Патриция Корнуэлл - Черная метка
Молчание.
– Когда смогу доказать его вину, я решу проблему.
Доктор Вагнер положил трубку в пепельницу, встал из-за стола и подошел ко мне. Уселся в стоявшее рядом кресло, наклонился и пристально посмотрел на меня.
– Я знаю вас много лет, Кей, – сказал он добрым и одновременно жестким тоном. – Мне знакома ваша репутация. Вы – украшение Содружества штатов. Мне также известно, что не так давно вы пережили страшную трагедию.
– Пытаетесь играть со мной в психиатра, Синклер? – спросила я серьезно.
– Вы не машина.
– И не фантазерка. То, что я рассказываю, происходит в действительности. Вокруг меня творится что-то непонятное, и хотя мне на самом деле сейчас тяжело, то, о чем я говорю, не относится к переживаниям.
– Почему вы так уверены, Кей? Ведь вы, как вы выразились, переживаете. Большинство людей вообще не вернулись бы на работу после того, что вам пришлось испытать. Через сколько дней вы вышли на работу?
– Синклер, у каждого свой способ справляться с бедой.
– Позвольте мне самому ответить на вопрос. Через десять дней. И не слишком удачная среда для возвращения, нужно сказать. Трагедии, смерть.
Я не ответила, потому что изо всех сил старалась сохранить самообладание. Я жила без света в душе, словно в темной пещере, и едва помню, как разбрасывала прах Бентона над морем в Хилтон-Хеде – месте, которое он любил больше всего. Смутно припоминаю, как очищала его квартиру в кондоминиуме, а потом ящики и шкафы в своем доме. С маниакальной скоростью сразу выбрасывала все, от чего позже так или иначе нужно было бы избавляться.
Если бы не доктор Анна Циммер, я бы не смогла выжить. Эта немолодая женщина – психиатр и моя давняя подруга. Я не имела понятия, что она сделала с элегантными костюмами, галстуками, туфлями и одеколонами Бентона. Не хотела знать, что случилось с его "БМВ". Больше всего боялась услышать, куда делись полотенца из ванной и белье из нашей спальни.
Анна была достаточно мудрой женщиной, чтобы сохранить все самое важное. Она не тронула его книги и ювелирные мелочи. Оставила дипломы и благодарности в рамках на стенах его кабинета, где их никто не видел, потому что Бентон был очень скромным человеком. Она не дала мне убрать расставленные повсюду фотографии, сказав, что я должна научиться жить с ними.
– Ты обязана хранить память о нем, – говорила она со своим ярко выраженным немецким акцентом. – Это все еще в настоящем, Кей. От памяти нельзя убежать. Даже не пробуй.
– Как бы вы оценили свою депрессию по десятибалльной шкале, Кей? – раздался откуда-то издалека голос доктора Вагнера.
Я все еще была обижена и не могла простить Люси, что она ни разу не появилась у меня. В своем завещании Бентон оставил квартиру в кондоминиуме мне, и Люси была вне себя, когда я ее продала, хотя прекрасно понимала, что никто из нас не сможет войти туда. Когда я отдавала ей любимую летную куртку Бентона, которую он носил в колледже, племянница сказала, что куртка ей не нужна и она подарит ее кому-нибудь другому. Я знала, Люси никому ее не отдала. Она спрятала куртку у себя.
– Нет ничего зазорного, чтобы признаться в этом. По-моему, вам трудно признать, что ничто человеческое вам не чуждо, – донесся голос доктора Вагнера.
Мои глаза прояснились.
– Может быть, вам стоит попринимать антидепрессанты? Я помолчала, прежде чем ответить ему.
– Во-первых, Синклер, ситуационная депрессия – это нормально, волшебные таблетки вряд ли помогут горю. Во-вторых, у меня твердый характер. Возможно, мне трудно проявлять эмоции на людях и выставлять напоказ самые глубокие чувства. Мне легче сердиться, бороться и упорно работать, чем, ничего не делая, переживать свою боль. Но не нужно думать, будто я отказываюсь от всего на свете. У меня сохранилось достаточно здравого смысла, чтобы понять: горе должно исчерпать себя, его нужно пережить. А это нелегко, когда те, кому доверяешь, начинают отнимать то немногое, оставшееся у тебя в жизни.
– Вы только что перешли с первого лица на второе, – заметил он. – Интересно, осознаете ли вы...
– Не придирайтесь к словам, Синклер.
– Кей, позвольте обрисовать вам трагедию, которая не знакома тем, кто ее не пережил. Она живет собственной жизнью. Она продолжает вызывать ярость, хотя с менее явными проявлениями и менее заметной болью, по мере того как проходит время.
– Я вижу это каждый день.
– А если посмотреться в зеркало?
– Синклер, достаточно тяжело пережить потерю близкого человека, но когда тебе не доверяют и сомневаются в твоей способности полноценно работать, это равносильно избиению и издевательству над лежачим.
Он выдержал мой взгляд. Я только что снова говорила о себе во втором лице и поняла это по его глазам.
– Жесткость процветает там, где с ней мирятся, – продолжала я.
Я знала, что такое зло. Чувствовала его и узнавала, когда встречалась с ним.
– Кто-то воспользовался случившимся как долгожданной возможностью уничтожить меня, – закончила я.
– И вы не думаете, что это похоже на паранойю? – наконец спросил доктор Вагнер.
– Нет.
– Зачем кому-то понадобилось это делать, если, конечно, этот кто-то не красивая и ревнивая женщина?
– Ради власти. Чтобы похитить мою должность.
– Интересно. Объясните, что вы имели в виду.
– Я использую свою власть во благо, – пояснила я. – Тот, кто пытается меня уничтожить, хочет присвоить ее для своих эгоистичных целей, а власть в руках таких людей опасна.
– Согласен, – задумчиво сказал он.
Зазвонил телефон на столе. Доктор Вагнер снял трубку.
– Не сейчас, – ответил он кому-то. – Понимаю. Ему просто придется подождать.
Он вернулся на место, тяжело вздохнул, снял очки и положил на журнальный столик.
– По-моему, лучше всего разослать пресс-релиз, в котором указать, что кто-то выдает себя за вас в Интернете, и попытаться как можно быстрее уладить это дело.
– Мы положим этому конец, даже если потребуется постановление суда. После этого я буду счастлива.
Он встал, и я последовала его примеру.
– Спасибо, Синклер. Слава Богу, у меня есть такой защитник, как вы.
– Надеюсь, новый секретарь будет придерживаться ваших правил, – заметил он, как будто я знала, о чем он говорит.
– Какой новый секретарь? – спросила я, ощущая, как тревога нахлынула с новой силой.
На его лице появилось странное выражение. Потом он рассердился.
– Я отправлял вам несколько писем с грифом "Для служебного пользования". Черт побери! Это зашло слишком далеко.
– Я ничего от вас не получала.
Он сжал губы и покраснел. Одно дело перехватывать личную электронную почту, и совсем другое – служебные записки секретаря штата. Их не решалась читать даже Роза.
– По-видимому, Комиссия по борьбе с преступностью при губернаторе штата не может избавиться от мысли, что мы должны перевести ваш отдел из департамента здравоохранения и социального обеспечения в департамент общественной безопасности, – сказал доктор Вагнер.
– Боже мой, Синклер!
– Знаю, знаю. – Он успокаивающе поднял руку.
Такое же невежественное предложение поступило вскоре после моего вступления в должность. Полиция и криминалистические лаборатории находились в ведении департамента общественной безопасности, а это, среди прочего, означало, что, если мой отдел также переподчинят, перестанет существовать сбалансированная система взаимопроверок.
По сути, полицейское управление будет диктовать, как вести мои дела.
– Я уже излагала свою точку зрения по этому вопросу. Много лет назад мне удалось отбиться от этого предложения, вразумив прокурора и шефа полиции. Мне даже пришлось обращаться в коллегию адвокатов. Этого нельзя допустить.
Доктор Вагнер промолчал.
– Почему сейчас? – воскликнула я. – Почему этот вопрос поднят сейчас? Его не затрагивали более десяти лет.
– По-моему, его проталкивает конгрессмен Коннорс, потому что это нужно кому-то из высокого полицейского начальства, – объяснил он. – Не знаю кому.
Но это знала я, и пока ехала домой, меня переполняла энергия. Меня волновали оставшиеся без ответа вопросы, неочевидные факты и поиски истины. Интриганы вроде Чака Раффина и Дианы Брей не учли одного фактора: их козни раздразнили меня.
Я начала понимать сценарий, по которому они действовали. Он был очень простой. Некто хотел вывести меня из игры, чтобы впоследствии легко переподчинить отдел департаменту общественной безопасности. До меня доходили слухи, что начальник департамента, к которому я испытывала симпатию, собирается на пенсию. Вряд ли окажется совпадением, если его место займет Брей.
Поднявшись в офис, я улыбнулась Розе и весело пожелала ей доброго утра.
– Сегодня вы в хорошем расположении духа, – заметила она, необычайно довольная.
– Это все ваш овощной суп. Где Чак?
Одно упоминание его имени заставило Розу нахмуриться.
