Деннис Лихэйн - Общак
Эрик так и не явился.
Боб понятия не имел почему, однако нехорошее предчувствие засело внутри, засело, словно краб-махальщик, скребущийся у себя в норке, съежившийся от страха.
Боб подождал еще немного, затем подождал немного сверх того, но в конце концов стало ясно, что сидеть дома и ждать больше не имеет смысла.
Он оставил оружие в ящике, завернул деньги в пластиковый пакет «Шоуз», убрал в карман пальто и взял поводок.
Отнес в машину сложенную собачью клетку, поставил на заднее сиденье, туда же бросил одеяло, несколько собачьих игрушек, миску, собачий корм. Постелил на переднее пассажирское сиденье полотенце, уложил на него Рокко, и они отправились на работу.
У дома Кузена Марва Боб удостоверился, что машина заперта и поставлена на сигнализацию, только тогда он оставил Рокко обнюхивать салон, а сам постучал в дверь Марва.
Ему открыла Дотти, которая как раз надевала пальто. Боб постоял с ней в прихожей, сбивая соль с подметок ботинок.
— Ты куда идешь? — спросил он Дотти.
— На работу. По выходным у нас полагается полуторная ставка, Бобби.
— А я думал, ты уже на пенсии.
— А зачем торопиться? — сказала Дотти. — Поработаю еще годик или два, надеюсь, тромбофлебит не разыграется, тогда и посмотрим. Заставь моего братишку немного поесть. Я оставила в холодильнике тарелку.
— Хорошо, — ответил Боб.
— Ему только и нужно, что поставить ее на полторы минуты в микроволновку. Удачного дня!
— И тебе тоже, Дотти.
Во всю мощь своих легких Дотти прокричала в сторону комнаты:
— Я ушла на работу!
— Удачного дня, Дот! — отозвался Кузен Марв.
— И тебе! Поешь перед уходом! — крикнула Дотти.
Дотти с Бобом расцеловались, после чего она ушла.
Боб прошел по коридору к гостиной, обнаружил Кузена Марва в широком кресле перед телевизором. Показывали предматчевое шоу, Дан Марино и Билл Коухер играли на доске в крестики-нолики в своих костюмах за четыре тысячи баксов.
— Дотти велела тебе поесть, — сказал Боб.
— Дотти много чего велит, — сказал Кузен Марв. — И делает это чертовски громко.
— Как еще до тебя достучаться?
— Ты это о чем? Что-то я не соображу.
— Сегодня самый главный день в году, а я не могу до тебя дозвониться, — сказал Боб.
— Я не приду. Позвони в «Бармена на смену».
— Позвони в «Бармена на смену», — передразнил Боб. — Господи! Я уже позвонил. Сегодня же Супербоул.
— А я тебе на кой хрен понадобился?
Боб сел в другое широкое кресло. В детстве он любил эту комнату, однако годы шли, а она оставалась точно такой, как была, если не считать, что каждые пять лет появлялся новый телевизор, и теперь вид этой комнаты надрывал Бобу душу. Комната походила на календарь, который никто больше не удосуживается перелистывать.
— Ты мне не нужен, — сказал Боб. — Но неужели ты пропустишь день, который приносит столько чаевых?
— О да, теперь я работаю за чаевые. — Кузен Марв уставился в экран. На нем была нелепая спортивная фуфайка в красно-бело-синих цветах футбольного клуба «Пэтриотс» и такие же штаны. — Ты когда-нибудь видел имя на вывеске бара? Так это мое имя. Знаешь почему? Потому что когда-то это был мой бар.
— Ты носишься со своей потерей, словно с единственным здоровым легким.
Кузен Марв резко повернул к Бобу голову и сверкнул глазами:
— Что-то ты стал больно развязным с тех пор, как подобрал этого пса, которого ты путаешь с ребенком.
— Ты не можешь вернуть все обратно, — сказал Боб. — Они надавили, ты дал слабину, все кончено. Все давно кончено.
Кузен Марв потянулся к рычажку на боку кресла:
— Зато я не растратил жизнь на ожидание того далекого дня, когда эта жизнь наконец начнется.
— По-твоему, так сделал я? — спросил Боб.
Кузен Марв потянул рычажок, чтобы опустить ноги на пол.
— Именно. Так что пошел к черту со своими жалкими мечтами. Когда-то меня боялись. А тот барный стул, на который ты усаживаешь старую каргу? Это же был мой стул. И никто не смел на него садиться, потому что это был стул Кузена Марва. И это кое-что значило.
— Нет, Марв, — сказал Боб, — это был просто стул.
Кузен Марв снова перевел взгляд на телеэкран. Теперь там были «Бумер» и Джастин Бибер, которые зажигали вовсю.
Боб подался вперед и проговорил, очень тихо, но отчетливо:
— Ты снова решился на какой-то отчаянный поступок? Марв, выслушай меня. Услышь меня. Ты, случайно, не задумал что-нибудь такое, отчего на этот раз нам будет не отмыться?
Кузен Марв откинулся в кресле, чтобы подставка для ног снова поднялась. Он даже не посмотрел на Боба. Закурил сигарету.
— Пошел на хрен. Я серьезно.
Боб установил клетку в дальней части бара, постелил в нее одеяло, набросал игрушек, но пока что позволил Рокко побегать. Самое ужасное, что может сделать щенок, — нагадить где-нибудь, но для подобных случаев есть шланг с водой и моющие средства.
Боб встал за стойку бара. Вынул из пальто сверток с десятью тысячами долларов и положил на полку рядом с тем самым девятимиллиметровым полуавтоматическим ружьем, которое Кузен Марв мудро решил не трогать во время ограбления. Он задвинул деньги и ружье в темные недра полки с помощью нераспечатанной пачки картонных подставок под пиво. Затем положил на полку еще одну пачку подставок.
Он наблюдал, как Рокко носится и все вынюхивает — главное занятие в жизни, — и без Марва на том месте, где он должен быть, где был всегда, каждый дюйм этого мира казался Бобу зыбучим песком. Неизвестно, кому верить. Не знаешь, куда ступить, чтобы не провалиться.
Как до такого дошло?
Ты впустил этот мир в свою душу, Бобби, проговорил голос, ужасно похожий на голос его матери. Ты впустил в душу мир, насквозь пропитанный грехом. И единственное, что скрывается под его покровом, — тьма.
Но… мама?
Да, Бобби.
Просто пришло время. Я же не могу жить только мыслями о другом мире. Я вынужден жить здесь и сейчас.
Так говорят падшие. Так они говорят с начала времен.
Тима Бреннана, едва волочившего ноги, привели в комнату для посетителей медицинского центра «Конкорд» и усадили на против Торреса.
— Мистер Бреннан, спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал Торрес.
— Скоро начнется игра, — сказал Тим. — Я не хочу потерять свое место.
— Не беспокойтесь, — сказал Торрес. — Я на минутку и сейчас же уйду. Не могли бы вы рассказать мне о Риччи Велане? Хоть что-нибудь?
На Бреннана внезапно напал приступ чудовищного кашля. Звук был такой, будто он захлебывается в мокроте с толченым стеклом. Совладав в конце концов с кашлем, Тим потом еще целую минуту держался за грудь и сипел. Когда он снова посмотрел поверх стола на Торреса, у него был взгляд человека, который видит то, что уже находится за гранью этого мира.
— Детям я соврал, что у меня кишечный вирус, — сказал Тим. — Мы с женой не знаем, как признаться, что у меня СПИД. Поэтому решили лгать, пока они не будут готовы услышать правду. Вам какую историю?
— Прошу прощения? — удивился Торрес.
— Вы хотите услышать о той ночи, когда умер Риччи Велан? Или хотите услышать правду?
У Торреса зачесалась голова, как обычно бывало, когда он предчувствовал: дело вот-вот раскроется, — однако он сохранил бесстрастное выражение лица, и взгляд его был приятным и понимающим.
— Какую вы сами предпочитаете, Тим.
Эрик Дидс проник в дом Нади с помощью кредитной карты и маленькой отвертки, какой обычно завинчивают шурупы на дужках очков. Потребовалось четырнадцать попыток, однако на улице не было ни души, поэтому никто не увидел его на крыльце. Все закупили провизии: пива и чипсов, соуса с артишоками, соуса с луком и сальсы, куриных крылышек и свиных ребрышек, попкорна — и вот теперь успокоились в ожидании игры, до которой все еще оставалось больше трех часов, но, с другой стороны, кому есть дело до времени, если начал пить еще в полдень?
Оказавшись внутри, Эрик остановился и прислушался, убирая в карман отвертку и кредитку, которая здорово покорежилась. Впрочем, плевать на нее — Эрику еще месяц назад отказались выдавать по ней деньги.
Он прошел по коридору, распахивая двери в гостиную, столовую, ванную и кухню.
Затем поднялся наверх, в спальню Нади.
Он направился прямо к платяному шкафу и осмотрел ее одежду. Некоторые вещи понюхал. Они пахли Надей: слабая смесь апельсина, вишни и шоколада. Вот так пахнет Надя.
Эрик присел на кровать. Постоял перед зеркалом и причесал волосы пятерней.
Откинул покрывало на ее кровати. Снял ботинки. Свернулся в постели в позе зародыша, натянул на себя покрывало. Закрыл глаза. Улыбнулся. Он почувствовал, как улыбка проникает в кровоток и разносится по всему телу. Он почувствовал себя в безопасности. Как будто забрался обратно в утробу. Как будто снова может дышать в воде.
