Владимир Ераносян - Крестная мать
— Может хватит кричать, — раздался девичий голос в коридоре. — Двенадцатый час. Это вышла проводница, которая устала скучать в своем служебном купе и была рада воспользоваться предлогом поскандалить с пассажирами. Она, несмотря на свой небольшой стаж успела полюбить дорожные приключения. Ей уже довелось познакомиться с людьми разных профессий и разного положения, отпускниками и командировочными. Знала она также, что никто ее не пригласит в веселую компанию, не напросись она сама. "Лицом не вышла", — подшучивала она сама над собой. А веселый, пьяный балаган, который, случалось, устраивали в купе пассажиры! Весь мир для этой девочки сосредоточивался в этом купе, в этом вагоне, в поезде, в этой извилистой железнодорожной колее, в этой бедной на краски панораме, открывавшейся за окнами поезда.
На улице была кромешная темнота, скрашенная редкими мерцаниями огоньков. Самые интересные эпизоды в ее проводничьей биографии происходили именно в такую темень. В одну из таких ночей в служебном купе она потеряла девственность. Мимолетное знакомство с каким-то молодым то ли геологом, то ли археологом, так так и не расслышала, что он промямлил, закончилась животной близостью. Он живописно распял ее, будучи вдрызг пьяным, да и она была не лучше. Но она не жалела об этом. Ей нравилась ее работа. Все время новые люди. Интересно. Правда, бывают очень скучные поездки, без шума и лишнего шороха, пассажиры угрюмо курсируют от своей полки к туалету и обратно. Но нынешние, похоже, шумные, не зря она так тщательно красила губы и веки…
— О, мамочка высунулась, — заметил ее Петылицын, — можешь засунуться обратно, милая, мы отбиваемся.
— Пассажиры уже спят, а вы дебоширите, — уже немного тише произнесла девушка, удивленная тем, что "тренер" не пьяный.
"Спортсмены", тоже трезвые, молча выходили из купе и отправлялись по своим местам. Ни один на нее даже не взглянул. "А в прошлый раз спортсмены пили как сапожники, — вспомнила она, — этот строгий, не разрешает им пить". Но главное, она поняла: на нее никто сегодня не позарится. Открыв свое купе, она уставилась на надоевший интерьер и некоторое время не хотела заходить, затем все-таки подалась вперед, но так и не вошла…
* * *С утра, с того самою момента как ушел поезд на Симферополь, Борис пустился в разгул. Объехав за день добрую дюжину баров, к вечеру он был никакой. Чего он, собственно, и добивался. К состоянию, которое он намеревался получить, безрассудно лакая "Смирновку", пиявкой присосалась разбитость. Дискомфорт нарастал и начисто покрыл пьяную эйфорию. У Бориса ничего не вышло, он не очистил голову от неприятных мыслей, водка просто разогнала гнетущие мысли по тупикам, и потому ни одной из них не могло быть завершения. В голове скопилось столько всего, и это все еще перемешивалось с разным бредом. Это позволило Борису материально ощутить, как пахнет мозг. Когда он уже совсем не вязал лыка, телохранитель усадил его в машину и отвез домой, где с горем пополам раздел и уложил в кровать.
Если предшествующее сну состояние можно было назвать бодрствованием, то уснул он мгновенно. Сперва сознание сквозь сонную дымку рисовало знакомые и незнакомые образы, затем они стали выстраиваться в бессмысленные ряды, потом все неуклюжие сценки скомпоновались в один стройный сюжет. Этот сон, подобно долгоиграющей пластинке, прокручивался в его голове уже не раз и с каждым разом дополнялся всевозможными подробностями.
…Борис стоял на берегу моря. Песчаный берег нежно целовали зеленые волны. Морская гладь сверкала полировкой под слепящими солнечными лучами. Чистое голубое небо сливалось с морем на отчетливо-просматривающемся горизонте. Рядом с ним стояла Елена. Она была в том самом платье, что он, когда-то очень давно, подарил ей. Она была молода и прекрасна и представляла собой мазок природы, без которого идиллия была бы не полной. Ее ясный взгляд был устремлен вдаль. Он знал, что Елена любила смотреть на море. От моря исходил дух вольного простора, вечного и незыблемого. Все также всматриваясь вдаль, она сказала,
— Видишь море? Люди уже засорили и осквернили берег, а море осталось нетронутым. Только в море я могу обрести то, к чему стремлюсь. Душевный покой и полную независимость. От всех. От денег, от людей. Мне не нужен никто, хочешь, мы будем вдвоем с тобой править нашим островом. Здесь будет мой шельф. Мы воздвигнем на нем искусственный остров — международный курорт, соединенный с сушей лишь автомобильным мостом. Я буду хозяйкой шельфа. На нем будет все, здесь будет город-государство с тысячей фонтанов, с экзотической растительностью, на острове будут отели, причалы, бассейны, теннисные корты, вертолетные площадки, подводный ресторан. Да, ресторан под водой с иллюминаторами для обзора подводной флоры и фауны. Я так хочу. Я спрячусь на своем шельфе от большого мира. А тебе нравится?
Борис и наяву слышал от Елены такие речи. Она не раз говорила об искусственном острове, но легкая усмешка на ее губах мешала понять, в шутку или всерьез она сама воспринимает свою мечту. Мечтать не вредно, мечтают все. Но, когда она начинала мечтать вслух, в ее глазах как будто вспыхивали факелы и на земле существовало только одно средство потушить этот неуправляемый огонь — реализовать ее желания. Борис не хотел себе в этом признаваться, но он очень боялся, когда в ее глазах загорался такой огонь, но больше всего боялся своей любви к ней. Сейчас, в дремучем лесу сознания мелькал один сюжет, все остальные мысли поглотила чернота. Во сне отчетливо увидел это… Она не шутила, она говорила всерьез, ее голос встал над морем также, как парили чайки. И шум прибоя, и тембр ее голоса были нотами одного аккорда.
И тут заговорил он сам. Собственный голос показался Борису фальшивой нотой, портящей общую гармонию. Может от этого говорил он тихо, как бы извиняясь за свое вторжение.
— Ты хочешь спрятаться от мира… А ты уверена, что мир отпустит тебя? Кто-то умный сказал: идея, возведенная в абсолют, становится своей противоположностью. Подумай, во что тебе обойдется этот проект. Ты можешь потерять все, что у тебя есть. Это неоправданный риск. Если тебя еще интересует мое мнение — не стоит бросаться в омут.
Вокруг Елены теперь уже толпились какие-то люди. Их было много. И все они хохотали ему в лицо. Он хотел подойти ближе, чтобы разглядеть, кто смеет куражиться над ним, но почему-то не мог. Эти люди, одетые в черные балахоны, были обезличены, Борис пытался встретиться взглядом с Еленой, но фигуры в мантиях закружились вихрем вокруг нее, он скоро вовсе потерял из виду очертания своей любимой. Он рвался к этому сгустку ветра и пыли", который начал отрываться опт земли, унося с собой Елену. Он почувствовал, что теряет ее, еще секунда, и она исчезнет. Однажды в юности был момент, когда Высокий Разум дал почувствовать ему свою благосклонность. Это было его маленькой тайной, после одного случая он всегда смотрел на небо с трепетом, Борис не решился бы никогда бесцеремонно пользоваться этим. Но сейчас было не до жеманства, он не просил, а требовал. Ему просто должны помочь. Он глянул на небо — там сходились тучи. Это было доброе предзнаменование, значит, там услышали его мольбу. Он не ошибся. Молния неожиданно рассекла небо. Гром разорвал черный сгусток на мелкие осколки, которые плюхнулись в море. Елену отшвырнуло на берег.
Борис в секунду очутился возле нее. Она лежала без чувств, распластавшись на песке. Море свирепело. Загудел сильный ветер, разгоняя непослушные волны. Елена пришла в сознание, и Борис сказал ей, что надо бежать подальше от шторма. Она не хотела, и Борис стал тянуть ее силой. Она упиралась.
Тем временем ветер подчинил себе волны и стал гнать их рядами. Их мощь нарастала. Они подступали все ближе и ближе. Борис ошалел, когда увидел, что из волн торчат человеческие руки. Все погрузилось во мрак. Он испытал настоящий ужас, когда ощутил чье-то липкое прикосновение, заорал от страха и побежал от моря, что есть мочи, Лена тоже бежала. За ними гнались какие-то демоны, издающие рвотные звуки. Борис и Лена вязли в песке, как в болоте, силы уходили, сзади как будто тянул магнит, высасывая сознание. Они поняли, что топчутся на месте и что их почти настигли мерзкие, кряхтящие, с торящими глазами существа. Казалось, они были слеплены из медуз- ной слизи. У Бориса раскалывалась голова в поисках выхода, но он был бессилен что-либо предпринять, тело не слушалось его, словно он пребывал в невесомости. Он зарыдал как ребенок.
Тут картина резко оборвалась, возникла другая. Борис как будто заново родился, не поверив своим глазам, что находится в каком-то безопасном месте, далеко от моря, рядом не было преследователей, лена успокаивал его, уверяла, что все позади и что они спаслись, она благодарила его за его хитрость, целовала ему руки. Борису было стыдно, потому что он точно знал, что струсил. Она сказала, что больше не верит в свою утопию и будет слушаться только его. Бориса не покидала тревога, он был не в своей тарелке, не понимая, что происходит. Он напрягался, ожидая чего-то очень страшного, смотрел по сторонам, прислушивался к малейшему шороху. Лена поцеловала его в губы. Наслаждения он не испытал. Лена еще раз прильнула к нему, облизывая его лицо своим языком, затем снова впилась в его губы. Он растаял в затяжном поцелуе, но вдруг почувствовал языком горький вкус. Он остолбенел от ужаса, заметив, как Елена покрывается пигментными пятнами, как стали проваливаться ее глаза, втягиваться щеки и губы затянулись вовнутрь, изо рта высунулся длинный и тонкий, как у ящера, язык. Это была не Лена. От этого зрелища Борис стал беспомощно кричать, он ревел навзрыд, когда язык облизывал его лицо, оставляя на нем мелкую слизь. Вдруг язык, как плетка, откинулся назад и вспорол ему живот. Болевого шока не было, но душа покидала его. Борис снова проснулся в тот момент, когда его уже убили. Он задыхался. Но стало чуть легче оттого, что его снова убили всего лишь во сне. Этот проклятый сон сверлил мозг с навязчивым постоянством. Борис уже привык к погоне демонов, черт бы их побрал. Он даже растолковал причину появления демонов в своих сновидениях. Они олицетворяли его страх, на этот счет не было никаких сомнений. Борису не понравилось, что сегодня его убила Елена, вернее то, во что она превратилась. Это был кто угодно, но только не она. Не понравилось также, что сегодня он трусил гораздо больше, чем в прошлый раз.
