсутствие четкой карты или плана, возможно, тем не менее, воссоздать первоначальный вид парка с некоторыми деталями по множеству ранних, порой противоречивых рассказов очевидцев.
Первым делом посетителей у выхода с Райской аллеи в парк поражал мощный рывок ввысь или по вертикали. В замешательстве натиска первых впечатлений мгновенно становилось ясно, что в парке имеются несколько уровней, куда ведут многочисленные лестницы, эскалаторы и электролифты. Два верхних уровня представляли собой системы широких железных мостов, что пересекались в одной или нескольких точках, образуя просторные площадки, – достаточно большие, чтобы вмещать киоски, кафе, духовые оркестры и механические аттракционы, а также разнообразные экзотические зрелища: зулусскую деревню, китайский храм, яванский кукольный театр, копию марракешского базара и воссозданную деревню пигмеев мбути из лесов Итури с сорока пятью мбути, живущими в реконструированных туземных шалашах. Мосты поддерживались системой ажурных металлических пилонов, во многих имелись лестницы и лифты; структура мостов и опор оставляла ощущение открытого пространства, и с любой точки на земле были видны большие лоскуты синего неба. Ко всем мостам обоих уровней вели пятьдесят пять лифтов, а вдоль стены на самый верх вилась спираль громадной лестницы с перилами – вскоре ее стали называть Дорогой Эдема. Наверху посетители могли гулять по четыре в ряд на балюстраде, уставленной игральными будками и ларьками с лакомствами, и глядеть вниз на парк «Эдем» с его крестообразными мостами, праздничными площадями, американскими горками и чертовым колесом, с его экзотическими деревушками, заманчивыми зрелищами, в которых участвовали тысячи актеров, – вроде «Разрушения Карфагена» или «Горящего небоскреба»; или же могли смотреть наружу, на громадное побережье, что протянулось с востока на запад, с куполами и башнями отелей, двухпалубными железными пирсами, купальнями, – наружу, где маяк у Морских ворот с одной стороны и парусники бухты Шипсхед с другой, и еще дальше, гораздо дальше, ибо говорили, что в ясный день вид открывался на шестьдесят миль в любом направлении.
С самого начала у нового парка имелись критики, утверждавшие, что акцент на вертикали напоминает мир небоскребов и железнодорожных эстакад, от которых хочет бежать городской житель, однако в целом публика реагировала, без сомнения, восторженно. Те, кто бывал в парке часто, начали говорить, что их больше не радуют одноуровневые, слишком приземленные парки;
«Эдем» пользовался таким успехом, что один только аттракцион «Гремучая змея», на постройку которого было истрачено 86 тысяч долларов, в первые три сезона принес 375 тысяч дохода.
Многоуровневая вертикальность и постоянный зов к мелькающим в вышине развлечениям были самыми поразительными и заметными особенностями «Эдема», однако вскоре толпы посетителей обратили внимание, что в парке наряду с давно знакомыми забавами имеются и новые аттракционы. Одной из сенсаций сезона открытия стала новенькая механическая «Дорога кошмаров» – гибрид детской железной дороги и «Старой Мельницы», тяготеющий к «Дому Ужасов». Восхищенные посетители обнаружили, что в высокой белой стене располагается тщательно продуманная система рельсов – они резко поднимались и спускались в темном петляющем тоннеле со страшилками: вагон с двенадцатью пассажирами на шести скамейках налетал на громадные валуны, распадавшиеся при столкновении, догонял другой вагон, неожиданно взлетавший вверх по другой системе рельсов, проскакивал обвал, наводнение, лавину и ужасный пожар, проезжал сквозь драконью берлогу, склеп мумии, кладбище с призраками, пещеру злобных гномов и замок вампира, и наконец выныривал из яркого отверстия в двухстах футах над парком «Эдем».
Еще популярнее новых механических аттракционов была целая группа совершенно оригинальных увеселений под названием «Приключения». Приключение, говорилось в рекламном буклете, – не аттракцион, но тщательно воссозданные события реальной жизни: за десять центов можно войти в «Темный Лес» и подвергнуться нападению разбойников, или ступить на «Улицы Лиссабона» и пережить знаменитое землетрясение [44], или побродить по «Старому Алжиру» и на себе испытать прелести жизни среди разъяренных мусульман – быть похищенным, проехать на спине верблюда в мешке и повисеть на обрыве над прибоем. Еще популярнее было приключение «Прыжок влюбленных» – трехсотфутовый скалистый обрыв (железный каркас и штукатурка), что возвышался в углу парка. Безрассудные парочки поднимались на ужасный уступ, что тянулся над гремящим водопадом, вздымавшим тучи брызг; рев воды производился механизмами, спрятанными в искусственном обрыве, а плотная водяная пыль просеивалась сквозь множество дырочек в штукатурке. Парочки, с визгом прыгавшие в грохочущую мглу, десятью футами ниже падали в замаскированную сеть – прервав полет, она опускалась еще на восемьдесят футов в туманный водоворот, где мускулистые служители выпутывали посетителей из сети и провожали к лифту.
Но самым популярным аттракционом сезона 1912 года, как ни удивительно, оказался громадный макет самой зоны отдыха, в точной пропорции и размером тридцать на двадцать пять футов. Он располагался на площадке третьего уровня и был окружен огороженными пешеходными дорожками с телескопами-автоматами. Макет изображал Кони-Айленд в мае 1911 года – как раз перед пожаром, что уничтожил «Сказочную страну». На макете с замечательными подробностями воспроизводилось сердце Кони-Айленда, от «Скачек с препятствиями» до «Сказочной страны», включая Набережный проспект, Русалочью аллею, множество переулков с барами и мюзикхоллами, дансингами и гостиницами, тирами и сувенирными лавками, а также пляж с двухпалубными пирсами и купальнями, – и все это пространство населяли крошечные механические куклы (играл оркестр, мужчина в соломенном канотье стрелял в стаю летящих жестяных уток, девочка на американских горках открывала рот и закатывала глаза). Детали были воспроизведены столь тщательно, что о макете говорили, будто все американские горки скопированы в нем до последней шпалы, музей «Эдема» – до последней восковой фигуры, включая стразы Дженни Линд [45], а все гостиницы – до последней рейки кресла-качалки на каждой веранде. Ходили слухи, что глядя в телескоп, можно увидеть не только точную копию каждого хитроумного автомата в каждом игровом зале и микроскопические буквы каждого кинетоскопа («Актеры и модели», «После купания», «Голышом в медвежьей шкуре», «Что видел антрепренер», но также сквозь изящные копии глазков кинетоскопов – мерцающие, дразняще смутные чернобелые картинки. Этот крайне популярный макет сделал Отис Стилуэлл, резчик карусельных лошадок – на досуге он создавал восхитительно подробные копии микроскопических каруселей, американских горок и комнат смеха, которые продавал в магазинчике на Набережном проспекте.
Вместе с изобретателем Отто Данцикером он вскоре станет одним из ближайших советников владельца-управляющего парка. Крошечный Кони-Айленд, привлекавший изумленное внимание как диковинная игрушка, служил более серьезной цели: уменьшив целый курорт до миниатюрного макета внутри своего парка, управляющий увеличивал размеры и мощь последнего; парк представлялся гигантской непостижимой вездесущей структурой; в то же время управляющий предлагал восхищенным толпам проявить легкое снисхождение к съежившимся до очаровательных игрушек аттракционам конкурентов.
Как и прочие владельцы парков развлечений на рубеже веков, владелец-управляющий «Эдема» столкнулся с необходимостью привлечь массы, желавшие удовольствий и возбуждения, ни в малейшей степени не поставив под угрозу предполагаемые ценности этих масс – никаких азартных игр, проституции и бандитизма, что пышным цветом цвели в любом закоулке Кони-Айленда.
Огородив свои парки и организовав полицейские патрули, владельцы добились беспрецедентного контроля. Но проницательный управляющий обнаружил другую проблему: новые, безопасные радости внутри ограды грозили сделать парки слишком ручными и предсказуемыми, толкнуть их на горемычный путь летних семейных кафе. Управляющий разрешил эту проблему блестяще, наняв труппу из тысячи восьмисот специально обученных актеров, изображавших хулиганство и другие пороки, исчезновение коих вызывало тайную тоску. Таким образом, среди аттракционов парка имелся ряд темных баров, сомнительных постоялых дворов и кривых улочек, вдоль которых выстроились подозрительные лавки, где посетители могли пообщаться с проститутками, карманниками, головорезами, пьяными матросами, сутенерами, мошенниками и гангстерами, уверенные, что специфический язык, шокирующие костюмы и вспыхивающие порой кошмарные драки входят в представление. Посетители парка, равно мужчины и женщины, особенно восхищались актрисами, игравшими проституток, и наслаждались, с близкого расстояния глядя на тревожащих, волнующих продажных девок, что звали к наслаждениям запретным, но притом безусловно и безопасно воображаемым. Клиентов, которые сами хулиганили либо вели себя оскорбительно, быстро выводили умелые парковые полицейские, бродившие по территории в форме или переодетыми. Поскольку не всегда удавалось сразу отличить актера в матросском костюме и с переводными картинками на предплечье, от настоящего матроса с настоящими татуировками, или же актрису с нарумяненными щеками и нахальными глазами, вышагивающую по аллеям меж киосков, от фабричной девчонки из Бруклина в жакете с искусственным мехом и соломенной шляпке с плакучим плюмажем, посетители парка пребывали в неком пьянящем замешательстве, чувствуя себя актерами и актрисами, играющими швей, учителей, кассиров, машинисток и лавочников – роли, к которым они теперь относились не так серьезно, как в том, другом мире работы и усталости.
