Франк Тилье - Страх
И тут Камиль заметила, что с альбомом что-то не так, и пролистала его назад.
Оттуда были вырваны листы – как раз после рождения ребенка.
Она закрыла его, заинтригованная. Микаэль Флорес, о котором она ровным счетом ничего не знала, прятал у себя на чердаке младенческий скелет и следы своего прошлого.
Мрачная тайна, которую раскрыла буря.
Камиль оставила ящик с костями там же, где нашла, и спустилась с чердака. Проходя мимо первой комнаты, она заметила на полу и на части стены следы, на которые в первый раз не обратила внимания. Похоже на засохшую кровь.
Что тут произошло? Ей в голову сразу пришло наихудшее.
Она долго стояла в нерешительности. Что делать? Вызвать полицию?
Хотя полиция, возможно, уже побывала здесь.
Может, несчастье случилось с Микаэлем Флоресом?
Она вернулась на первый этаж.
И увидела в глубине холла дверь с маленькой табличкой «Фотолаборатория». Она вспомнила слова Мартеля о том, что фотограф работал в основном с пленкой, так что он наверняка должен был обрабатывать свои фотографии по старинке, дома.
Камиль открыла дверь и нажала на выключатель. Кроваво-красный свет залил комнату со стенами, сплошь увешанными снимками. В этом было даже что-то чрезмерное, патологическое. Сколько же их тут? Сотни? Быть может, тысяча? Вперемешку красные лица палачей и жертв. Множество взглядов – безумных, умоляющих, проклятых, несущих в себе искры ужаса или злобы. Камиль казалось, что эти глаза, эти зрачки, рассказывающие свою историю, пожирают ее, пронзают.
Черные дети, пораженные болезнью, умирающие на стоящих рядами койках. Крупный план на подвергнутые пыткам тела, казнимые, поруганные, пожираемые ненавистью. Ярко-красная кровь, засохшая или блестящая. Камиль приподняла фотографии. На обороте каждой была пометка Микаэля. Имя, населенный пункт.
На нее накатила тошнота. Она видела изображения далеких стран, враждебных джунглей, откуда вдруг нежданно-негаданно забило фонтаном Зло.
Зло. Да, это было правильное слово. Камиль верно угадала.
Оно было повсюду на этих стенах, выставлено на обозрение, словно какая-то нечисть, паразит. Эти лица, эти говорящие глаза, эти истерзанные тела были его самым очевидным выражением.
Именно его выслеживал Флорес.
Зло.
На стенах зияли большие пустоты, проплешины. Многих десятков фотографий не хватало. Видимо, кто-то снял их отсюда.
Может, они украдены.
Ни к чему не прикасаясь, Камиль двинулась в конец комнаты. Прошла вдоль стола с оборудованием – мимо фотоувеличителя, установщика полей, кювет для проявителя, закрепителя, промывки и кучи всяких химикатов.
Над ней жужжала приставучая муха, потом внезапно исчезла. Она решила повнимательнее присмотреться к фотографиям на стенах. Может, какие-нибудь с ней заговорят?
Темные снимки с черными лицами. Глубокие морщины на дубленых лбах. Тут солдат с калашниковым в руках. Там несчастный, сидящий в пыли. Из носа текут сопли. В пустых глазах нет надежды, они уже мертвы. Война, крики. После двадцати минут в этом аду Камиль неожиданно застыла перед одной фотографией, сразу же узнав силуэт и физиономию, ставшую отныне частью ее вселенной. Отныне и навсегда.
Лицо Даниэля Луазо.
На снимке лейтенант полиции смотрел прямо в объектив, не видя его. Глаза спокойные, беспечные. Он был в штатском, шел по безымянной улице. Очевидно, Флорес сфотографировал сыщика без его ведома и наверняка с помощью телеобъектива, учитывая расплывчатость на заднем плане. Камиль затаила дыхание и перевернула снимок. Там было написано: Даниэль, Аржантей.
Она перевела глаза на несколько сантиметров влево и заметила еще одно фото Даниэля Луазо. Она узнала его, несмотря на бейсболку и темные очки. На этот раз он был с каким-то человеком под мостом. Легкая полутень, место безлюдное, без прохожих и свидетелей. Его собеседник был лет сорока, по виду цыган или уроженец Восточной Европы. Суровое лицо, бычья шея. За ними старая серая машина. При виде этой дубленой физиономии Камиль сразу же подумала о квартирных кражах, о преступной сети, об одном из вожаков клана.
Что могли обсуждать эти два человека?
Она перевернула фото, прочитала: Даниэль, Коломб.
И выругалась про себя. Проклятая мания фотографа. Она ничего не могла извлечь из этих слишком скудных сведений.
Камиль закончила обследование всех четырех стен. Вроде больше никаких следов Луазо.
Отцепила пару фотографий, на которых был запечатлен сыщик. Чего нельзя делать криминалисту, она знала лучше, чем кто-либо другой. Но это было уже не важно. Так что она просто вышла из лаборатории и закрыла за собой дверь. На всякий случай протерла дверную ручку краем своей туники. Теперь лучше не болтаться тут попусту и не оставлять после себя следов.
Поколебавшись мгновение, она в конце концов решила забрать ящик с костями, альбом и фотографию с надписью: Мария, Валенсия. Раз буря предоставила ей улики на блюдечке, наверное, в этом есть какой-нибудь смысл.
Судьба. Малые проценты.
Фанера, из которой был сколочен ящик, отсырела и наполовину сгнила, так что Камиль несла его с предосторожностями. Двигалась к выходу тем же путем, что и пришла. Поскольку руки у нее были заняты, она нигде не оставила отпечатков. Ей было в точности известно, как действуют техники-криминалисты, на что обращают внимание и что анализируют в первую очередь. А потому знала, как в случае чего обмануть их бдительность.
Но сейчас ей было стыдно. Она вела себя не лучше, чем пошлая воровка. Предавала свою профессию, марала свое звание, отрекалась от своих убеждений. Ее охотничий инстинкт, желание преследования все-таки одержали верх. Но ей было уже нечего терять, и она спешила.
Она бережно положила ящик в багажник, спрятала его за чемоданами, включила зажигание и уехала.
Все шито-крыто.
Отъехав немного, она остановилась и как следует перевела дух. И в ее голове, и во всем организме дела шли не очень хорошо. Сердце учащенно колотилось, ворчало, стучалось о ребра. Камиль испугалась нового приступа. Нового удара в спину от Даниэля Луазо. Потому что отныне ей стало ясно, что у этого типа рыльце в пушку. Он оказался замешан во что-то серьезное. Даже чудовищное.
И подумать только, в ней билось его сволочное сердце.
Молодая женщина попыталась успокоиться. Ее руки дрожали, в висках стучало. Срочно требовалось найти аптеку, где она могла бы купить бритвенное лезвие и повязки. Причинить себе боль. Покарать себя. Покарать его. Его, Луазо. Врезаться в самую глубь своей плоти.
Вот говнюк.
Камиль внимательно рассмотрела фотографию Луазо с его собеседником, типом из Восточной Европы, прихваченную со стены в фотолаборатории. Сосредоточилась на старой серой машине незнакомца. Флорес снял ее сбоку, так что номер нельзя было различить.
Но Камиль где-то уже видела эту машину, она была в этом уверена. Собственная фотографическая память никогда ее не подводила. Дьявол таится в деталях.
Она в возбуждении достала переданные ей Мертелем копии фотографий из дела о квартирных кражах. Стала просматривать их одну за другой и внезапно остановилась на одной.
Там среди других машин на улице стояла возле тротуара та самая серая машина. И если как следует приглядеться, за рулем угадывалась какая-то тень.
Кто-то поджидал воровку.
На этот раз номерной знак был прекрасно виден.
Камиль схватила телефон.
У нее возникло впечатление, что ее погружение в этот кошмар только начинается.
24
Рожки были уже на всякий случай стерилизованы и готовы употреблению. Оставалось только разогреть их и подать двум ненасытным обжорам.
Люси протянула большую сумку, наполненную подгузниками, увлажняющим кремом, молочком, присыпкой и прочими принадлежностями Франсине, няне, которой она доверяла Жюля и Адриена уже в четвертый раз и которой предстояло взяться за эту работу постоянно дней через десять, когда молодая мама вернется на службу.
Эта женщина лет пятидесяти жила в Монруже, соседнем городке, и была знакомой Жака Левалуа, одного из лейтенантов команды. Она была надежной, безотказной, милой, по всей видимости, прекрасно знала свое ремесло и умела заниматься новорожденными, как никто.
– Когда вы их заберете? – спросила Франсина.
Люси посмотрела на свои часики. Было 10:30.
– Возможно, ближе к вечеру, еще точно не знаю, но буду держать вас в курсе. А вы звоните мне при малейшей проблеме. У вас ведь есть также телефон их папы?
– Предполагаю, что с прошлого раза он не сменился?
Люси поцеловала близнецов, удобно устроенных в переноске бок о бок. Они попытались беззубо улыбнуться, что всякий раз умиляло Люси. Косая складочка Адриена углубилась, как вторая улыбка.
– Такие милашки, просто прелесть.
Она подняла глаза на Франсину.
– Позаботьтесь о них хорошенько. До скорого.
– Не беспокойтесь.
Дверь дома закрылась за ней. Люси почувствовала, как у нее слегка засосало в животе из-за того, что она оставляет их вот так, но при этом ее охватило странное возбуждение. После стольких месяцев затворничества она испытывала потребность дышать, шагать, жить. Быть взволнованной тоже.
