Эрик Ластбадер - Зеро
Сигео Накасима обвинялся в том, что, в бытность свою командиром батальона на Окинаве, приказал для поднятия боевого духа своих солдат и устрашения противника осквернять трупы врагов. Всех пленных раздели, отобрали у них все ценное и без промедления казнили. Потом, в назидание тем, кто их обнаружит, трупы кастрировали.
Досье на обоих военных преступников изобиловали гнусностями и фактами садизма.
— Это не люди, — прокомментировал Джоунас один из пунктов. — Это чудовища.
Однако на Филиппа досье произвели двойственное впечатление. С одной стороны, он разделял негодование Джоунаса, но с другой, ему виделась в них некоторая странность. Фактов там содержалось такое количество и излагались они столь подробно, что с трудом верилось, будто мерзавцы могли скрыть все улики и избежать трибунала.
Терзаясь сомнениями, Досс все же выполнил первое задание. Теперь, осуществляя вторую ликвидацию, он снова подумал: что-то здесь не так. Сомнения всколыхнулись с новой силой.
Нужный дом находился в районе Мацугайа, к северу от деловой части города, рядом с парком Уэно. Не доезжая полмили, Филипп остановил автомобиль и остаток пути преодолел пешком. Он подошел вплотную к прилегающему садику и только тогда разглядел неясные контуры дома.
Проникнуть внутрь не составляло труда. Досс снял мокрые ботинки и поставил на коврик перед входом. Это выглядело издевкой. Комнатные циновки татами в японских домах предназначены только для босых или обутых в таби ног. Таби — обычные носки, но с отдельным большим пальцем, чтобы на ноге держалась японская деревянная обувь, состоящая из рифленой снизу платформы и продеваемых между пальцами ремешков.
Но у Филиппа и в мыслях не было издеваться над жертвой. Ботинки он снял, чтобы не шуметь, а таби надел, дабы не оставить на циновке следов пота.
Он бесшумно отодвинул дверь из рисовой бумаги, ведущую в спальню Накасимы, и осторожно двинулся вперед, ставя одну ногу перед другой. Таби позволяли нащупывать пальцами ноги ненадежные половицы до того, как переносить на них вес тела. Тьма в комнате не была кромешной. Слабо светились сёдзи, закрывающие окна в палисадник. Согласно обычаю, хозяин дома поставил между сёдзи и стеклом горящие свечи, чтобы души родственников на заблудились в ночи, если захотят прийти. Но к нему пришел другой, недобрый дух.
Свет крохотных язычков пламени рассеивался рисовой бумагой. Филипп увидел спящего под покрывалом Накасиму. Прокравшись по татами, он приблизился к изголовью постели и опустился на колени.
Накасима лежал на спине. Филипп склонился над ним, свернул втрое край покрывала и подтянул свернутую полосу к лицу спящего. Потом молниеносно накрыл его этой полосой и, приподняв голову Накасимы, обмотал ее всю и тут же с двух сторон зажал закутанную голову коленями, освободив себе руки. Накасима издал сдавленный крик, его торс мостом выгнулся вверх.
Спустя секунду японец начал извиваться, и Досс навалился на него всем телом. Рука жертвы заскребла по татами, словно нащупывая что-то. Оружие? Филипп пригляделся. Нет, просто сложенный лист бумаги. И он снова сосредоточил внимание на жертве.
Накасима засучил ногами. Его пятки били по упругой тростниковой циновке, он извивался и дергался, судорожно пытаясь вырваться. Японец все отчаяннее, из последних сил боролся за свою жизнь. Он не сдавался, но это не помогло.
Досс еще усилил давление, пальцы Накасимы с хрустом смяли бумагу, а потом его рука медленно упала на циновку. Филипп снял с его головы свернутый край покрывала, расправил его и накрыл тело в точности так, как оно было накрыто раньше. Он уже повернулся было, чтобы уйти, как вдруг его взгляд опять упал на смятую бумагу в кулаке Накасимы. А вдруг жертва неспроста хватала ее перед смертью? Может быть, Накасима хотел спрятать ее? Или уничтожить?
Филипп наклонился, разогнул коченеющие пальцы и высвободил листок. Потом подошел к сёдзи и поднес его к свету.
Какое-то письмо. Филипп принялся медленно разбирать иероглифы, остановился и вернулся к началу. Он перечитал письмо дважды, и его прошиб пот. Все одолевавшие его сомнения разом накатили вновь. Боже милосердный, подумал он, что же я натворил? Неужели все это задание с самого начала...
Но пора было исчезать. Он сунул письмо в карман и покинул дом. Остались лишь причудливые светящиеся разводы на рисовых сёдзи от ритуальных свечей да жалобный зов козодоя в ночном саду.
* * *На другой день Филипп и Лилиан обвенчались. Погода стояла морозная, ясная; свежий северный ветер разогнал утренний туман, принес с Сумады запахи гари и сосны — запахи послевоенной Японии, символ старого и нового.
Лилиан нарядилась в лиловый костюм. О настоящем свадебном платье не могло быть и речи, достать кружева и тафту оказалось невозможно, но невеста надела шляпку с вуалью, закрывающей верхнюю половину лица.
Невеста появилась в храме под руку со своим отцом. Среброусый и розовощекий Сэм Хэдли, высокий красивый пожилой человек в щегольском — насколько он может быть щегольским — генеральском мундире, чинно прошествовал по проходу. В его зеркально отполированные ботинки можно было смотреться, завязывая галстук.
Маленькая, опрятная генеральша застенчиво заплакала, когда Лилиан ответила «да». Генерал как положил руки в перчатках на колени, так и просидел всю церемонию подле жены, в переднем ряду, неподвижный, словно статуя. Если событие и произвело на него какое-либо впечатление, то генералу не удалось это продемонстрировать.
Однако позже, на приеме по случаю свадьбы, он энергично потряс Филиппу руку и разразился поздравлениями:
— Ну, будьте счастливы, сынок. Не знаю, как это удалось бы другим, а уж ты-то отлично впишешься в нашу семью. — Тут выражение лица жениха заставило его рассмеяться. — Не думаешь ли ты, будто я не выяснил всю твою подноготную, когда обнаружил, что ты ухлестываешь за моей малышкой? Черт побери! Да я тебя настолько изучил, что спроси меня среди ночи, как часто ты стираешь свои подштанники, и я отвечу.
Потом он отвел Филиппа в уголок и понизил голос:
— Вы со своим другом Джоунасом Сэммартином чертовски здорово потрудились на Тихом океане. И здесь, в Японии, продолжаете делать очень важное для нашей страны дело. Я, конечно, понимаю, что ты давно сыт по горло своей работенкой. Всенародной благодарности за нее не обещаю, но хочу, чтобы ты знал: она оценивается весьма высоко.
— Благодарю вас, сэр, — ответил Филипп. Он посмотрел на Лилиан, стоявшую рядом с матерью в окружении гостей. Вернувшись из дома Накасимы, он долго не мог уснуть, все решал для себя, стоит ли показывать письмо Джоунасу. Дважды поднимал телефонную трубку и дважды клал ее на место. Джоунас умен, думал Филипп, и проницателен иной раз настолько, что с ним не сравниться. Но в то же время Джоунас — воспитанник Уэст-Пойнта. Он военный до мозга костей и до последней буквы следует приказам. Сколько раз он отчитывал Филиппа за малейшее их нарушение или отклонение от правил, по которым сам прожил всю свою жизнь.
«Черт возьми, Фил, этот мир развалится, если в нем не будет порядка, — любил повторять Джоунас. — Приказы существуют для того, чтобы им подчинялись. Несмотря ни на что. А ты, как мне иногда кажется, сущее бедствие для армии. — Тут он мог усмехнуться и добавить: — Но тебе не дано этого понять».
Эпизоды, которые он имел в виду, относились все же к числу незначительных, безобидных нарушений армейской дисциплины, виной которым был свободолюбивый характер Досса. Но если подозрения Филиппа небеспочвенны, то все, чем они занимались в Японии, — грязная игра. И, рассуждая логически, приходится признать, что либо полковника Силверса одурачили, подсунув «дезу», либо их непосредственный начальник сам участвовал в фальсификации досье.
Как ни любил Филипп друга, как ни доверял ему, он не мог допустить, чтобы полковнику стало известно о его подозрениях. Сначала необходимо выяснить, какую игру ведет Силверс.
Поэтому Досс решил пока держать при себе сведения, почерпнутые из найденного письма. Но как ими распорядиться? — вот вопрос, который его мучил, сейчас у него забрезжила одна идея, которая может прояснить обстановку.
— Генерал, нельзя ли попросить вас об одном одолжении?
— Среди своих называй меня Сэмом, сынок. Ты ведь теперь член семьи.
— Хорошо, сэр, но это служебный вопрос. Видите ли, я в затруднении. Дело касается последнего нашего задания. Меня интересует источник информации о мишенях. Не могли бы вы уточнить это для меня?
Хэдли подхватил с подноса в руках шагавшего мимо официанта два бокала с шампанским и протянул один Филиппу.
— Почему бы тебе не осведомиться у своего непосредственного начальника? Силверс — хороший человек.
— Я уже пытался, сэр. Но натолкнулся на глухую стену.
— Ничего удивительного, Фил. Ты уже достаточно долго в ЦРГ и, наверное, знаком с ее принципами — доступ к сведениям получают те, и только те, кому они необходимы, и лишь в том объеме, в котором надо для работы. Полагаю, твой командир руководствовался этими соображениями.
