Вячеслав Хватов - Охота на Сталина
Измены Ежовой-Хаютиной Бенедиктинского не удивляли. Всем известно пристрастие «железного наркома» к молодым смазливым мальчикам, которых он брал в большом количестве себе в помощники.
На суде помимо основных обвинений, бывшему наркому было предъявлено обвинение по ст. 154-а УК — «мужеложство, совершенное с применением насилия или использованием зависимого положения потерпевшего».
Ежов этого даже на следствии не отрицал.
«В октябре или ноябре 1938 года во время попоек у меня на квартире я…имел интимную связь с женой одного из своих подчиненных. И — с ее мужем, с которым я действительно имел педерастическую связь»
Или, — «Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд фактов, характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке — педерастии».
Вслед за Ежовым были арестованы его родственники и несколько сослуживцев, трое из которых — Иван Дементьев, Владимир Константинов и Яков Боярский — в разное время находились в сексуальных отношениях с бывшим наркомом.
Задолго до этого Ежова пытались лечить. В 1937 году он даже ездил в Германию, официально — для «обмена опытом» с германской полицией, а по неофициальной версии — лечиться у местных психиатров от педерастии, а потом его же обвинили в том, что он был завербован в этой поездке.
Он говорил, что — да, меня обвиняют в шпионаже в пользу Германии — когда я был в командировке в Пруссии, называет город, познакомился с таким-то человеком из министерства сельского хозяйства, ну и другими лицами, которые меня склонили к тому-то, и я им передавал некоторые секретные данные о том-то. То есть он признавал эти действия. Но бог мой, чего только не наговоришь на себя в подвалах Лубянки.
Бенедиктинский закурил.
Правда, вот слова самого Сталина подтверждают «моральный облик» Ежова. «Ежов — мерзавец! Погубил наши лучшие кадры. Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Много невинных погубил. Мы его за это расстреляли».
Ага, а сам просто агнец божий.
На закрытом заседании XX съезда партии Н.С. Хрущев назвал Ежова «преступником и наркоманом». Наверное, что-то на самом деле было.
В общем «за что боролись на то и напоролись». Кесарю — кесарево, а Ежову — Ежово.
Дело «кровавого карлика», составившее одиннадцать томов, было вынесено на закрытое заседание Военной коллегии под председательством неизменного Ульриха. На суде Ежов заявил, что признания в преступлениях были даны им в результате жесточайших избиений. По поводу обвинения в терроре он резонно говорил: «Если бы я захотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело».
В чем-то он прав.
Алексей захлопнул папку и пошел на кухню. Теперь он может отблагодарить себя порцией-другой коньячку. Не во славу пролетариата, а за здравие перспективного направления расследования. Дело-то, наконец, сдвинулось с мертвой точки.
Московская обл. База ДСО «Волна» 07.09.1938 г
С фотографии на Томсона улыбаясь смотрел веснушчатый паренек с круглыми румяными щеками и зачесанной направо челкой густых светлых волос.
— Владислав Комаров. Тот самый, — Лутц положил перед шефом ориентировку.
— Да, пора подчистить за нашими немецкими смежниками. Кого для этого готовим, — Девид взял с полки папку с личными делами «спортсменов» и, не дожидаясь ответа, ткнул в одно из них. — Предлагаю специалиста по устранению Архара и Орловского в качестве «подсадной утки».
— М-м…
— Не мычи. Знаю твое специфическое отношение к нему, но надо же парню боевого опыта набираться.
— Ян только пожал плечами.
— Они чего там, совсем охренели? Мне что, может еще губы накрасить и чулки бабские натянуть, — Виктор побагровел не столько от злости, сколько от стыда. Он представил, как Лутц ухмыляясь, потирает свои потные ладошки в предвкушении его позора. Когда Орловскому сообщили о его первом задании, он был вне себя от счастья. Все-таки эти ежедневные тренировки кого хошь достанут. А тут настоящее дело! С момента его последнего «припадка», когда подсознание закинуло его в разрушенный Калязин, прошло уже полгода, и жуткие подробности этого кошмара постепенно поблекли и отошли на второй план. Сытая монотонная жизнь на базе оказалась тем самым лекарством, вылечившим его от непонятного ужаса. Но вскоре стрелять, бороться, совершать марш-броски и корпеть над шифрами ему надоело. Хоть какое-то разнообразие вносили занятия по вербовке и редкие выезды в город с учебными заданиями по закладке подрывных устройств и слежке. А теперь…
А теперь перед ним стоит Гоша Яценко и еле сдерживается от того, чтобы не заржать.
Виктор пнул ногой стул.
— Надо будет — оденешь, — сказал его сосед по комнате и все-таки заржал.
— Пошел ты…
— Я бы на твоем месте лучше бы о другом подумал, — неожиданно тихо сказал Гоша.
— О чем?
— Об Архаре.
— Зачем?
— Ходят слухи, что его напарники долго не живут.
— Почему?
— Потому, что много знают.
— ???
— А чего тут сложного? Ты грохнул клиента. Архар тебя и концы в воду.
Орловский задумался. Да нет. Не станут его делать разменной монетой. Зачем тогда столько вкладывать в курсанта разведшколы, чтобы его потом при первом же задании пустить в расход? Но поосторожней все-таки быть стоит.
Бабье лето в этом году так и не наступило. Виктор и Владик неспешно прогуливались по Филевскому парку. Владик, с которым Орловского познакомили через его сестру, так и норовил уцепить его за руку. Виктора бросало то в жар, то в холод. Хорошо, что акция назначена на послезавтра. Еще несколько таких прогулок или вечерних чаепитий в доме у Комаровых и он собственноручно задушит этого педика. Мало того, что он был каким-то сладковато-склизким, так еще и болтливым. Вот находка для шпиона-то. И как их там, в НКВД подбирают-то? Хотя теперь Орловский понял «как». Эх!
А ведь завтра ему еще переть на вечеринку к начальнику Владика. Судя по рассказам его нового «друга» трехдневное похмелье после этого обеспечено. А тут еще Яценко, сволочь, подкалывает.
«Ты, вазелин возьми», — говорит.
Хорошо еще, что Виктор не один туда идет, а с самим Девидом. Правда, не Девид он совсем для тамошней публики, а лучший друг Исаака Бабеля — Иозеф Трухански.
— Пойдем ко мне, — Владик все-таки вцепился в его руку и горячо задышал Виктору в ухо.
— Не могу. У мня в пять отчетно-выборное собрание. Сам знаешь, что будет, если пропущу.
— Ну, тогда в выходные поехали на дачу.
— Слушай, а ты не боишься, что твой шеф о нас узнает?
— Да ему сейчас не до меня. Во-первых, он недавно себе нового помощника взял, Тиийта Рохуса какого-то, а во-вторых, у него с женой какие-то проблемы.
— Ну ладно, давай до выходных, — Орловский развернулся и зашагал к центральному выходу из парка.
— До завтра! — выдохнул ему вслед Владик.
— До завтра, — прошипел сквозь зубы Виктор.
Москва Серебряный бор. 08.09.1938 г
Подняв воротник френча, Орловский засунул руки под мышки.
Да, прогулка по Москве-реке — это не очень удачная мысль. Но что делать. На даче у Комаровых в Переделкино и леса-то настоящего рядом нет, а в тех лесопосадках, что вытянулись вдоль Минского шоссе в это время грибник, на грибнике видит грибника издалека. Так что Серебряный бор с его многочисленными протоками Москвы-реки подходил для их с Архаром дела как нельзя лучше. А жаль. Очень уж холодно на воде. Виктор подышал на посиневшие пальцы правой руки и, оглянувшись на прогуливающегося на берегу напарника, достал из-за пазухи револьвер.
Погруженный в свои мысли и ничего не подозревавший Владик, в это время, наблюдал за водомеркой, лихо скользящей по воде. В эту самую воду и шлепнулась густая темная струйка крови, вышибленная пистолетной пулей из правого виска секретаря Ежова.
Тело Владика начало заваливаться вправо и грозило вот-вот кувырнуться в Москву-реку.
Не порядок. Просто исчезновение объекта в их планы не входило. Отчетность, она везде отчетность. Вдруг они с Архаром сговорились с Владиком и позволили ему бежать? Или, что гораздо хуже, Берия кинул секретаря Ежова в одну из камер в подвалах Лубянки для выяснения некоторых обстоятельств немецкого вояжа «ежевички». А так завтра во всех газетах будет новость не о таинственном исчезновении, а о самоубийстве секретаря Ежова. А в кулуарах запустят слух о неразделенной любви между подчиненным и его шефом. Томсон уж постарается. Тем более все это не так уж и далеко от истины.
