Серенький волчок - Виталий Левченко
Но Катюшка бывала и веселой. Только шутила мрачно, этакий черный юмор. И книжки собирала подходящие: мистику и ужастики.
Однажды вечером она зашла в мастерскую. Я видел, что она обеспокоена. А ей было тогда уже четырнадцать лет.
Катя присела на верстак и сказала:
– Вов, ты ничего не замечаешь?
Я отложил рубанок и глянул на сестру. Ничего необычного.
Катюша подвинулась близко к лампе. Свет бил ей в лицо.
Теперь я видел. На какую-то, почти незаметную, малость правый глаз снова подкашивал.
Я не удержался и выругался. Хотя при Кате никогда не выражался.
Она кивнула и мрачно усмехнулась.
– Вот, вот. Теперь мне одна дорога – в ведьмы. Как думаешь, опять перекосит?
Я вспоминал, что сказали врачи маме, когда родилась Катя. Неужели они были правы? А если сделать повторную операцию?
Я обнял сестру.
– Спокойно, Катюшка. Если исправили один раз – значит, можно и второй. Съездим в Москву, проконсультируемся.
На следующий день я созвонился с врачом, который делал операцию. Мы поехали в столицу. Всю дорогу Катенька молчала, глядела в окно. А когда заехали во двор клиники – она повернулась ко мне и посмотрела с такой надеждой, что… Я подумал: не дай бог, врачи не помогут.
К вечеру мы вернулись домой. Катя была подавленной. Врачи посоветовали подождать с повторной операцией несколько лет, пока растет глазное яблоко.
Сестренка жалобно сказала:
– Это что: теперь косоглазой ходить, пока не вырасту?
Я прижал Катюшу к себе. Утешал. Говорил:
– Придется подождать. Но ведь врачи обещали: исправят потом. Ничего катастрофического. Это не на всю жизнь.
Катя отстранилась от меня. Стала нервничать.
– Вы, взрослые, бываете такими глупыми! То же самое ты говорил мне, когда пошли прыщики. С возрастом пройдет! А зачем мне потом, когда сейчас нужно! Сейчас!
Она побежала к себе.
Я не знал, что еще сказать ей. Будь жива мама – она бы нашла нужные слова.
Я старался отвлечь Катю от грустных мыслей. Делал все, что мог, только бы сестренка не страдала. Мы часто ездили в Москву, ходили по магазинам. У Катюшки был хороший вкус, чувство стиля. Одежду она выбирала не просто модную, а которая подходила ей лучше всего. Только вот цвета ее привлекали в основном темные. Зато в сочетании с густыми русыми волосами это смотрелось завораживающе. Она стала носить тонированные очки, чтобы скрыть косоглазие.
Я купил ей мощный компьютер с большим монитором. На пятнадцатилетие мы выбрали в салоне телефон самой новой модели…
Катю сильно угнетало, что она плохо читает и пишет. Даже косоглазие так не беспокоило. Насчет зрения была уверенность: можно исправить снова. А вот дислексия… Все же сестренка твердо решила: стать писательницей, и точка.
Мы ездили по врачам. Никто ничего сказать толком не мог. Вернее, говорили много. Показывали какие-то методики, программы по развитию навыков письма и чтения. Но выглядело все это неубедительно и очень тоскливо. Мне кажется, горе-специалисты сами не верили в то, что предлагали. Катя тогда наотрез отказалась обследоваться дальше. Я пересмотрел в интернете кучу литературы по дислексии. Убедился: поможет лишь собственное желание и время.
Последние рассказы сестры были очень корявыми, но все-таки лучше прежних. Хоть я и вырос на хорошей литературе, благодаря Муштакову, но дать Катюше ценный творческий совет, конечно же, не мог. Зато у нее родилась идея показать свои работы профессионалу: кто подсказал бы, в каком направлении двигаться дальше. В общем, требовался писатель.
Она отправила по интернету несколько рассказов в издательства. Потом три недели ждала ответа, без конца проверяла почту.
Я сказал ей:
– Не грусти. Издательства и писателям не всегда отвечают: манера такая.
Конечно, я этого не знал, просто хотел подбодрить сестренку.
Она стала вздыхать, говорить:
– Можешь не утешать. Вот если бы выловить какого-нибудь писателя, чтобы он не отвертелся. Я бы выпытала, как нужно сочинять.
Я пошутил:
– Предлагаю устроить охоту на авторов.
Сестра подхватила шутку и зловеще ухмыльнулась.
– Нужно купить ружье. Открываем сезон охоты на писателей!
Я никогда не был мистиком. Но иногда мне думается, что попытки изменить жизнь непозволительным, с точки зрения общественной морали, способом, напоминают борьбу подростка с первыми усиками. Пока не трогаешь этот пушок – он едва виден, но начинаешь бриться – как запускается процесс роста, и вот ты уже водишь лезвием по лицу каждый день. Когда я избавил нас от папаши, запустился какой-то скрытый жизненный механизм. События стали складываться в роковую последовательность.
Умер Муштаков. В последнее время я завертелся с работой, хотел ему позвонить, да не получалось, все причины находились. А тут звонок из больницы, от медсестры. У мастера отказало сердце. Сделали операцию, но не помогло. Как оказалось, у него уже были инфаркты. А я ведь ездил к нему за полгода до смерти, и он промолчал об этом. Упрямый… Наверное, думал справиться. А оно вышло наоборот…
Эта весть меня ошеломила. Я бросил заказы и уехал на похороны.
Односельчан много пришло. Из мэрии Архангельска приезжали, губернатор телеграмму прислал. Но из близких был только я. На кладбище не прекращал думать: вот Муштаков всю жизнь ставил семью выше собственного призвания и таланта. И по иронии судьбы родных не было у мастера. Я чувствовал, что он тянулся ко мне, хоть по суровости характера и старался не показывать. Если бы мы не уехали, то и Катюша нашла бы с ним общий язык.
Но остались только домыслы и сожаления…
Я знал: у Муштакова есть завещание. Он говорил мне, к какому нотариусу обратиться, в случае чего.
В Архангельске я нашел нотариальную контору. Меня не удивило, что все имущество и капитал мастер оставил мне. Мысль тогда промелькнула: перемены в моей жизни всегда связаны со смертью людей. Плохих и хороших. Дядя, папаша, Муштаков…
Вернулся я домой разбитым. Работа валилась из рук. Состояние какого-то равнодушия, исчерпанности… Но при Кате старался улыбаться.
У нас с сестренкой однажды зашел разговор о будущем, и Катенька спросила, почему я не женюсь.
Я ответил ей в шутку:
– Зачем чужая тетка в доме? Ты же знаешь, как в сказках происходит: злая мачеха быстро прибирает все к рукам.
