Бренда Новак - Убежище
— Обычно это так и есть, — сказала она. — Но тебе надо еще уметь защищать себя. Ты же не хочешь, чтобы в тебе видели ненормальную, а по твоему запятнанному прошлому судили твоего ребенка.
— Именно потому, что пекусь о репутации моего ребенка, я и не хочу, чтобы кто-то считал его или ее незаконнорожденным.
— В наши дни мало кто сторонится внебрачных детей или одиноких матерей. — Хоуп положила ложку. — Давай сделаем проще. Среди восемнадцатилетних девушек редко, но все же бывают разведенные. Почему бы тебе не говорить окружающим, что ты развелась?
Фейт подалась вперед:
— Хочешь сказать, что я должна лгать?
Хоуп попыталась придумать, как сделать это для сестры более приемлемым.
— На самом деле нет, — сказала она. — Я просто считаю, что тебе не обязательно рассказывать об Эрвине и своей предыдущей жизни. Лучше иметь готовую историю на случай, если кто-то спросит.
Фейт стала крутить в руках подставку для посуды.
— Готовую историю. То есть ложь. Похоже, подсластить пилюлю уже не удастся.
— Думаю, что да.
— Ложь — это грех.
— Я знаю.
— И считаешь, что это не имеет значения?
— Имеет. Но гораздо большее значение будет иметь то, что ты забудешь все, что было с тобой в прошлом, и расчистишь себе дорогу в лучшее будущее. То, что было в Супериоре, никого не касается.
Наступило молчание.
— Фейт?
— Действительно, никого не касается, — спустя несколько секунд признала Фейт.
— Почему бы тебе не сказать, что ты жила в районе Солт-Лейк? И это даже не будет натяжкой, поскольку ты действительно там бывала. А если кто-то захочет подробностей, можно сказать, что ты только что закончила школу «Мюрей Хай».
— Но я уже сказала правду Лидии.
— Ей можно. И я с ней поговорю. Только больше никому, ладно?
Снова продолжительное молчание.
— Ты меня понимаешь? — спросила Хоуп. — Мы ведь на одной стороне?
Сестра в конце концов кивнула, и Хоуп почувствовала, что улыбается. Фейт была сильнее и взрослее, чем она могла мечтать. Даже если она была несколько излишне пай-девочкой.
— Отличная работа! — Она понимала, что подгоняет удачу, но не удержалась и добавила: — И еще мне кажется, что тебе стоит снять старомодное платье, которое ты таскаешь на себе все время, и надеть то, что мы купили тебе в Сент-Джордже.
— Может быть.
Ее ответ подстегнул Хоуп сделать еще один шаг вперед.
— А еще сделать тебе прическу и, может, даже нанести небольшой макияж.
На этот раз Фейт широко раскрыла глаза:
— О нет. Я не могу.
— Это помогло бы тебе найти мужчину, о котором ты говорила.
— Какого еще мужчину?
— Мужчину твоей мечты.
Фейт перевела взгляд на шлепанцы.
— Маме бы это не понравилось. Она бы сказала, что я продала душу дьяволу.
— Эрвин и есть дьявол, — сказала Хоуп. — А мамы здесь нет.
Лидия не ожидала увидеть Хоуп до назначенного Фейт ультразвука и очень удивилась словам Триш, когда та легонько стукнула в открытую дверь и сказала:
— Пришла Хоуп Теннер. Она хочет с вами поговорить. Мне впустить ее?
Оттого что Хоуп опять здесь, и так скоро, у Лидии на нервной почве забурчало в животе, напоминая, что она снова забыла пообедать. Она частенько уходила с головой в работу, не замечая, что полдень уже давно прошел. Тем более что Девон теперь не работала в центре. Ведь именно она всегда ворчала, что Лидии надо размеренно питаться, и приносила ей сандвичи или салаты из популярного в городе кафе.
Девон…
— Лидия? Вы слышали, что я сказала? — переспросила Триш.
Лидия заставила свое лицо принять выражение спокойствия.
— Извини.
— Мне сказать Хоуп, что вы заняты?
— Нет, пусть зайдет.
Триш исчезла за дверью, а Лидия откинулась на стуле, собираясь с духом для предстоящего разговора. Ей не доставляло удовольствия смотреть в лицо женщины, которую она обманула много лет назад. Она словно разглядывала под лупой изъяны своей души, те самые изъяны, что оттолкнули и заставили уехать ее любимую внучку.
Лидия настояла на том, чтобы вернуть конгрессмену Барлоу его деньги — те, что он заплатил за Далтона, но это ничего не изменило. И в конце концов она примирилась с правдой — никакие деньги не искупят ее вину. Ни перед Хоуп. Ни перед Девон. Ни перед ней самой. В этой грязной истории ее единственным утешением было то, что она часто видела Далтона и знала, что он растет здоровым и счастливым мальчиком. Даже если растет без матери.
Паркер, во всяком случае, был честен, когда много лет назад пообещал, что даст ребенку все, что имеет сам. Он любил этого мальчика больше жизни.
Лидия подняла деревянные жалюзи и посмотрела в окно. Ослепительные лучи солнца пробивали себе дорогу сквозь ветви окружающих здание сосен. Убрав голову от яркого света, она стала обдумывать то, что никогда раньше всерьез не рассматривала: может, ей, наконец, признаться в содеянном, все рассказать и очиститься? Да, тогда она разрушит репутацию, которая была для нее важнее всего прочего — почти всего. Но она готова была этим пожертвовать, чтобы стать такой, какой всегда лишь старалась показаться людям, — честной и прямой женщиной. Вот только ей не хотелось, чтобы за ее жертву заплатили другие… например, Паркер и Далтон, и еще те, кто работал в родильном центре.
— Привет, Лидия.
У Лидии внезапно пересохло во рту. Она сглотнула и обернулась:
— Здравствуй, дорогая. Что привело тебя сюда так скоро?
— Я… я хотела бы поговорить с тобой о том, что вчера рассказала тебе моя сестра.
— Например…
— О том, что касается ее мужа, и о том, кто он.
— Я никому не скажу. — Лидия мгновенно поняла ее желание сохранить личную жизнь в тайне.
— Спасибо. Мы собираемся говорить, что она из Солт-Лейк и сейчас разведена.
— С этого момента, я буду говорить то же самое, даже если что-то выйдет наружу.
— Замечательно. — Хоуп переложила конверт, что принесла с собой, из одной руки в другую. Ей явно было неудобно. — Есть еще кое-что.
— И что же, дорогая?
— Ну… я все утро искала себе работу. Но куда бы ни приходила, все равно думала о том, что предпочла бы работать здесь, с тобой. Клиника недалеко от нашего дома, и здесь просто замечательная атмосфера. Вот я и подумала зайти и узнать, не нужна ли тебе хорошая акушерка. Перед отъездом из Сент-Джорджа я обновила свое резюме. И захватила его сегодня с собой на всякий случай, — сказала Хоуп, вынимая из конверта листок.
Лидия кашлянула и прикрыла рот, чтобы скрыть удивление. Обычно она старалась не брать на работу акушерами тех, кто обучался этому через медицину. Такие акушерки часто рассматривали беременность как определенного рода медицинскую проблему. Но в данном случае…
— Знаю, ты думаешь, что я сошла с ума, вернувшись в Инчантмент, — быстро добавила Хоуп, передавая ей резюме. — Но со мной все в порядке. Теперь я намного сильнее, чем была тогда. Я со всем справлюсь.
Лидия посмотрела на ее резюме. Она сильно сомневалась, что кто-то вообще способен справиться с тем, что Хоуп уже вынесла в своей жизни. И сейчас старалась придумать, как бы попроще подвести ее к этой мысли.
— Боюсь, что работа в «Доме рождений» будет сильно отличаться от того, к чему ты привыкла в больнице. Хоуп, здесь другая атмосфера. Мы считаем, что роды — это процесс естественный и здоровый, и поощряем будущих матерей самих выбирать, что они…
— Я все понимаю, — прервала ее Хоуп, загоревшись энтузиазмом. — И я буду полностью на их стороне. Я присутствовала при родах каждой из своих сестер, они все родились дома. — Она заколебалась. — Я возражала один-единственный раз — когда во время родов появились проблемы, а акушерка отказывалась везти пациентку в больницу.
Лидия вернулась к столу и присела на краешек.
— В подобном случае я бы тоже возражала. Но это не единственное различие подходов. Кроме того, я не уверена, что у нас есть временная вакансия, какая, видимо, нужна тебе.
— Я не хочу временную, — ответила Хоуп. — Я уже решила, что хочу проработать хотя бы год.
С того момента, как Лидия услышала, что Хоуп в городе, ее не оставляло некое неприятное чувство. И теперь это чувство — странная смесь страха и неотвратимости — продирало ее до костей.
— Ты собираешься пробыть здесь целый год? Но, по словам Фейт, есть опасность, что ее муж вас найдет. Думаешь, это безопасно — пускать здесь корни?
— Сомневаюсь, что он сумеет выследить нас, когда узнает, что мы уехали за пределы штата. Это потребовало бы слишком много усилий. К тому же, — она сложила руки перед собой, — Инчантмент самое родное для меня место после дома.
От тоски в голосе Хоуп у Лидии что-то сжалось в груди. Из-за своего собственного прошлого и ребенка, которого она отдала на усыновление в том же возрасте, что и Хоуп, Лидия всегда отождествляла себя с этой девочкой. Она как свою чувствовала ее боль и яростный гнев, направленные на отца и дядю, которые так ужасно с ней обошлись. И она попыталась ей помочь. Но в итоге предала ее. А заодно подвела тех, кто зависел от нее, и саму себя.
