Родриго Кортес - Толмач
Кан Ювэй хмыкнул, проводил посыльного долгим взглядом и плотно притворил дверь. Быстро прошел в кабинет и расположился у окна.
«Мой друг, ваше дело состоялось, – пробежал он глазами по иероглифам сверху вниз, – аудиенция назначена на сегодня. Надеюсь, что двух часов вам хватит». Подписи не было.
Сердце Кан Ювэя подпрыгнуло и заколотилось в два раза чаще.
«Ваше дело состоялось… – как зачарованный повторял он. – Ваше дело состоялось…»
Это было похоже на сон.
* * *Государственный чиновник в тринадцатом поколении Кан Ювэй прозрел во время глубокой медитации, в двадцать один год. В одно длившееся, как ему показалось, десять тысяч лет мгновение он стал совершенно мудрым и увидел, сколь кривы пути сегодняшней Поднебесной.
Он увидел, что мир един и разделять его на Европу и Азию, Африку и Америку не просто глупость – грех! Он увидел, что и человеческая история так же едина, как бы ни пытались придворные схоласты объявить историю Европы варварской, а историю Китая – священной. Но главное, он до мельчайших деталей осознал, как именно исказили Конфуция те, кто его не понял.
Теперь Кан Ювэй искренне удивлялся, как можно было проглядеть тот факт, что Конфуций – самый величайший реформатор Вселенной, – по сути, всегда говорил об одном: вечные, беспрерывные реформы и есть – Путь Неба. Впрочем, факт остается фактом: Конфуция не только не поняли; его еще и весьма неумело «подправили».
Делали это не слишком дальновидные люди, и за несколько лет упорного труда Кан Ювэй дотошно показал, как именно и зачем были сфальсифицированы «древние» рукописи, а вместе с ними и вся философская мысль Поднебесной. И вот из этого неизбежно следовали кое-какие выводы.
Первым делом нам следовало перестать важничать и крайне внимательно изучить опыт административных реформ других стран, и особенно методы в той же области русского царя Петра 1 – у него и теперь было чему поучиться.
Во-вторых, Поднебесной не следовало бояться повторить успешный опыт экономических реформ японской династии Мэйдзи, развивающей свою маленькую островную страну примерно в 8—10 раз интенсивнее, чем даже Россия, и раз в 50 быстрее Китая.
И, в-третьих, Кан Ювэй с математической точностью доказал, что Поднебесной необходимо срочно основать новую китайскую колонию на территории нынешней Бразилии – так же, как это сделала в свое время Британия в Северной Америке, а Россия – в Сибири. Иначе можно опоздать… и надолго. Понятно, что сделать это можно было, только поняв истинную суть мудрости Конфуция. Каждый житель Поднебесной должен был назубок выучить все шесть источников человеческих страданий, начиная с семи типов природных причин, таких как реинкарнация, жизнь на границе страны, а также бытие в облике варвара, раба или женщины. И уж тем более каждый человек должен был осознать, что нынешнее мироустройство не вечно и не за горами то время, когда наступит Великое Единение – Датун.
Именно тогда наконец исчезнут нации и расы, титулы и чины, страны и войны, а Единое Мировое правительство будет усердно заниматься улучшением жизни и поощрять проявления основных конфуцианских добродетелей – мудрости и гуманности.
Кан Ювэй улыбнулся; он уже представлял себе, как наиболее достойные аристократы начнут отказываться от прав наследования и раздавать родительские поместья и дворцы бедным. Главное, правильно им все объяснить!
И вот затем, если все будет идти верно, исчезнут коррупция и конкуренция, испарятся ненависть и зависть, безграмотность и дурные манеры. Институт семьи канет в прошлое, и совершенно одинаково одетые в простые, но практичные костюмы женщины и мужчины будут счастливо жить в коммунах, питаться в общих столовых и вместе растить общих детей. А потом, когда новые изобретения окончательно облегчат жизнь и уничтожат болезни, а все желания будут удовлетворены, человек наконец-то станет бессмертен.
* * *Мысль о том, что Бог не отвернется от него, а сам он, по сути, бессмертен, пришла Семенову, когда он осознал, что казнь неизбежна. Его должны были убить в любом случае – и как шпиона, и как многократного убийцу. Этот чертов листок с шифровкой помогал обеим версиям полиции.
– Вы напрасно думаете, что вам помогут, – методично объяснял ему седой, высохший, как жердь, неприметный человек на той стороне стола. – Россия не признается в шпионаже. Вы слышите меня, Семенов?
– Слышу…
Поручик и сам это понимал.
– Но мы, китайцы, люди гуманные, – продолжал долбить в одно и то же место седой. – И нам важно понять, насколько вы действительно виноваты. Зачем вы убивали людей?
– Я их не убивал, – мотнул головой поручик.
– Факты против вас. Вы и Эн… гель… гардта, – с облегчением выговорил фамилию полковника китаец, – убили. Я уверен.
Семенов откинулся головой на стену и закатил глаза.
– Но почему вы так в себе уверены?
– Бумаги исчезли там и появились у вас, Семенов. Это раз. Хунгузы в Айгуне так и не признались, что перерезали горло офицеру. А им… как это… терять нечего. Могли признаться. Значит, его убили вы.
Логика была железная.
– Признайтесь, Семенов, – все так же методично и неотступно требовал китаец. – Вы христианин. Если покаетесь, ваш бог простит вас.
– А убийца останется на свободе и продолжит убивать, – закончил мысль за него поручик. – Нет, меня это не устраивает.
– Нет другого убийцы, – покачал головой китаец. – Нет и другого шпиона. Только вы. Я думаю, вы даже не на Россию теперь работаете. Может, на Британию… или Германию… Поэтому и Эн… гель… гардта убили, и бумаги украли.
Поручик застонал и стукнул затылком в стену. Допрос опять вернулся в ту же колею. И – господи! – как же ему хотелось вырваться из этого порочного круга.
* * *То, что из этого порочного круга пора выбираться, Дэ-Цзун понял давно, а ситуация тем временем ухудшалась не по дням, а по часам.
Во-первых, с каждым днем становилось все яснее, что войны в Поднебесной не избежать. Дэ-Цзун не взялся бы утверждать точно, кто и против кого будет воевать: Россия в союзе с Германией и Францией против Британии в союзе с Американскими Штатами и Японией или как-то иначе. Одно было очевидно: вслед за захватом портов ключевые интересы ведущих держав сошлись именно здесь, в Китае, и разрешиться миром они уже не могли.
А во-вторых, подняла голову Триада, а ее Дэ-Цзун опасался не меньше, чем европейцев, – были на то основания. Братство Пяти Предков никогда не имело никаких иных целей, кроме власти, а власти в стране и так на всех не хватало. Да еще и эта традиционная продажность Триады…
Уже на тринадцатом году правления второго маньчжурского императора бойцы монастыря Сю Лан с легкостью обменяли высочайшие духовные принципы на звонкую монету и приняли заказ двора на подавление восстания в Фукиене. За что потом получили не только деньги, но и высочайшее покровительство маньчжуров – разумеется, до поры до времени.
А уж когда Триада осознала, какую власть дает опиум, принципы остались обязательными разве что для рядовых «лошадок». В считаные годы лучшие бойцы лучших монастырей научились всему: ломать ребра портовым кули, подкупать чиновников и полицию, а главное, убивать, убивать и убивать – особенно тех, кто еще не научился поступаться принципами во имя наживы. Так было и во время первой опиумной войны, когда Триада не без удовольствия наблюдала, как британцы разрушают систему государственного контроля за наркотиками; так было и во второй опиумной войне… и только теперь все поворачивалось иначе.
Четыре крупнейшие державы мира, внезапно захватив крупнейшие бухты и фактически вынудив Поднебесную уступить им колоссальные прилегающие к берегам территории, штыками отбросили Триаду на сотни миль внутрь страны и взяли всю экономику портов в свои руки – включая и опиум.
Дэ-Цзун и сам был взбешен, когда это произошло, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что именно так, наглым захватом, судьба и дала Китаю уникальный шанс избавиться от преступной «параллельной власти» и стать по-настоящему сильной и единой страной. И вот для реализации этого уникального шанса Дэ-Цзуну и нужен был этот блаженный философ Кан Ювэй.
Дэ-Цзун представил себе стройные ряды одетых в одинаковые костюмы, одинаково постриженных и одинаково думающих мужчин и женщин, не цепляющихся ни за семью, ни за деньги, и удовлетворенно прищурился. Кан Ювэй, этот вечно плавающий в облаках мечтатель, и сам не понимал, сколь гениальное учение изобрел.
Нет, Дэ-Цзун прекрасно видел, что это только абрис, общие наметки будущей великой державы, но Кан Ювэй предложил и вполне практичные и понятные вещи: введение бумажных денег – естественно, с изъятием у населения серебра; перенос столицы – само собой, с отставкой приросшего к Пекину чиновничьего хлама, а главное – создание демократического парламента, в котором этнические китайцы при любом раскладе будут иметь над маньчжурами абсолютное численное превосходство. И для всего этого нужен был мир – пусть позорный, пусть неравноправный – и, само собой, реформы.
