Араминта Холл - Всё и ничто

Сара улыбнулась. Так улыбнулась бы Бетти, если бы ей сказали, что она может съесть два мороженых подряд.

— Правда? — прощебетала она. — Вы уверены? Вы не будете нам мешать?

Рут никогда не позволит Бетти встретиться с этим чудовищем в женском обличье. У нее возникло желание что-то сказать, защитить Кристиана.

— Мы же не говорим о каком-то платье. Мы говорим о человеке.

— Я знаю, простите. — Сара наклонилась вперед. Рут даже испугалась, что та попытается взять ее за руку. — Просто я так долго ждала этих слов, что не верю, будто это происходит. Не верю, что все прошло так легко, вы были такой разумной, и теперь, когда мы со всем разобрались, можно будет попытаться снова.

— Попытаться снова?

— Завести ребенка. Вы знаете, первого мы потеряли.

Рут поняла, что ее сейчас вырвет.

— Бог мой, вы серьезно?

— Конечно. — Теперь руки Сары были сложены на животе, как бы защищая его.

— Вы беременны?

— Пока нет. Но надеюсь, это скоро произойдет.

У нее было впечатление, будто кто-то сообщил ей, что она живет с убийцей. Ее муж собирался бросить одну семью и завести другую, вот так просто, как будто он покрасил комнату в неудачный цвет и подумал, а пошло оно все, куплю другую банку краски, потрачу еще день и все перекрашу.

— Мне пора идти, — сказала она, вставая.

Сара подняла на нее глаза, взгляд снова голубиный. Невозможно было представить, что этот взгляд очаровал ее мужа.

— Мне очень жаль, что я вынуждена была так поступить, Рут, но вы же знаете Кристиана, он такой беспомощный.

Это было уже чересчур. Рут наклонилась через стол так близко, что Сара поморщилась:

— Как оказалось, я совсем не знаю Кристиана. И очень жаль, потому что я прожила с ним последние десять лет — и только сейчас выяснила, что понятия не имею, какой он. И мне не дано понять, почему вы или кто-то вроде вас хочет быть с таким подлым человеком. А насчет разумности, так можете передать Кристиану, что я собираюсь сделать его жизнь гребаным адом.

Рут ушла. День был чересчур, чересчур светлым, и мимо шло слишком много людей с таким видом, как будто им совсем нечего делать, как будто это будет еще один день из череды приятных дней, который прокатится мимо и оставит туманное впечатление о том, какова ваша жизнь, а не четкие воспоминания. Рут чувствовала себя оскорбленной и боялась, что грохнется в обморок, а ей не хотелось делать это на публике. Она остановила такси и дала водителю свой домашний адрес. Во время поездки у нее хватило силы воли позвонить в офис и сказать, что у нее внезапно началась страшная головная боль. Женщина, сделавшая этот звонок, была убедительной, на ее спокойном голосе никак не отразились бушующие в голове волны.

Она не позволила себе расплакаться в такси, так что к тому моменту, когда она вставляла ключ в замочную скважину, глаза резало от усилий сдержать слезы. Бетти еще должна быть в школе, и она надеялась, что Хэл ее не заметит. Из кухни доносился смех, но дверь была почти закрыта, так что Рут не было видно, что там происходит. Она было решила сразу пойти наверх, но потом сообразила, что это будет слишком странно, и позвала Эгги. Смех немедленно прекратился.

Из-за двери показалось красное лицо Эгги.

— Рут, вы в порядке?

— Нет. У меня чудовищно болит голова. Я просто хотела, чтобы вы знали, что я дома. Вы могли бы не говорить об этом Бетти и не пускать Хэла наверх? Извините, но мне обязательно надо поспать.

— Конечно, конечно. Вам что-нибудь принести?

— Нет, нет. — Рут уже положила руку на перила, она уже была всего в нескольких шагах от постели. — Все, что нужно, есть наверху. Мне надо заснуть. Да, и если Кристиан позвонит, скажите ему, что я сплю и не могу разговаривать.

— Хорошо, тогда крикните, если вам что-нибудь понадобится. — И Эгги втянула голову назад в кухню. Рут удивилась, почему та не вышла из кухни и почему Хэл не выбежал, чтобы ее встретить.

Спальня Рут уже выглядела по-другому, и не только потому, что там все было чисто и убрано, тогда как утром она оставила настоящий разгром; к этому она уже привыкла. Несколько недель назад Эгги спросила, не будет ли Рут возражать, если она будет прибирать их кровать и наводить порядок в комнате. С чего бы мне возражать, спросила Рут, вот только почему вам хочется этим заниматься? Эгги рассмеялась. Терпеть не могу ходить по дому и знать, что где-то не прибрано, объяснила она. Понимаю, это странно, но я всегда была такой, даже когда была маленькой. Я и за мамой своей прибирала. Так что теперь Рут жила в почти гостиничной чистоте и идеальном порядке, что само по себе было неплохо, но с другой стороны, как бы это сказать… странно, беспокойно, неправильно? Это делало ее должницей Эгги, заставляло чувствовать себя так, будто девушка знала о ней слишком много, слишком глубоко забралась.

Она уронила сумку там же, где стояла, сбросила туфли и позволила себе упасть на кровать. Она плакала с таким самозабвением, что ей позавидовала бы даже Бетти. Мне нужно от всего этого избавиться, думала она, и тогда я смогу обдумать все как следует. Вот только слезы не желали останавливаться, и на этот раз она себя за это не презирала. Каждая мысль была новой и болезненной и выталкивала очередной поток соленой влаги из ее наверняка уже распухших слезных протоков. Она чувствовала себя несчастной из-за того, что Кристиан был о ней такого плохого мнения, что позволил этой истории повториться, что он даже не счел нужным сообщить ей о своих планах. Ей было тошно при мысли, что ее дети будут расти, встречаясь с отцом только по выходным, что они будут смотреть, как он живет с их братьями и сестрами, с которыми они не будут связаны, что они будут чувствовать себя людьми второго сорта, и это в какой-то степени повлияет на их взаимоотношения в будущем. Она не хотела делиться их коробками шоколада на Рождество, их днями рождения, летними каникулами. Не хотелось слушать их рассказы о том, какую еду готовит Сара или какого цвета у тех детей спальни. Она горевала о потере любви своей жизни. Она и думать не хотела о том, чтобы собраться, привести себя в божеский вид и выйти на сайт знакомств. А затем бритые ноги, притушенный свет и необходимость раздеться перед кем-то снова. Или познать тело другого мужчины настолько, что оно будет казаться теплым и удобным. Она не хотела ничего знать о чьем-то прошлом, знакомиться еще с одной парой родителей или друзей, снова слушать жалобы насчет паршивой работы.

В сумке зазвонил телефон, и она кинулась к нему. На экране появилось имя Кристиана, и ей жутко захотелось ответить, но она понимала, что еще не готова. Если она заговорит с ним сейчас, то осыплет его обвинениями и ругательствами, тогда как ей нужно было сначала разобраться, почему он так поступил. Очевидно, у нее будет право разговаривать с ним как с мужем еще всего несколько раз, а ей нужно вытащить из него информацию. Она не хотела оставаться с этими грызущими душу вопросами, которые будут ее мучить, доводя до язвы или чего-нибудь похуже. Потому что, когда он уйдет, всему придет конец, и их отношения будут ограничиваться только вежливыми любезностями, пока он будет ждать, когда оденут детей. Она будет смотреть на его тело сквозь одежду, зная, какое оно на ощупь, не имея уже права на эти воспоминания. Она набрала номер, чтобы прочитать его послание.

Рут, куда ты подевалась? Она сумасшедшая, говорю тебе. Я понятия не имел, что она придет к тебе. Это все чушь собачья, мы с ней вовсе не встречались. Рут, я тебя люблю, я не собираюсь никуда уходить. Пожалуйста, позвони мне, чтобы мы могли поговорить. Нам надо поговорить.

Это послание было, как бальзам на душу, как рука, гладящая спину, даже слезы почти перестали течь.

Она начала набирать его номер, но затем задумалась. Он должен был пообщаться с Сарой, чтобы узнать, что та к ней приходила. Что означало, что они по меньшей мере контактируют. И он скрыл все это от нее. По сути, он предал ее тем, что сказал хотя бы одно слово той девушке. Так что никакая не чушь собачья, они снова встречались, даже если все было не так, как она себе вообразила. Разумеется, физический аспект отношений важен для Кристиана, но для нее не это было самым главным. Для нее главное то, что он оказался способным забыть ее достаточно надолго, чтобы успеть поговорить с Сарой, может быть, встретиться с ней, чтобы выпить, и снова и снова врать. Она слышала его голос, кричащий в трубку, что он ее любит, что не собирается ее бросать, и ей хотелось выцарапать ему глаза. Он не только произнес эти слова, объявил, что собирается делать, как будто ее мнение не имело никакого значения, более того, она должна быть ему благодарна, что он не трахает снова свою секретаршу, а она должна смириться и еще раз позволить вытереть о себя ноги. Теперь она поняла, что хочет ему доказать.

Он ответил после первого же звонка: