Мартин Смит - Залив Гавана

— Андрес слышал о теле, найденном здесь?

— Он говорит, что только это и обсуждают. Спрашивает, зачем мы вернулись.

— Они что-нибудь еще нашли в воде после того как тело увезли?

— Он говорит, что нет.

— У него есть карта залива? — Аркадий стал пробираться к пристани, обходя груды банок и бутылок, выброшенных водой и издающих зловоние.

— Я уже вам говорила, что тело просто плавало здесь. У нас нет ничего, что можно было бы назвать местом преступления.

— На самом деле я думаю, что мы имеем очень большое место преступления.

Андрес вернулся с картой. Изучив ее, Аркадий понял, что залив Гавана — это пролив, отделяющий город Гавану от замка Морро[18] и питающий своими водами три независимых бухты: Атарес на западе, самую близкую к центру Гаваны, Гуанабакуа в середине и Касабланку на востоке.

Аркадий пальцем провел по линиям, обозначающим пути следования кораблей и паромов, посмотрел на цифры, обозначающие глубины, отметил небольшое количество бакенов. Все это объясняло, почему залив Гавана был так привлекателен для размещения здесь американцами своих тактических запасов.

— Что сюда заплывает, то и уплывает, говорит Андрес. В зависимости от направления ветра: северо-западный внутрь, юго-восточный наружу. Так же в зависимости от времени года: зимой ветры обычно сильнее, летом ураганы гонят воду из залива в открытое море. Если все спокойно, тело может плавать в центре залива вечность, но обычно ветер дует с северо-запада и прибивает тела прямо к его двору, вот почему живых neumaticos находят в Гаване, а мертвых neumaticos в Касабланке.

Аркадий почему-то почувствовал проблеск надежды. Собственная лодка Андреса «El Pinguino» была выкрашена в ярко-голубой цвет и рассчитана на двух человек, если те могли маневрировать между коробкой двигателя, шестами с насаженными на них, как на копья, буйками, ведрами, багром и румпелем. На носу между рыболовных снастей лежал свернутый парус. В кормовой части — толстая веревка, свернутый провод и корзина, очевидно для провианта. Ни спутникового передатчика, ни гидролокатора, ни радара или радио.

— Пусть вас не смущает внешний вид, на этой посудине можно добраться до Ки Вест,[19] — продолжала переводить Осорио, — и быть арестованным за вторжение в чужие территориальные воды. — От себя Осорио добавила: — Первый турнир по глубоководной рыбалке выиграл Фидель.

— Меня это не удивляет.

Заинтересовавшись лодкой, Аркадий прошел по дощатому настилу, расстояние между планками которого было настолько большим, что он мог видеть свое отражение в воде. Он не мог понять, почему буйки были пронумерованы и закреплены на оранжевых шестах, которые возвышаются над водой по меньшей мере метра на три.

— Это кубинский метод, — объяснил Андрес. Он перевернул карту и карандашным огрызком нарисовал волнистую линию воды и торчащие из нее на равном расстоянии друг от друга шесты. Все шесты были соединены между собой леской. — Рыба плавает на разной глубине в разное время суток. Ночью при полной луне тунец кормится глубже, а красный морской окунь ближе к поверхности. Морские черепахи тоже, хотя выловить их можно только в период спаривания, который длится всего месяц. Разумеется, это запрещено законом, и он никогда этого не делает. Используя кубинский метод, можно рыбачить, подвязав крючки на леску между шестами на разной глубине: сорок, тридцать, десять метров. У каждого крючки на разной длине, так они прочесывают все море.

— Спросите его о течении, которое могло бы принести тело neumatico от Малекона до бухты.

— Он говорит, что это место, где скапливаются рыбацкие лодки, потому что рыбу можно поймать как раз в этом течении. Лодки не обходят всю бухту, а ставят буйки с шестами поперек течения.

— Теперь спросите его, что они нашли, не здесь, около пристани, а в воде, не считая рыбы.

Андрес перевел дыхание; как человек, занимающийся браконьерством в чужих территориальных водах, он был склонен к поспешности во всем.

— Он спрашивает, не застряло ли что-нибудь в бухте в то время, когда мы нашли беднягу? — он оглянулся в поисках поддержки в сторону двоих, трудившихся над гребным винтом, но его друзья будто испарились. — Может, всякий мусор, случайно зацепившийся за крючки.

— А точнее.

К этому времени Осорио поняла, куда он клонит, и, когда Андрес пошел к своей хибаре, она пошла за ним. Они вернулись с пластиковым пакетом и листочками бумаги, похожими на лотерейные билеты, их было около пятидесяти, они явно побывали в воде, а затем высохли на солнце. Еле различимая надпись на каждом зеленым по белому говорила «Montecristo, Habana Puro, Fabrica a Mano».

— Это официальное государственное клеймо, которым они заклеивают коробки с сигарами, — сказала Осорио. — С этим клеймом обычные дешевые сигары можно продавать, как эксклюзивные Montecristos. Это очень серьезно. — Андрес бросился оправдываться: — Он говорит, что клейменые этикетки зацепились за чей-то крючок, он не помнит, чей, за неделю или раньше до того, как нашли тело. Пакет протек, этикетки размыло, к тому же когда это случилось, погода испортилась, и никто не приходил к нему за своими лодками, поэтому он забыл о них. Он их высушил, но только для того, чтобы прочитать и посмотреть, стоит ли заявлять в полицию.

Аркадий подумал о том, что сахар и сигары — это бриллианты и золото Кубы.

— Спросите, где именно нашли пакет.

Андрес указал на карте точку приблизительно в пятистах метрах от Малекона между отелем «Ривьера» и квартирой Приблуды.

— Он говорит, что только сумасшедшему может прийти в голову воровать государственное клеймо, но и neumatico, по его мнению, не совсем в своем уме. Плыть на накачанном воздухом резиновом круге? Ночью? А если его снесет течением в открытое море? А если один маленький прокол? Такой человек позорит всех кубинских рыбаков.

Касабланка раздражала Осорио. В деревенском отделении ПНР, настолько темном, что портрет Че казался мутным пятном, офицеры освободили маленький кусочек стола, чтобы Андрес смог записать свои показания, и выдали квитанцию о приеме клейменых этикеток для Осорио.

Аркадий чувствовал удовлетворение от того, что сделал что-то профессиональное. По пути назад купил на пароме бумажный кулек с орешками в сахаре, которые любезно предложил разделить Осорио.

Ее отношение к Аркадию слегка изменилось.

— Этот человек — Андрес, он показал нам этикетки с клеймом только потому, что посмотрел вам в глаза. Вы ведь знали, что он что-то скрывает. Как вам это удалось?

Это было правдой, у Аркадия возникло какое-то предчувствие, когда он вошел во двор и увидел оранжевые копьеобразные шесты, связанные между собой. Можно было сказать, что это реакция мужчин, избегавших общения с Осорио, но на самом деле слепая интуиция притянула его к «El Pinguino».

— Просто осенило.

— Нет, это было что-то большее. Вы как будто видели его насквозь.

— Я натаскан на подозрения. Это русский метод.

Осорио бросила на него неодобрительный, лишенный юмора взгляд. Ему все-таки следовало понять ее место во всей этой истории. Тот факт, что Луна отступил при появлении Осорио во дворе сантеро, мог говорить как о том, что они заодно, так и том, что они по разные стороны баррикад. Но она могла быть миниатюрной версией человека, избившего его бейсбольной битой. Однако бывали моменты, когда он чувствовал в ней абсолютную противоположность ее непреклонно жесткому внешнему образу. Паром, причаливая, дал задний ход, палуба немилосердно задрожала под ногами.

— Теперь нам нужно пойти к врачу, — сказала Осорио. — Я знаю хорошего доктора.

— Спасибо, но у меня, наконец, есть дело. Доктору Бласу нужна хорошая фотография Сергея Приблуды. Я вызвался ее найти. Или хотя бы попробовать найти.

По адресу, который Исабель дала ему позапрошлой ночью, стоял старый пригородный дом. Он, подобно вдовствующей королеве, представлял собой иллюзию европейской культуры. Кованые перила ограды обрамляли мраморные ступени. Витражные окна отбрасывали красные и синие блики на пол холла, заполненного женщинами в белых халатах.

Аркадий пошел на звуки музыки Чайковского, извлекаемые из плохо настроенного пианино. Они привели его на залитый солнцем внутренний двор. Там через открытое окно он увидел занятие балетного класса — балерины, худые как беспризорники, упражнялись у станков, некоторые отрабатывали свои па в центре репетиционного зала. В то время как русские балерины были в основном светловолосыми и обладали грациозной пластикой, черноволосые и черноглазые кубинки двигались со стремительной четкостью танцовщиц фламенко. Одетые в трико, они странным образом воплощали бедность и роскошь, двигаясь на пуантах элегантными маленькими шажками по деревянному полу, залатанному кусками линолеума.