Ли Чайлд - Джек Ричер. Рассказы (Сборник)

И тут он заметил человека. За двойным стеклом окна похожей на скотоотбрасыватель оранжереи. Женщину. Она стояла на тротуаре Пятой авеню и смотрела куда-то на север. На ней были темные брюки и темная рубашка с короткими рукавами. И она что-то держала в правой руке. Может, мобильник. А может, пистолет «глок-19».

Ричер оттолкнулся от ограждения и пересек улицу. На красный сигнал светофора, вообще-то, но движения-то на улице не было. Это напоминало проход через город-призрак. Словно он — последний живой человек на земле. Если не считать ту женщину на Пятой авеню. К которой он приближался. Ричер нацелился на некую точку в этом скотоотбрасывателе. Его каблуки в тишине громко стучали. Скотоотбрасыватель представлял собой треугольную в плане железную раму, этакую миниатюрную копию самого здания, к которому он был приделан. И напоминал маленькую лодочку, пытавшуюся удрать от преследующего ее лайнера. Рама была выкрашена в зеленый цвет и походила на мох, и на ней там и здесь виднелись причудливые завитушки и узоры, как на имбирном прянике. Все, что не являлось металлом, было стеклом — огромные стеклянные панели, длинные, как автомобиль, и высокие, больше роста человека, выше головы и до колен.

Женщина заметила его приближение.

Она повернулась в его сторону, но отступила назад, словно подзывая к себе. Ричер понял ее намерение. Она хотела, чтобы он сдвинулся южнее, в тень. Он обошел выступающий угол скотоотбрасывателя.

В руке у нее был телефон, не пистолет.

И она спросила:

— Кто вы такой?

И Ричер ответил вопросом на вопрос:

— А кто спрашивает?

Женщина повернулась спиной к нему и выпрямилась — все одним гибким движением, как будто это был финт в баскетболе, но этого хватило, чтобы он успел увидеть желтые буквы ФБР на спине ее рубашки.

— Отвечайте на мой вопрос, — сказала она.

— Просто прохожий.

— И что вы здесь делаете?

— Смотрю на этот дом.

— На Флэтайрон?

— Нет, на эту его часть, что на фасаде. Стеклянную.

— Зачем?

— Я что, слишком много времени проспал? — осведомился Ричер.

— Это что должно означать? — спросила женщина.

— Может, какой-нибудь спятивший старый полковник произвел государственный переворот? И мы теперь живем в полицейском государстве? Видимо, я все это проспал и пропустил.

— Я федеральный агент. И имею право выяснить ваше имя и потребовать документы.

— Меня зовут Джек Ричер. Среднего имени не имеется. У меня есть паспорт — лежит в кармане. Хотите, достану?

— Очень медленно.

Так он это и проделал, очень медленно. Ногти у Джека были коротко обстрижены, как у вора-карманника, и он кончиками пальцев вытащил тоненькую синюю книжицу и выставил ее перед собой, достаточно далеко от тела, и подержал так достаточно долго, чтобы она разглядела, что это такое, а потом передал ей. Женщина раскрыла паспорт.

— Почему вы родились в Берлине? — спросила она.

— Я никак не мог контролировать передвижения своей мамаши, — ответил он. — Я в то время был всего лишь зародышем.

— А почему она оказалась в Берлине?

— Потому что там находился мой отец. Мы представляли собой семейство морских пехотинцев. Мать говорила, что я чуть не родился на борту самолета.

— Вы тоже из морской пехоты?

— В данный момент я безработный.

— А перед этим чем занимались?

— Был безработным. В течение многих предыдущих моментов.

— А перед этим что было?

— Армия.

— Какой род войск?

— Военная полиция.

Она отдала ему назад его паспорт и спросила:

— Чин?

— Какое это имеет значение? — ответил Ричер.

— Я имею право знать. — Она посмотрела ему за спину.

— Я был уволен в чине майора.

— Это хорошо или плохо?

— По большей части, плохо. Если б я отличился, будучи майором, меня бы оставили в армии.

Она ничего на это не сказала.

— А как насчет вас? — спросил Джек.

— А что насчет меня?

— Какой у вас чин?

— Специальный агент. Старший агент, глава группы.

— Вы и нынче вечером возглавляете эту группу?

— Да.

— Потрясающе.

— Вы откуда вышли? — спросила она.

— Из подземки, — сказал Ричер.

— Разве там не было ленты ограждения?

— Что-то не помню.

— Вы пролезли через нее.

— Сверьтесь с Первой поправкой.[2] Я совершенно уверен, что имею право ходить там, где хочу. Именно это сделало Америку великой страной, не правда ли?

— Вы здесь мешаете.

— Чему?

Женщина по-прежнему смотрела куда-то ему за спину.

— Не могу вам сказать, — ответила она.

— Тогда нужно было сообщить машинисту, чтобы он здесь не останавливался. Одной ленты недостаточно.

— У меня не было на это времени.

— Это почему же?

— Не могу вам сказать.

Ричер ничего на это не сказал.

А женщина вдруг спросила:

— А что именно вас интересует в этой стеклянной части здания?

— Я вот подумываю, не предложить ли мне им свои услуги в качестве мойщика окон? Это могло бы помочь мне снова встать на ноги.

— Ложь федеральному агенту — это уголовное преступление.

— В эти окна каждый день смотрят миллионы людей. А им вы этот вопрос задавали?

— Я спрашиваю вас.

— Мне кажется, Эдвард Хоппер[3] именно здесь писал своих «Ночных ястребов».

— А это что такое?

— Картина. Весьма известная. На ней изображено, как будто поздно ночью смотришь сквозь окна в чью-то столовую и видишь там одиноких ужинающих людей.

— Никогда не слышала, чтобы ужинающих людей называли «ночными ястребами». Во всяком случае, не здесь.

— «Ночные ястребы» в данном случае — это люди, ночные воры. А ужинавшего человека звали Филлис.

— Никогда не слыхала, чтобы ужинающего человека вообще как-то звали.

— Не думаю, что там вообще кто-то был.

— Вы сами только что сказали, что был.

— Я думаю, что Хоппер увидел это место и вообразил себе ужинающего человека. Или, по крайней мере, закусывающего у стойки в ланч-баре. Вид точно такой же. Если смотреть с этого места, где мы с вами стоим.

— Кажется, я знаю эту картину. На ней три человека, верно?

— Плюс еще один за стойкой. Он вроде как нагнулся, возится с чем-то в раковине. А позади него два кофейных автомата.

— На переднем плане супружеская пара, они сидят рядом, но не касаются друг друга, а дальше одинокий парень, сидит сам по себе. Спиной к нам. В шляпе.

— Все мужчины носят шляпы. У женщины рыжие волосы. Она выглядит грустной. Жуткое одиночество там изображено, такое жуткое, какое я когда-либо видел.

Ричер посмотрел сквозь настоящее стекло. Было нетрудно представить себе сияющий внутри яркий свет флуоресцентных ламп, от которого люди кажутся пришпиленными к своим местам, как слепящими лучами прожектора, выставляющими их самым безжалостным образом на обозрение любого, стоящего на темной улице снаружи. Разве что сейчас темные улицы вокруг пусты, так что их никто не мог видеть.

И на картине, и в реальной жизни тоже.

— Во что это я вляпался? — спросил он.

— Вам следует стоять тихо и смирно там, где вы стоите, и не двигаться, пока я не скажу, что можно.

— Или что?

— Или вы отправитесь в тюрьму за вмешательство в операцию сил национальной безопасности.

— Или вас выгонят со службы за продолжение этой операции после того, как в ее проведение внезапно вмешается некий штатский.

— Операция проводится не здесь, а в парке.

Женщина бросила взгляд по диагонали через перекресток, на котором встречались три крупные уличные магистрали, и на массу деревьев позади него.

— Так во что я вляпался? — снова спросил Ричер.

— Не могу вам это сказать, — ответила она.

— Думаю, я сталкивался кое с чем и похуже.

— Военная полиция, да?

— То же, что и ФБР, но с более куцым бюджетом.

— Мы нацелились на одного человека. Он сидит на скамейке в полном одиночестве. Ждет кого-то, а тот никак не приходит.

— И кто он такой?

— Один негодяй.

— Из вашей конюшни?

Она кивнула:

— Да, один из нас.

— Он вооружен?

— Он никогда не носит оружия.

— А почему его связник не приходит?

— Он погиб час назад в ДТП. Водитель не остановился. Его номер никто не заметил.

— Хорошенький сюрприз!

— Как оказалось, это был русский. Госдепартамент должен уведомить их консульство. Как оказалось, этот парень там и работал. Случайное совпадение.

— Ваш человек общался с русскими? Разве кто-то еще рискует с ними встречаться?

— Все больше и больше людей. И это с течением времени становится все более серьезной проблемой. Некоторые говорят, что мы вернулись обратно в восьмидесятые годы. Но они ошибаются. Мы возвращаемся обратно в тридцатые.