Гарольд Роббинс - Бетси
— Так или иначе, я завтра уезжаю. Разводом займешься сам. Я подпишу любые бумаги. Мне ничего не нужно.
— Нет!
Салли изумленно уставилась на него.
— Никуда ты не поедешь.
— Но…
— Ты останешься и родишь ребенка. Как будто ничего и не случилось.
Салли предпочла промолчать.
— Скандал может повредить компании. Мы сейчас пытаемся получить в банке пятьдесят миллионов для подготовки производства модели 1930 года. Ты думаешь, кто-нибудь ссудит нам такие деньги, если эта история выплывет наружу? Все банки отвернутся от нас, будь уверена. А отец убьет меня, если своими действиями я лишу компанию столь важного займа.
Потом они долго сидели в тишине. Салли докурила одну сигарету, взяла вторую.
— Почему ты ничего не делала? — наконец спросил он. — Почему так долго тянула?
— Когда я узнала, что беременна, было уже поздно.
Ни один доктор не взялся бы за это. После рождения ребенка у меня сбился цикл.
— Ты не собираешься сказать мне, кто отец?
Она покачала головой.
— Нет.
— И не надо, — он усмехнулся. — Я и так знаю.
Салли молчала.
— Это он.
Лорен не назвал отца по имени, но Салли и так все поняла.
— Ты сошел с ума? — ей оставалось лишь надеяться, что голос ее не дрожит, как рука, державшая сигарету.
— Я не так глуп, как ты думаешь, — внезапно на его лице отразилось женское коварство. — Он провел здесь ночь и на следующее утро решил уехать в Европу, на месяц раньше, чем намечал.
Салли выдавила из себя смешок.
— Это ничего не значит.
— А что ты скажешь насчет этого! — он выбрался из постели, подошел к комоду, где лежали его носки и белье, выдвинул нижний ящик, что-то достал и направился к ней. Разжал руку, и на пол упала простыня.
— Узнаешь?
Она покачала головой.
— А могла бы. В ту ночь этой простыней была застелена моя кровать. В ночь, которую он провел здесь. Ты знаешь, что это за желтоватые пятна?
Салли молчала.
— Такие пятна оставляет сперма. Это знает любой подросток. И он, я думаю, не из тех, у кого бывают поллюции.
— Все равно это ничего не доказывает, — выдохнула Салли.
— А вот это?
И он швырнул ей на колени то, что держал в другой руке. Бюстгальтер для кормящих, который она носила в ту ночь. Разорванный на части. Она даже не вспомнила о нем.
— Где ты его взял?
— В ящике для грязного белья в моей спальне. Я бросил туда рубашку с запонками, и когда полез за ними, наткнулся на скомканную простыню, из которой вывалился бюстгальтер.
Салли вновь промолчала.
— Он изнасиловал тебя, не так ли? — фраза эта прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос.
Она не ответила.
— Мерзкий, психически больной старик! — он выругался. — Не понимаю, как моя мать могла терпеть его все эти годы. Его давно следовало отправить в закрытую клинику. Такое он проделывает не в первый раз. Он сорвал с тебя одежду, не так ли?
Она посмотрела на бюстгальтер, что держала в руке.
— Да, — едва слышно слетело с ее губ.
— Так почему ты ничего не сделала? Почему не закричала?
Она глубоко вздохнула, подняла голову. На этот раз голос ее звучал спокойно и уверенно.
— Потому что хотела, чтобы он это сделал.
Плечи его разом поникли, он как-то ссохся, словно постарел лет на двадцать. Лицо посерело, он плюхнулся на кровать.
— Он ненавидел меня, — Младший говорил словно сам с собой. — Всегда ненавидел. С самого моего рождения. Потому что я прошел между ним и мамой. Даже когда я был ребенком, он все отбирал у меня. Однажды у меня была кукла. Он взял ее, дав взамен игрушечный автомобиль. А когда я не стал им играть, забрал и его.
Он вытянулся на кровати, уткнулся лицом в подушку и вновь заплакал. У Салли разболелась голова. Она тяжело поднялась и направилась к двери.
— Салли!
Она повернулась, посмотрела на него. Он уже сидел, слезы текли по щекам.
— Ты не позволишь ему забрать у меня и тебя?
Она не ответила.
— Мы забудем о том, что произошло. Я никогда ничем тебя не попрекну.
Он сполз с кровати, упал на колени, обхватил руками ее ноги, уткнулся головой в бедра.
— Пожалуйста, Салли, — молил он, — не оставляй меня. Я этого не переживу.
Она положила руку ему на голову. На мгновение ей показалось, что и он ее ребенок. А может, так и следовало с ним обращаться.
— Иди в постель. Младший. Я не покину тебя, — она повернулась, переступила порог и закрыла за собой дверь.
А потом пришел день, названный Черной Пятницей в экономической истории мира, когда нью-йоркская биржа рухнула с небес, ввергнув нацию и весь мир в глубочайшую, невиданную ранее депрессию.
Четыре месяца спустя, в середине января 1930 года, в дверь отеля «Георг V» в Париже, где остановился Лорен, позвонили.
— Роксана, — крикнул он из ванной. — Посмотри, кто там.
Пару минут спустя она появилась на пороге.
— Тебе телеграмма из Америки.
— Распечатай и прочти ее. У меня мокрые руки.
Она разорвала светло-синий конверт. Прочла бесстрастным голосом, с некоторым усилием разбирая английские слова:
«Лорену Хардеману отель „Георг V“
Париж, Франция.
Распорядился остановить производство «лорена-2» по требованию банка для снижения потерь и вследствие значительного уменьшения числа продаж точка принимаются и другие меры экономического характера точка о принятых решениях буду сообщать дополнительно точка также извещаю, что моя жена родила девочку Энн Элизабет вчера утром в восемь часов точка Лорен Хардеман II».
Глава 10
Анджело смотрел в иллюминатор самолета. Заходя на посадку, лайнер делал широкий круг над фордовским заводом Ривер-Руж. Гигантский индустриальный комплекс расползся внизу, как многоголовая гидра, смрадное дыхание облаками поднималось к небесам, отходы сливались в и без того грязные воды реки Детройт. Громадные автостоянки между корпусами заполняло многоцветье крохотных автомобильчиков. Табло «Не курить» зажглось в тот самый момент, когда послеполуденное солнце осветило стеклянный фасад длинного Главного административного корпуса компании.
Анджело затушил окурок и начал собирать бумаги, разложенные на столике. Покончив с этим, убрал столик, а брифкейс поставил между ног.
Идущая по проходу стюардесса остановилась рядом.
— Вы пристегнули ремень?
Он кивнул и поднял руки, чтобы она убедилась, что ее не обманывают. Стюардесса улыбнулась и шагнула к следующему ряду. Анджело посмотрел на часы. Половина пятого. Точно по расписанию. Он вновь повернулся к окну.
Ривер-Руж остался позади. Впервые он начал проникаться глубоким уважением к людям, создавшим это техническое чудо. Теперь-то он понимал, через что им пришлось пройти. Реконструкция завода на Западном побережье продолжалась уже год, а одна проблема нагромождалась на другую, и иногда ему казалось, что он просто сойдет с ума. А тот завод был раз в десять меньше Ривер-Руж.
Но и там нашлись люди, которые взяли на себя основную нагрузку. Джон Дункан с его знаниями, опытом, мудрыми советами и Тони Руарк с неиссякаемыми энтузиазмом и энергией. Тони уже полностью освоился в автомобильном бизнесе, а его знание новейших технологий, используемых в аэрокосмической технике, помогло им преодолеть первые и, возможно, самые значительные преграды.
Переезд конструкторов и дизайнеров из Детройта прошел успешно, и уже шесть месяцев они работали на новом месте. На сталеплавильном заводе, купленном в Фонтане, полным ходом шла перестройка производства под нужды автостроителей. Листопрокатный стан строился прямо на заводе, и его обещали ввести в строй к лету следующего года. К августу ожидался пуск литейного производства, так что в сентябре 1971 года с конвейера мог сойти первый автомобиль. Разумеется, перед этим предстояло решить еще тысячу и одну проблему, но главная заковыка состояла в другом — какой автомобиль они собирались выпускать. И вот тут они никак не могли прийти к согласию.
Возможно, причиной тому было общее состояние автостроения. Шторм бушевал уже несколько лет, и все автостроительные фирмы лихорадочно искали тихой гавани, но тщетно. Местные и федеральные власти под давлением общественности вводили все новые ограничения, оказывающие негативное влияние на характеристики автомобилей. Забота об охране окружающей среды приводила к появлению все более строгих стандартов. За пять лет автостроителям предстояло значительно уменьшить расход топлива на сто миль пробега. Правила безопасности требовали обеспечивать защиту водителя и пассажира, даже если они являлись виновниками того или иного нарушения. Происходила коренная ломка политики, к которой за долгие десятилетия привыкли автостроители. Теперь уже не они принимали решения, касающиеся безопасности водителей и пешеходов или защиты окружающей среды. И никто не желал слушать их криков об экономической катастрофе и расходах, которые придется перекладывать на покупателя. Новые стандарты вступили в действие, и модели, их нарушающие, не допускались на дороги.
