Джонатам Келлерман - Пациент всегда мертв
— Он прекратил вас преследовать? — спросил я.
— Да.
— Совсем?
— Совсем.
Ее взгляд переместился в сторону.
— И вы больше не слышали о нем?
Она начала теребить салфетку, потом оторвала уголки и, наконец, собрала и сложила в блюдце горку из бумажных обрывков.
— Все в основном закончилось, — сказала Галлегос. — Закончилось. — Ее голос задрожал.
— Бет, вы очень добрый человек, — вкрадчиво произнес Майло. — А это также означает, что обманщик вы никудышный.
Галлегос бросила взгляд на дверь, словно намереваясь сбежать.
— Так что произошло? — спросил Майло.
— Это было всего лишь один раз. Месяц назад. Но то был совсем пустячный звонок, потому я никому о нем и не рассказала.
— Где он вас нашел?
— Здесь. В кабинете. У меня было два пациента, и секретарь передала мне трубку. Гэвин сказал ей, что он мой друг. Она ничего не знала о моих… отношениях с Гэвином. Когда я услышала его голос, то… он заставил мое сердце забиться, меня прошиб пот. Но он был… в норме. Ничего из ряда вон выходящего. Он сказал, что сожалеет обо всем, что натворил, хочет извиниться. Потом он сказал, что кого-то встретил, начал налаживать свою жизнь и надеется, что я прощу его. Я ответила, что уже простила. Вот и все.
— Вы считаете, что он говорил правду? О том, что кого-то встретил?
— Гэвин казался искренним, — ответила она. — Я поздравила его, я радовалась за него. — Она вздохнула. — Он показался более… зрелым. Уравновешенным.
— Он ничего не говорил о своей девушке?
— Нет. Но голос его был счастливым. Тогда мне подумалось: Гэвин наконец приходит в норму. — Она притронулась к ручке своей чашки, покрутила пакетик с чаем. — Я никогда не относилась к нему плохо, лейтенант. Он всегда вызывал во мне лишь жалость. И страх, когда ситуация становилась по-настоящему напряженной. Но я была счастлива, что все у него начало складываться.
— Энсон, вероятно, тоже счастлив, — сказал я.
— Я не рассказала Энсону о том звонке.
— Это его сильно расстроило бы.
— Конечно. Он и так пережил со мной достаточно. Мы начали встречаться, когда Гэвин еще преследовал меня. Это не самые лучшие условия для завязывания отношений.
— Энсон, видимо, был сильно огорчен, — кивнул Майло.
— А любой на его месте? — Глаза Галлегос просветлели. — Вы ведь не собираетесь беседовать с ним, правда?
— Собираемся, Бет.
— Зачем?
— Мы беседуем со всеми, кто конфликтовал с Гэвином.
— Они вовсе не конфликтовали! Пожалуйста, не надо… не впутывайте Энсона во все это! Он никогда никому не делал зла… Он не такой.
— У него легкий характер?
— Он зрелый. Дисциплинированный. Умеет себя контролировать.
— Чем он занимается?
— Занимается? — переспросила Галлегос.
— Я имею в виду его работу.
— Вы все же собираетесь с ним беседовать?
— Мы обязаны, мэм.
Бет Галлегос на несколько секунд спрятала лицо в ладонях. Когда она снова подняла глаза, то была очень бледна.
— Мне так… так жаль, что Гэвина убили. Но я на самом деле больше не могу. Во время процесса меня вызывали в суд; это было ужасно.
— Дача показаний — неприятная процедура.
— Неприятным было само присутствие там. Все эти люди, которых видишь в вестибюлях… Запахи, ожидание. Я прождала целый день, но меня так и не вызвали. Благодарение Господу! На самом деле не было никакого процесса, Гэвин во всем признался. Позднее он с родителями прошел мимо меня, совсем рядом, и его мать посмотрела на меня так, будто это я во всем виновата. Я даже не говорила Энсону, что иду в суд, не хотела, чтобы он терял день. — Ее взгляд переместился влево. Она прикусила губу. — Нет, причина в другом. Я не хотела, чтобы это дело… оскверняло наши отношения. Я хочу, чтобы Энсон считал меня сильной. Пожалуйста, оставьте нас в покое.
— Бет, я не заинтересован в том, чтобы вносить в вашу жизнь осложнения. И нет причин считать, что вы — или Энсон — ока — Бет, я не заинтересован в том, чтобы вносить в вашу жизнь осложнения. И нет причин считать, что вы — или Энсон — окажетесь как-то замешаны в этом деле. Однако идет расследование убийства, и если я не побеседую с вашим женихом, то это значит, что я пренебрег своими служебными обязанностями.
— О'кей, — едва слышно проговорила Галлегос. — Я понимаю…
— Какой у Энсона адрес?
— Мы живем вместе. У него. Огден-драйв, недалеко от Беверли. Но его нет дома, он работает.
— Где?
— Преподает боевые искусства: карате, тейквондо, кикбоксинг. Он у себя во Флориде был чемпионом по кикбоксингу, и недавно его наняли на работу в спортзал недалеко от дома. Уилшир, рядом с Кресчент-Хейтс. Еще по воскресеньям он работает с молодежью в церкви, в Белл-Гарденс. Мы оба христиане, познакомились во время церковной службы. В сентябре у нас свадьба.
— Примите поздравления.
— Он хороший парень, — сказала Галлегос. — Любит меня и не ограничивает мою свободу.
Глава 18
Я вел машину на восток, в направлении Уилшира.
— Если верить Галлегос, Гэвин нашел человека, который стал для него опорой в новой жизни, — негромко произнес Майло.
— По крайней мере он так считал.
— Если речь идет о блондинке, то Гэвин был на правильном пути. Почему, черт побери, я не могу выяснить, кто она такая?! — повысил он голос и спустя секунду пробормотал: — Инструктор по боевым искусствам… Быть может, ты сможешь продемонстрировать свои — как их там называют?., эти танцы в карате…
— Каты. Прошло много лет, я не в форме.
— Ты дошел до черного пояса?
— До коричневого.
— Почему не стал продолжать?
— Во мне не хватает злобы.
— Я думал, боевые искусства учат контролировать эмоции.
— Боевые искусства — как огонь; можно готовить еду, а можно и обжечься.
— Что ж, посмотрим, не пострадал ли от огня и наш мистер Конниф.
"Прочные навыки боевых искусств и самообороны".
Одна большая комната с высоким потолком, зеркалами, ярко-синими татами. Много лет назад я брал уроки карате у одного чешского еврея, который научился защищать себя еще в эпоху нацизма. Теперь я утратил и навыки, и интерес к боевым искусствам. Но спортзал, с его запахом пота и обстановкой суровой дисциплины пробудил во мне невольные воспоминания, и я понял, что в уме прокручиваю стойки и движения.
Энсон Конниф был ростом пять футов четыре дюйма, весом — фунтов сто тридцать. Живое лицо, загорелое тело и длинные прямые темно-русые волосы, отливающие на концах золотом.
Вылитый пляжный хлыщ, хотя и в миниатюре.
В белом кимоно с черным поясом он громко и скрипуче вещал перед дюжиной учеников — все женского пола. Какой-то старик, седовласый азиат, сообщил нам, что занятие закончится через десять минут, и попросил подождать в сторонке.
Конниф протащил женщин еще через полдюжины стоек, потом отпустил. Они отерли лбы, собрали свои спортивные сумки и направились к дверям, а мы пошли к их тренеру.
Конниф улыбнулся.
— Чем могу быть полезен, джентльмены?
Майло махнул перед ним значком, и улыбка исчезла.
— Полиция? По какому поводу?
— Гэвин Куик.
— По поводу Куика? — Конниф пожал плечами. — Бет прочла о нем в газете и рассказала мне. — Он вдруг рассмеялся.
— Рассказала что-нибудь смешное, мистер Конниф?
— Не в этом дело, над чужим несчастьем я никогда не стал бы смеяться. Смешно, что вы беседуете о смерти Куика со мной… прямо сценарий фильма.
Конниф резким движением убрал волосы с лица.
— Это почему же? — спросил Майло.
— Потому что сама мысль, что я убил кого-то, обидел кого-то, абсурдна. Я — христианин, а значит, поборник жизни и противник смерти.
— А-а, — протянул Майло. — А я было подумал, будто вам весело от того, что Гэвин Куик мертв. Ведь он преследовал вашу невесту.
Разница в росте между здоровяком Майло и миниатюрным Коннифом бросалась в глаза. Карате и другие боевые искусства учат, как использовать габариты противника в свою пользу, но обычный разговор ставил Коннифа в невыгодное положение.
— Это в самом деле абсурд, сэр. Гэвин мучил Бет, но я не злорадствовал по поводу его или чьей-то еще смерти. Я достаточно насмотрелся на умирающих, чтобы веселиться по этому поводу.
— В армии?
— Пока рос, сэр. Мой брат имел врожденную болезнь легких и умер в возрасте девяти лет. Это было в Де-Мойне, Айова. Почти все эти девять лет Брэдли лежал в больницах. Я был на три года старше и провел с ним в клиниках много времени. Я однажды видел сам процесс смерти. Пожилого человека привезли в отделение скорой помощи с каким-то приступом. Доктора решили, что его положение стабилизировалось, и направили в палату. Санитары повезли его на каталке в одном из тех больших лифтов, которые предназначены для пациентов, и мы с родителями оказались в этом лифте в то же самое время, так как ехали с Брэдли на рентген. Мужчина на каталке был весел, шутил, потом вдруг замолчал, уставился в никуда, голова его свесилась в сторону, а с лица схлынули все краски. Санитары начали мять ему грудь. Мать закрыла мне ладонью глаза, а отец стал без остановки говорить какую-то ерунду, чтобы я ничего не слышал. О бейсболе он, кажется, говорил, о бейсболе. Когда мы выходили из лифта, все молчали. — Конниф улыбнулся. — Я просто не люблю смерть.
