Каменный леопард (ЛП) - Форбс Колин

Мюнхенский экспресс должен был прибыть в Страсбург через два часа. В углу купе первого класса сидел Карел Ванек и читал французский детективный роман, и аромат дорогой сигары наполнял купе, пока чех судорожно курил.

Напротив него строгий Бруннер не одобрил сигару; он даже сделал ошибку, упомянув об этом. «Когда мы вернемся, нам придется отчитаться за наши расходы…»

— В капиталистическом обществе воздух изобилия открывает все двери, — ответил Ванек и перевернул страницу своей книги.

Правда заключалась в том, что Ванек наслаждался радостями жизни и относился к Бруннеру как к крестьянину. Теперь, когда они подошли ближе к Страсбургу, он читал свой роман только наполовину. Он думал о Дитере Воле, немце, жившем во Фрайбурге. Из трех человек в списке коммандос должен был «нанести визит» — эвфемизм Ванека, обозначающий прекращение жизни, — немец был ближе всех к ним в этот момент. Казалось логичным, что первым их навестит Дитер Воль.

Но эта идея не понравилась чеху, когда он впервые просмотрел список, и он обнаружил, что те же самые возражения действуют на него теперь, когда они приближались к Рейну. Дело было в том, что Ванек не хотел рисковать, чтобы предупредить вторую службу безопасности — германскую — так рано в поездке; на тот случай, если убийство Воля «случайно» пошло не так. А потом им предстояло вернуться через Германию из Франции по дороге домой. Нет, лучше оставить Дитера Воля на потом. Итак, по совершенно другим причинам Ванек принял такое же решение, как и Алан Леннокс, — первым отправиться во Францию.

Заканчивая свой роман, он выпустил еще больше сигарного дыма в сторону Бруннера. Снова Лански ехал один в отдельном вагоне; это была хорошая тактика, и она также подходила Ванеку, который не любил младшего чеха. Вскоре они доберутся до Келя, последней остановки внутри Германии перед тем, как экспресс пересек Рейнский мост во Францию. Он решил, что они сойдут в Келе, хотя было бы проще остаться на экспрессе, пока он не доедет до Страсбурга. У Ванека была мысль — и не совсем неверная, — что люди из пограничного контроля внимательно следят за международными экспрессами. Сойдя в Келе, они могли сесть на более пригородный поезд, который отвезет их в Страсбург, и, возможно, купить дополнительную одежду, пока они будут в немецком городе. Он вынул свои бумаги и посмотрел на них. Когда они прибудут в Страсбург, они будут тремя французскими туристами, возвращающимися с короткого зимнего спортивного отпуска в Баварии. С Чехословакией их уже ничего не связывало.

Леон Жувель, улица Эпин, 49, Страсбург, было первым именем в списке, который полковник Ласаль передал Алану Ленноксу. Пятидесятитрехлетний Жувель был маленьким и пухлым, с густыми седыми усами, копной седых волос и пухлой правой рукой, которая любила сжимать колени хорошеньких девушек, когда он думал, что это сойдет ему с рук. Луизе Валлон, которая работала в принадлежащем ему телемагазине, было легко с ним обращаться. «Он не опасен, — призналась она подруге, — только надежда, но в последнее время он казался таким подавленным, почти испуганным…»

Что пугало Леона Жувеля, так это то, что произошло более тридцати лет назад и теперь, казалось, вернулось, чтобы преследовать его. В 1944 году, работая с Сопротивлением в Лозере, он был радистом на «Леопарде». Даже занимая этот ключевой пост, он, как и все остальные, понятия не имел, как выглядит лидер коммунистов. Он всегда знал, когда леопард приближался, потому что волкодав Цезарь издавал предупреждающее рычание. Жувель ненавидел зверя, но, подчиняясь инструкциям, всегда заставлял себя поворачиваться к животному спиной и ждать со своей тетрадью, пока не прибудет Леопард и не передаст ему сообщение для передачи. Записав сообщение, которое он сразу же сжег после передачи, он спешил к своему скрытому передатчику, зная только, что глава Сопротивления был очень высоким мужчиной; однажды, в солнечный день, он увидел свою тень.

Но из-за своей работы — и частоты этих кратких сообщений — Жувель был лучше знаком с голосом Леопарда, чем кто-либо в группе Сопротивления, а Жувель обладал острым слухом. За последние полтора года — с тех пор, как Ги Флориан стал президентом, — Жувель сильно изменился. Все его друзья прокомментировали изменение. Обычно веселый и разговорчивый, Жувель стал раздражительным и молчаливым, часто не слыша, что ему говорят. Именно частые появления президента по телевидению нервировали пухлого человечка.

Вдовец, Жувель имел обыкновение проводить вечера в барах и кафе, сплетничая с друзьями. Теперь он сидел дома один в своей квартире на втором этаже, смотрел сводки новостей и политические передачи, ожидая появления Гая Флориана, чтобы выступить. Во время флорианской речи он сидел перед телевизором с закрытыми глазами и внимательно слушал. Это было довольно жутко — сходство в голосах, но в этом нельзя было быть уверенным.

Сидя с закрытыми глазами, он мог поклясться, что слушал Леопарда, стоящего позади него и посылавшего ему еще одно сообщение, которое он должен был передать в те далекие дни в горах. Он изучил речевые манеры, отметил небольшие колебания, которые предшествовали потоку ругательств, когда президент нападал на американцев. Сначала он сказал себе, что это невозможно: Леопард умер в Лионе в 1944 году. Потом он начал вспоминать прошлое, вспоминая захоронение Леопарда глубоко в лесу, на котором он присутствовал. Четверо мужчин, которые несли гроб, — все они погибли через несколько дней в засаде — очень торопились покончить со своей работой. Не хватало уважения. Через несколько месяцев Жувеля напугал визит полковника Лассаля, прибывшего в штатском.

«Этот человек, Леопард, — сказал полковник, — если бы вы сняли с него все эти сигналы, вы бы, конечно, узнали его голос, если бы услышали его снова?»

«Это было так давно…»

Неумело фехтуя с одним из самых искусных следователей во Франции, Жувель ухитрился не выдать свою безумную подозрительность. Как и многие французы, Жувель не доверял ни полиции, ни армии, предпочитая идти своим путем и не связываться с властью. Но убедил ли он зоркого полковника, что ничего не знает? Жувель потел из-за этого визита еще несколько недель после того, как Ласалля не стало. А сейчас только восемь. за несколько дней до Рождества, сегодня вечером произошел инцидент.

Закрыв свою лавку в шесть, он вернулся по мосту с набережной Бателье в заброшенный старый квартал. После наступления темноты улица ле'Эпинэ превращается в зловещую улицу, где в тени окаймляются старинные пятиэтажные дома, а ваши шаги устрашающе отдаются эхом от булыжников. Вокруг никого и не слишком много света. Этим вечером Жувель был уверен, что услышал шаги позади себя.

Внезапно обернувшись, он уловил движение тени, слившейся со стеной.

Он заставил себя повернуться и пойти назад, и это напомнило ему все те случаи, когда он когда-то заставлял себя повернуться спиной к злобному волкодаву Леопарда. Жувель дрожал, заставляя себя идти обратно по затененной улице, и он так сильно вспотел, что его очки запотели. Достигнув дверного проема, где он видел движение тени, он не мог быть уверен, есть ли там кто-нибудь. Делая вид, что поправляет очки, он быстро протер их пальцами. Пятно рассеялось, и из дверного проема на него уставился крепко сложенный мужчина с толстым лицом. Жувель чуть не потерял сознание.

Толстяк, одетый в темное пальто и мягкую шляпу, поднял фляжку и шумно отпил из нее, потом рыгнул. Сердцебиение Жувеля начало замедляться. Пьяный! Не говоря ни слова, он пошел обратно по улице к своему дому. Полицейский детектив Арманд Бонёр, стоявший позади него, тоже весь вспотел, так как оставался в дверях. Боже мой, он чуть не взорвался! И инструкции инспектора были четкими.

«Что бы ни случилось, Жувель не должен подозревать, что за ним следят. Заказ поступает прямо из Парижа…

Свернув под каменную арку дома № 49, Жувель прошел через мощеный двор и вошел в здание за ним. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он отпирал дверь своей квартиры, когда из соседней квартиры выглянула рыжеволосая девушка. Он приятно улыбнулся. — Добрый вечер, м» зель… — Разочарованная девушка сделала грубый жест ему в спину. — Глупый старый понс. Для Денизы Вирон все, что старше сорока лет, было мясом на кладбище; что-нибудь моложе сорока, честная игра.