Андреас Эшбах - Выжжено

Страха у Таггарда не было. Страх он потерял вместе со своей семьей. Он просто хотел понять.

Но не понимал. Откуда эта ненависть? Саудовская Аравия своим богатством и государственной независимостью была обязана США. Саудовские граждане откровенно любили вещи, которые поставляла всему миру американская экономика. Какие же у них были причины столь страстно ненавидеть американцев?

Этого он не понимал. При этом ответ казался близким, стоило лишь руку протянуть. Но поймать этот ответ ему никак не удавалось.

Маркус не мог сказать об этом коллегам. Остаток дня он провёл в состоянии шока, сидя за своим столом и рассеянно играя в обычные компьютерные игры. Вечером, когда остальные члены группы уже уехали, он прибрал на своём столе и поехал домой. Оглушённость постепенно проходила; он начал чувствовать боль.

Но нет, он не сломается. Две недели отпуска? Вот и прекрасно. Это шанс. Всегда надо думать о шансах. Наконец-то он сможет осмотреть страну своей мечты. Такое путешествие ему не повредит.

Он заехал в супермаркет и купил себе атлас, над которым просидел остаток вечера. Он складывал мили, силясь не переводить их в километры, а приучиться мыслить в этих единицах, и опять заметил, что в голове у него по-прежнему не укладывается, как велика эта страна, какие расстояния простираются перед ним и что на самом деле означает понятие «даль». Он потерялся на этой карте, водя пальцем по отрезкам, соответствующим дневному пути, читал названия местечек, очарованный их звучанием, и забывал, что с ним произошло. Более того, он уже не мог отвлечься мыслями от этой колоссальной страны. Когда он лёг в постель – далеко за полночь, – эта страна продолжала гореть в нём. Всё равно когда-нибудь он будет здесь жить. Сейчас – это было лишь временное отступление, но не поражение. Пока он не сдался, это не могло быть поражением.

На следующее утро он упаковал вещи и пустился в путь – куда глаза глядят. Он поехал на запад, решив на половине пути между Блумсбергом и Мильтоном свернуть к Великим озёрам. Только никаких достопримечательностей, избави Бог. Он не турист. Он будущий житель этой страны, дающей безграничные возможности.

Но сперва ему хотелось просто ехать, час за часом находиться в пути. Радиостанции менялись, а музыка была одна и та же. Названия и цифры на дорожных указателях менялись, ландшафт же оставался почти прежним.

Он попадал в пробки, потом снова оставался один на бескрайних просторах. Он видел уродливые промышленные сооружения, от которых в небо поднимался маслянистый жирный дым, потом снова проезжал мимо сонных деревень, среди холмов, мимо пасущихся стад, играющих детей. Он видел огромный комбайн, одиноко прогрызавшийся сквозь последнее, забытое поле кукурузы. Комбайн срезал коричневые стебли, заглатывал их, а непригодные для использования части изрыгал из себя вязанками. «Какие затраты», – промелькнуло у него в голове. Если подумать, какая малая часть растения кукурузы идёт в пищу – с каждого стебля снимают лишь несколько початков, а с самих початков в пищу идут лишь зёрна, – то кажется просто чудом, что баночка этих зёрен в магазине стоит всего пятнадцать центов.

Мир был полон чудес, если присмотреться.

Он доехал до западной оконечности самого западного из Великих озёр – Сапериор, нашёл хорошенький отель у залива Чеквамегон и провёл там несколько великолепных дней, к тому же ещё по специальным ценам, поскольку сезон давно закончился. Было прохладно и ветрено, и в воздухе ещё пахло походными кострами. Деревья сбрасывали ему жёлтые и красные листья, и те шуршали под его ботинками. Однажды вечером на озере начался шторм, и он следил из окна уютно натопленного ресторана, как на небе сжимали кулаки тяжёлые тучи, как их беззвучно пронизывали молнии, пока гроза не добралась до берега и обрушившийся ливень не перекрыл всю видимость.

Покой действовал на него благотворно. Он чувствовал, как к нему возвращается уверенность и боевой дух. То, что разгорелось в нём в ночь перед отъездом, теперь превратилось в жар. И хотя он пока не знал, что будет делать и как устроится, его переполнял бездонный оптимизм.

Кроме того, он истосковался по большому городу, по высотным домам и толкотне на улицах, по шуму, смогу и оживлению. Он решил пуститься в обратный путь и осмотреть Чикаго – может, провести там несколько дней.

Но время пока не поджимало. Его отвлёк дорожный указатель на резервацию индейцев, в заколдованный озерный край, где он с готовностью заблудился, чтобы посидеть на берегу зеркального озера и предаться мыслям, а потом осмотреть маленький музей, которым заправляла старуха индианка с узкими, как щёлочки, глазами. Он остановился в отеле рядом с капустным полем, на котором мужчина, совсем один, до позднего вечера убирал урожай, вырезая тесаком из середины растения белый кочан цветной капусты, а остальную зелень оставлял гнить на поле. Перед закатом он перетаскал свою добычу в ящиках в пикап и уехал.

Маркус плохо спал в эту ночь. От озера летела мошкара и неотступно мучила его. К утру он весь был искусан и разбит, а в комнате воняло капустой.

Усталость оказалась роковой. В какой-то момент он очнулся за рулём, проезжая дорожный указатель на Зелёный залив. Откуда тут взялся Зелёный залив? Силы небесные, он был слишком измучен, чтобы вести машину. Сейчас же, немедленно он должен был выпить кофе. Большую чашку, поскольку американцы, при всей любви к напитку, не умели варить по-настоящему крепкий кофе. И вот на горизонте показались первые высотные дома! Въезжать в таком разбитом состоянии в большой город нельзя. Он свернул на первый поворот с дороги, и этот поворот привёл его в аэропорт – Austin Straubel International Airport. Самая дешёвая парковка, какую он нашёл, означала доллар в час, но оно того стоило. Он поставил машину в спокойный уголок, откинул спинку кресла и наконец-то сомкнул глаза.

Спустя два доллара он проснулся и почувствовал себя уже намного лучше. Так долго спать в машине ему не приходилось ещё никогда; видимо, столь неотложной была потребность. Теперь бы ещё кофе – и жизнь могла бы продолжаться. А уж кофе в аэропорту он наверняка раздобудет.

Там было тихо и пустынно. В кафетерии пахло свежей краской, зато там варили эспрессо, и Маркус взял к нему пончик. Он как раз собирался вонзить в пончик зубы, когда до его слуха донеслись звуки, наэлектризовавшие его до предела.

Кто-то за его спиной говорил по-немецки.

Вернее, по-австрийски, скорее всего.

Маркус неторопливо повернулся. Он не хотел, чтобы его заметили. Через два столика от него сидел седобородый костлявый мужчина. Он раздражённо говорил в мобильник:

– …во втором выдвижном ящике. Да нет же, сверху! Да. Там должен лежать листок. Да, этот. И на другой стороне. Роберт Куртцман, через т-ц, сколько раз я должен вам… Да, продиктуйте мне номер.

В руке у него была ручка, цифры он записывал в записную книжку.

– Ну вот! – недовольно воскликнул он. – Этот номер у меня уже есть. Он неверный. Да, я его уже, естественно, попробовал. И мне выдали какие-то фразы! А я что, по-вашему, сейчас делаю? А почему, вы думаете, я тут пытаюсь до них дозвониться? Да потому, что они встречают меня в аэропорту Чикаго! В правильном. А я застрял здесь без денег с карточкой «Eurocard», которая не действует. Потому она и называется «Eurocard». Иначе бы она называлась «Worldcard»… Алло? Госпожа Яцек! – Он отнял трубку от уха и уставился на дисплей. – Неужто и этот сдох? Самое время! Одно к одному!..

Почему-то Маркус почувствовал, что не может бросить тут в беде этого человека. Он встал, подошёл к нему и сказал:

– Я всё равно еду в Чикаго. Я мог бы вас подбросить, если это вас спасёт.

Мужчина глянул на него вначале недоверчиво, потом кивнул, выражая взглядом: «А что мне ещё остаётся», – и сказал, что его зовут Карл Вальтер Блок, что он из-под Штейра в Верхней Австрии и что приглашён Чикагским университетом прочитать доклад.

– Я промахнулся с авиакомпанией. Рейс только называется Вена – Чикаго, на самом деле самолёт взлетел не из венского аэропорта, а на двести километров дальше, и ещё пришлось вначале добираться туда. И тут та же история. С этими полётами надо держать ухо востро…

Дальше они ехали вдвоём. Разумеется, не обошлось без того, чтобы рассказать друг другу о себе, а поскольку человеку из Штейра было далеко за шестьдесят и история его жизни была лет на сорок длиннее истории Маркуса, он в основном и рассказывал.

Глава 11

Карл Вальтер Блок был единственным сыном Ирмгард Блок, урождённой Мучек, и Генриха Марии Блока, который в войну был капитаном и состоял в Берлине на некоей секретной службе, пока по приказу Гитлера и по причинам, которых никто так никогда и не узнал, не был с позором уволен и отослан назад в Австрию. Там ему не оставалось ничего другого, как до конца своей жизни с утра до вечера вкалывать в унаследованном от родителей крестьянском хозяйстве, каменистые поля которого никогда толком не кормили их. Свою озлобленность на судьбу он вымещал на сыне. Бил его, когда тот не слушался, или слушался недостаточно быстро, или делал что-нибудь не так, или просто потому, что так хотелось. Он называл его тупым и негодным для жизни, называл его хилым, что оказалось совсем не так, ибо Карл Вальтер подрастал удивительно быстро и превратился в упорного, выносливого паренька, который брался за все и стал настолько сильным, что, начиная с какого-то момента, отец перестал его трогать.