Майкл Грубер - Ночь Ягуара
Дженни бросила разломанный банан в блендер, чтобы смешать его с сельдереем, свеклой, белковой мукой и экстрактом семян подорожника блошного, и нажала кнопку. Через стеклянную верхушку было видно, как образуется мягкая, розовато-серая воронка. Приготовление утренней порции кашицы для Руперта было одной из обязанностей Дженни наряду с кормлением птиц, котов, своего дружка, а в последние дни еще и Мойе — индейца, или рунийя. Ей пришлось запомнить его имя. С ним было сложнее всего, потому что пищевые пристрастия Мойе расходились с принятыми в Альянсе. Руперт считал, что употреблять в пищу мясо выращенных на убой животных неправильно и что защитникам природы следует подать всем хороший пример, а заодно и проявить солидарность с жителями дождевых лесов, перейдя на их диету. Руперт попросил профессора Кукси расспросить Мойе о том, чем питаются его соотечественники. Но оказалось, что Мойе в принципе считает едой только мясо, включая в это понятие и рыбу, и черепах, и прочих рептилий, а заодно и водоплавающих птиц, а когда к нему приставали с более подробными расспросами, оскорблялся — считал, что речь идет о «женской пище». Таким образом, все съестное разделялось у него на мясо и «женскую пищу».
Она должна была и присматривать за ним, что было не трудно, гораздо легче, чем за ребенком, потому что в целом он вел себя смирно и мягко. По утрам, когда она занималась домашними делами, и в это время, как сейчас, когда ей приходилось готовить еду и подавать ее, она сажала индейца перед большим телевизором в гостиной. В усадьбе имелось кабельное телевидение, она обычно включала для него программы о природе. Очевидно, они ему нравились, но он безропотно сидел рядом с ней и когда она смотрела свое любимое шоу «Одна жизнь, чтобы жить», хотя ей приходилось объяснять ему, что к чему, потому что трудно было понять сюжет бесконечного сериала, если ты не знаешь, что было раньше. Дженни перелила густую смесь из блендера в дымчатый стеклянный бокал, из которого любил пить Руперт, поставила его на сервировочный поднос вместе с травяным чаем для Луны, кофе для Джели и чрезвычайно крепким, но с молоком чаем для профессора Кукси, добавила тарелочку с шоколадным печеньем, «Спрайт» для себя и отнесла поднос в офис.
Все они говорили о Мойе и что с ним делать теперь, когда произошло это убийство старого кубинского воротилы. Она заинтересовалась, поэтому, поставив поднос на столик, села в сторонке в кресло и стала слушать. Это было нормально, поскольку, по мнению Руперта, она должна была считать себя полноправным членом сообщества, а не какой-то там служанкой или нечто вроде этого. Ну, по большому счету она и не считала себя служанкой — ей довелось побывать в прислуге на самом деле, и уж она-то прекрасно знала разницу.
Дженни подумала, что появление на встрече уже после ее начала немного похоже на попытку смотреть сериал с середины — не сразу понимаешь, что там да как, но поскольку персонажи известны, постепенно вживаешься. Луна хотела использовать Мойе, чтобы основательно облить дерьмом ребят, затевавших вырубку леса. У нее был друг, телевизионный продюсер на Четвертом канале, и она подумала, что могла бы состряпать интересный сюжет. Убойную историю о маленьком сыне природы, проделавшем невероятный путь из Южной Америки в хрупкой скорлупке каноэ.
Джели на это сказала, что он, к сожалению, не кубинец, а когда Луна спросила, что это значит, Джели пояснила, что Мойе находится в стране нелегально, и, если его история приобретет публичное звучание, Служба иммиграции и натурализации тут же отправит его на Кром-авеню куковать за решеткой в компании всяких там гаитянцев.
— Вот дерьмо, — сказала Луна, — я об этом не подумала, — и добавила: — Руперт, ты должен поговорить со своим конгрессменом.
Руперт давал уйму денег этому конгрессмену, но Дженни все время забывала его имя, что-то вроде Уолти. Иногда он подбивал этого малого толкнуть в Конгрессе речугу насчет чего-нибудь, что было бы актуально для «Лесной планеты».
Руперт, однако, завел волынку насчет того, что сейчас, может быть, не самый подходящий момент, пока ничего не прояснилось с этим убийством. И спросил профессора Кукси, как тот думает, способен ли Мойе убить кого-нибудь таким образом?
— Ну, в общем, он говорит, что нет, и я верю ему, но до определенного момента, — ответил Кукси, подумав. — По его словам, этого человека убил Ягуар, что заставляет меня задуматься.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Луна.
— Да то. Как я понимаю, этот Ягуар для него своего рода бог, так что, может быть, это фигура речи — ну, вроде когда с человеком, которого мы не одобряем, случается что-то плохое, мы говорим: «Бог наказал». Но с другой стороны, тут могло иметь место перевоплощение.
— То есть?.. — не поняла Луна.
— Это такой обряд, я неоднократно наблюдал его в экспедициях. Шаман принимает какой-то наркотик, обычно разновидность айауаска, который является экстрактом лозы Banisteria, вместе с другими растительными добавками. Он впадает в транс, во время которого дух его животного-покровителя овладевает им и наделяет его особыми возможностями. Такими, например, как сверхчеловеческая сила, способность видеть в темноте, способность путешествовать в форме духа и так далее. Понимаешь, это уже не он, но дух животного. Так вот, в этом случае наш Мойе вполне мог совершить убийство, но ничего не помнить и на самом деле не знать об этом преступлении.
Дженни заметила, что на лице Руперта появилась мечтательная полуулыбка, которая появлялась у него, когда он слышал что-то такое, чего слышать не хотел, и у него возникало желание, чтобы все с чьей-нибудь помощью, если не само собой, поскорее рассосалось.
— Это неприятно, — произнес он. — Очевидно, это существенно уменьшает или, скорее, сводит на нет возможность того, чтобы индеец представлял какую-либо ценность для нас как для организации. На самом деле я не уверен, с учетом всех обстоятельств, не следует ли нам заявить в полицию.
Лицо Луны побледнело под загаром, а глаза сузились. Дженни уже давно усвоила, что это предвещает бурю, и буря не заставила себя ждать.
— Полицию? Руперт, о каком долбаном дерьме ты вообще толкуешь? Против какого черта мы тут боролись, если не против той дряни, которая творится в Паксто, чему Мойе является живым свидетелем? Живым свидетелем! И ты хочешь посадить его под замок, потому что какой-то кубинский мерзавец позволил себя угрохать?
— Конечно, я не хочу сажать его под замок, — ответил Руперт выводящим из себя рассудительным, менторским тоном. — Однако предоставить убежище… э-э… человеку, который, возможно, совершил тяжкое преступление, означало бы скомпрометировать принципы нашей организации и подвергнуть нас… э-э… угрозе судебного преследования. Ты, конечно, понимаешь это?
Это большая ошибка, подумала Дженни. Когда у Луны появлялся такой взгляд, хотелось либо согласиться с ней, либо убраться из города, скажем, дня на три.
— Нет, — сказала Луна, — я понимаю одно: у нашей организации вообще нет никаких принципов, кроме возможности предоставить кучке толстосумов думать о себе хорошо из-за того, что они имеют возможность потратить кучу денег. О, раз я не покупаю тропическую твердую древесину и на завтрак пью выращенный в тени экологически чистый кофе за три тысячи зеленых, дайте-ка медальку как добропорядочному гражданину, радеющему за экологию. Позволь мне выразиться ясно, без обиняков. Если кто-нибудь вздумает вызвать копов и заложить им этого человека, я лично сдерживаться не стану. Я тоже настучу куда следует, только не в эту чертову полицию. Каждый борец за чистоту окружающей среды узнает, что здесь произошло и кто в каком дерьме сидит. Я обзвоню все телеканалы города. За воротами будут постоянно торчать съемочные группы с телевидения, и тебе придется без конца объяснять им, почему сохранение дождевых лесов не настолько важно для Руперта Зингера, чтобы он мог рискнуть навлечь на себя подозрение в противоправном поступке. Мне плевать, если ты вышвырнешь нас отсюда, мне плевать, если нам со Скотти придется спать в нашем долбаном трейлере и питаться рисом и бобами…
— Мы можем сделать запись, — подала голос Джели Варгос.
Луна прервала свою гневную, пафосную речь, и все уставились на Джели.
— Мы могли бы записать его рассказ: пусть он говорит в камеру, по-своему, а на это можно будет наложить субтитры с переводом. И разослать копии средствам массовой информации. Это вывело бы на чистую воду «Консуэлу», оказало бы давление на колумбийцев и помешало им уничтожать национальный парк, особенно учитывая то, что Паксто был организован в первую очередь благодаря пожертвованиям организаций по охране окружающей среды.
— Не понимаю, каким образом это может решить нашу проблему, — сказал Руперт. — Такая запись не имеет значения для средств массовой информации, пока они не получат сведений о том, кто этот человек, причем подтвержденных.
