Кабинет доктора Ленга - Чайлд Линкольн
Колдмун покачал головой:
– И все-таки…
Полонья вполголоса выругался.
– Послушай, Колдмун, не пора ли смириться с тем, что мы раскрыли дело? Давай покончим с этим и выпьем пива.
– Ты забыл, что мы в резервации. Ближайшее пиво в пятидесяти милях отсюда.
– Черт!
Колдмун надавил на газ. В чем-то он готов был согласиться с Полоньей, даже во многом, но сомнения все же оставались, и он не мог от них отмахнуться. Они выехали с полицейской парковки на дорогу к отелю.
– Это Музей лакота, – сказал Колдмун, когда они проезжали мимо приземистого здания. Притормозив, он включил сигнал поворота.
– Что ты делаешь? – спросил Полонья.
– Хочу взглянуть на трубки Туигла. Его жена говорила, что они выставлены здесь.
– Зачем?
На самом деле Колдмун не мог придумать убедительной причины.
Полонья шумно застонал:
– Похоже, я угодил в ад.
– Дай мне пятнадцать минут.
Колдмун остановил машину, и они направились к невзрачному зданию. Вход был свободным, волонтер на стойке регистрации объяснил, что трубки Туигла выставлены в заднем зале. Все остальное в музее было подлинным.
Колдмун сразу отметил про себя, что они с Полоньей – единственные посетители. Место оказалось удивительно красивым. Искусное освещение, поразительные, чтобы не сказать невероятные, экспонаты. Рубахи для Пляски духов[48], затейливые вышивки из бисера и игл дикобраза, головные уборы, уникальные альбомы с рисунками, раскрашенные, набитые душистыми травами черепа бизонов для Пляски солнца…[49] Ошеломляющее богатство.
Глядя на сокровища прошлого, Колдмун вдруг ощутил острую боль, словно в сердце вонзили кинжал. Здесь за стеклом хранились останки богатой культуры, угасающий отблеск некогда яркого сияния. Он подумал обо всем, что отняли у этих людей, – об их культуре, их земле – и мысленно сопоставил это с нынешней жизнью лакота в дешевых сборных домах, внутри захудалой резервации.
Колдмун почти пожалел, что пришел сюда. Что взбрело ему в голову? Добравшись до заднего зала, он осмотрел витрину с изделиями Туигла. Великолепная, тонкая работа настоящего художника. Но что надеялся увидеть здесь Колдмун? Он покачал головой, удивляясь собственной блажи. Может, Полонья все-таки прав и Раннинг виновен в убийстве?
По пути к выходу Колдмун остановился у огромной витрины в центре зала. Там был выставлен один-единственный экспонат, превосходно освещенный, – знаменитая трубка мира Сидящего Быка[50]. Колдмун мгновенно узнал ее – та самая трубка с витым черенком, что бросалась в глаза на фотографии вождя лакота. Рядом висело увеличенное фото Сидящего Быка. Он смотрел в объектив, и лицо его было исполнено печали: лицо человека, ставшего свидетелем разрушения привычного образа жизни его народа.
Колдмун пригляделся к легендарной трубке с деревянным черенком, увешанной бусами и пучками орлиных перьев, с длинной полированной чашкой из трубочного камня. Недавно он уже видел десятки треснувших или несовершенных предметов точно такой же формы, брошенных в кучу мусора позади мастерской Туигла вместе с недоделанными деревянными черенками, тоже витыми.
Туигл не создавал копии разных трубок мира, известных в былые времена, он воспроизводил только эту.
Колдмун застыл на месте, пораженный пришедшей в голову мыслью. Неужели такое возможно?
Он достал мобильный телефон и прямо через стекло сделал несколько снимков трубки отовсюду, куда смог пробраться. Покончив с этим, он оглянулся, ища глазами Полонью. Тот стоял у дальней стены, разглядывая украшенные бусами колыбели.
– Все в порядке, можно уходить.
Полонья обернулся. Выражение его лица было совсем не таким, как прежде.
– Здесь есть поразительные вещи, – сказал он.
Колдмун кивнул.
– Наверное, ты чувствуешь нечто особенное при виде всего этого, – проговорил Полонья. – Тут же твоя история. Что-то похожее я испытал, когда поехал в Италию и увидел то, что создали мои предки.
Колдмун решил не упоминать о том, что его предки по материнской линии – Эспозито, выходцы из Неаполя. Но его удивило внезапное проявление эмпатии у Полоньи. Возможно, этот парень не такой уж и чурбан.
Они вышли из музея. Было уже пять часов, по небу плыли темные тучи.
Колдмун опять сел за руль, подождал немного, собираясь с мыслями, и повернулся к Полонье.
– Кажется, я нашел мотив убийства, – медленно проговорил он. – Настоящий мотив.
Полонья молча уставился на него.
– Ты видел трубку мира Сидящего Быка?
– Конечно видел.
– Это подделка. Работы Туигла.
– Черт возьми, как ты узнал?
– Помнишь расколотые трубочные чашки за мастерской Туигла? Все они имели одну форму. Жена Туигла говорила, что он был очень требователен к себе, но для такой щепетильности должна быть чертовски важная причина. А еще там было много витых черенков. Он пытался создать идеальную копию этой трубки.
– Но зачем?
– Зачем? Я могу назвать десять тысяч причин. Туигл сделал ее, чтобы заменить настоящую, украденную из музея.
– Украденную?
– Трубка Сидящего Быка должна стоить миллионы.
– А мотив убийства?
– Это уже не так очевидно. Возможно, те, кто заплатил Туиглу за подделку, решили убить его, чтобы скрыть улики. Или Туигл потребовал больше денег. А может, засомневался и решил во всем признаться.
Полонья недоуменно посмотрел на Колдмуна:
– Ты совсем сбрендил?
– То, что я сейчас сказал, легко проверить. Я сделал несколько фотографий трубки и собираюсь послать их в фэбээровскую лабораторию анализа изображений в Куантико. Пусть сравнят мои фотографии трубки Сидящего Быка с другими. Они сразу смогут сказать, настоящая она или нет.
Полонья еще долго смотрел на него, а потом произнес:
– А ты упрямый сукин сын, приятель.
Колдмун не смог определить по интонации, комплимент это или наоборот.
26
5 декабря 1880 года, среда
Следующие несколько дней Мозли ничего не слышал о странной молодой женщине. Но он не особенно интересовался ею, так как был очень занят вследствие побега заключенных.
Всего из работного дома сбежали девяносто восемь человек. Повар в конце концов выбрался из запертой комнаты, но оказалось, что это не лучшая идея: вырвавшиеся на свободу узники набросились на него и избили. К рассвету пятьдесят шесть из них поймали и посадили под замок. Через два дня разыскали еще двадцать одного беглеца, что прятались в потаенных углах острова. Еще десятерых арестовали, когда они добрались до Манхэттена или Бруклина на паромах, самодельных плотах или просто вплавь. Оставались одиннадцать человек: их посчитали либо утонувшими при переправе, либо скрывшимися в большом городе.
Когда большая часть беглецов вернулась в камеры, смотритель заинтересовался причиной группового побега. Никто не мог понять, каким образом были открыты и повреждены замки. Двое охранников так и не сумели объяснить, что произошло и кто на них напал. Заключенных допросили, но, похоже, в суматохе никто толком не разобрался, как он оказался на свободе и кто его выпустил. Каждый рассказывал свою историю. Все сбежавшие были с третьего этажа, кроме хилого мальчишки, посаженного в карцер на первом. Его не нашли, но решили, что он утонул, пытаясь переплыть Ист-Ривер. Поскольку расследование не дало внятных результатов, смотритель обвинил во всем спавших на дежурстве охранников и урезал им жалованье.
Мозли, находившийся во время побега в северном крыле вместе со смотрителем, к великому своему облегчению, избежал подозрений. Как только большую часть беглецов отловили, новость исчезла со страниц газет, и недолговечный интерес публики переключился на другие события.
Однако четыре дня спустя, возвращаясь домой декабрьским вечером, Мозли услышал резкий свист. В мерцании газового фонаря он разглядел экипаж. Другой фонарь, прикрепленный над сиденьем извозчика, осветил лицо мужчины, которого Мозли знал под именем Мёрфи.
