Лесли Каген - Насвистывая в темноте

А Жирняй Эл растворился в темноте.

Мистер Питерсон смотрел ему вслед, чтобы увериться, что тот не намерен вернуться, а потом сказал: «Я позвоню Дэйву Расмуссену, как только мы приведем Тру в порядок». Он поднял ее на руки, а Генри побежал вперед открыть им дверь. Я опустила глаза — и там отпечатки наших с Тру ладоней, которые мы оставили прошлым летом, когда мистер Питерсон залатал тротуар, потому что в нем была здоровая выбоина, а он сказал, что не хочет, чтобы кто-то подвернул себе лодыжку. Наши ладошки казались такими маленькими рядом с енотовой шапкой Тру, которая валялась там, будто мертвая.

Генри высунулся из аптеки и позвал:

— Ты лучше зайди. Па говорит, нам, наверное, придется отвезти Тру в больницу. У нее, кажется, нос сломан.

Я изо всех сил цеплялась за разукрашенный «швинн» Тру. Мне не хотелось возвращаться в аптеку. Больше всего хотелось убежать домой, спуститься в подвал и забиться в потайную дырку в стене, потому что я позволила, чтобы с моей сестренкой случилось плохое.

Генри вышел из аптеки:

— Это ничего. С ней все будет в порядке. Па говорит, может, это просто большая шишка. Он сходит за машиной и отвезет вас обеих домой, и тебе больше никогда не придется переживать из-за Жирняя Эла.

Неправда. Потому что в прошлом году Жирняй Эл воткнул в ногу Микки Харригана свой ножик, и никто по этому поводу и пальцем не шевельнул. Я была на детской площадке, когда это случилось. Видела все своими глазами. Жирняй Эл взбеленился из-за того, что Микки выиграл у него в «ножички». Бобби-инструктор позвонил в полицию, приехала «скорая помощь». Но с Жирняем Элом ничего не случилось, потому что мистер Молинари из «Ристоранте Итальяно» водит дружбу с полицейским сержантом Д’Амико, и они оба смеялись, повторяя, что «мальчишки есть мальчишки», и хлопали друг друга по спине у меня на глазах.

Пришлось все-таки пойти в аптеку. Мистер Питерсон положил Тру прямо на прилавок с содовым фонтанчиком. Как это мило, что он ни словом не упомянул все те разности, что вывалились из ее карманов. Россыпь «Даббл-Баббл», и белая пачка «L&M», и бинты — словно она как-то заранее знала, что они могут ей пригодиться. Когда я опустилась на красный табурет у стойки, сестра повернула голову и потребовала:

— Прекрати реветь.

Генри отошел к одному из шкафов, вынул пачку «Клинексов» и принес мне. Мистер Питерсон разложил немного льда, извлеченного из-за фонтанчика с содовой, на переносице Тру, а потом сказал, ему надо позвонить по телефону.

— Он забрал велосипед? — настойчиво зашептала Тру. — Забрал?

Я помотала головой.

Тру заулыбалась и, если б могла, захохотала бы во весь голос: так уж она устроена. Она, похоже, и боль-то не особо чувствует. Но она спятила бы похлеще Вирджинии Каннингем, если бы Жирняй Эл угнал второй ее велик.

В тусклом аптечном свете Генри ужас как походил на Эрла Флинна (который все-таки Эрл Флинн, что бы там ни твердила Нелл). Нет, вообще-то, конечно, совсем не похож. Но такой же храбрый. Так что в тот миг я поняла, что выйду замуж за Генри Питерсона, даже если он гомик: кто еще посмел бы выступить против Жирняя Эла Молинари? Я взяла его ладонь и так крепко сжала, что все то небольшое количество крови, которое еще оставалось в Генри, утекло куда-то в другое место тела — к его сердцу, будем надеяться.

Но тут в окно ударил свет от фар «рамблера» мистера Питерсона, и мы с Генри помогли Тру сползти с прилавка. А на улице нас уже поджидал Расмуссен. В руке енотовая шапка Тру, ногу он поставил на бампер патрульной машины.

— Девочки, — сказал мистер Питерсон, вылезая из машины, — вы же знакомы… с офицером Расмуссеном, верно?

— Да, мы знаем офицера Расмуссена, правда, Салли? — Тру, наверное, стало получше, потому что она заговорила своим «дразнящим» голосом. Взяла шапку у Расмуссена и нахлобучила на голову.

Тот не сводил с меня глаз. Неважно, кто был рядом, он, похоже, глаз не мог от меня оторвать. Неужели, кроме меня, никто этого не замечает?

— Это сделал тот парень Молинари, Салли?

Я кивнула, но не стала смотреть ему в лицо.

— Поищу его, — сказал Расмуссен.

Он увел мистера Питерсона за его «рамблер» и о чем-то стал тихо говорить. А мистер Питерсон выслушал, помотал головой, оглянулся на нас и сказал:

— Господь всемилостивый. Бедные дети.

Я не слыхала всего, что Расмуссен сказал мистеру Питерсону, но я точно слышала, хотя говорилось совсем тихо: «Я так сочувствую вашей утрате. Знаю, каково вам сейчас. Как Элис, держится?»

— Элис в порядке, старается держаться ради сестры, — ответил мистер Питерсон.

Расмуссен посмотрел на нас:

— Салли, мистер Питерсон отвезет вас к бабушке. Она разберется с носом Тру.

Они еще поговорили о чем-то тихими голосами, а напоследок Расмуссен сказал громко:

— Увидимся утром, Джек.

Мистер Питерсон двумя руками потряс ладонь Расмуссена:

— Спасибо тебе за все, Дэйв. Я так благодарен.

Расмуссен посмотрел на меня еще разок и уехал.

Глядя на задние огни патрульной машины, спешившей сквозь ночь, будто Грязный Крысеныш Эдвард Дж. Робинсон[18], я пообещала себе: когда докажу, что Расмуссен сначала убил Джуни Пяцковски, а потом Сару Хейнеманн, обязательно заставлю его встать на колени и просить прощения у мистера Питерсона — прямо перед тем, как его привяжут к электрическому стулу и запекут чернее, чем Неллова макаронная запеканка с тунцом.

Глава 22

По дороге к бабуле мы с Генри сидели на заднем сиденье «рамблера», где еще так по-особенному пахло новизной. Я не отпускала ладонь Генри, и та уже начинала потеть, но меня это ничуть не трогало. Вот так я и поняла, что влюбилась, ведь мне даже Тру не нравится держать за руку, если та липкая. Сестра, кстати, уже совсем пришла в себя. Нос у нее просто сделался чуточку побольше прежнего. Тру сидела на переднем сиденье, рядом с мистером Питерсоном, откинув голову на спинку. Ветерок, влетавший в окно машины, сушил пот, который струился на лоб из-под теплой шапки. Казалось, она засыпает.

— Салли? — тихо позвал мистер Питерсон.

Он смотрел на меня в зеркало заднего вида. Кожа у отца Генри тоже была бледной, так что я призадумалась, не у него ли Генри подцепил свою гомофелью. Мистер Питерсон носил темные очки в толстой оправе и в придачу был почти лысый. Лоб как у младенца, а подбородок каменный. Мне хотелось крикнуть Тру: «Питерсон?» И она, надеюсь, ответила бы: «Ирландцы».

— Да, мистер Питерсон?

— Офицер Расмуссен только что рассказал мне, что с Холлом случилась небольшая неприятность. Вам нужно будет переночевать сегодня у бабушки, а завтра Нелл с Эдди приедут и заберут вас.

Вот знала, что так получится. Холл испустил дух, спорим на что хотите.

Генри сжал мою ладонь чуть крепче, когда я открутила стекло в дверце, чтобы глотнуть чудесного теплого ночного воздуха. Глотнув, я спросила:

— А что случилось с Холлом?

Я смотрела на шею мистера Питерсона. Должно быть, он недавно подстригся, потому что вдоль воротника белого аптечного халата бежала мелкая красная сыпь. Мама как-то сказала папе, что от сыпи хорошо помогает вазелин.

Мистер Питерсон перевел глаза на дорогу.

— Холл влип в мелкие неприятности и сейчас сидит в камере.

— Он что, подрался с кем-то? — поинтересовалась Тру, которая, как выяснилось, вовсе не спала.

Мистер Питерсон ответил:

— Холл ударил мистера Джербака бутылкой по голове, и теперь мистер Джербак в больнице.

— И за это его посадили в тюрьму? — удивилась Тр у.

Дети то и дело мутузят друг дружку, но в тюрьму еще никто не попадал.

— Холлу собираются предъявить обвинение, — сказал мистер Питерсон, включил указатель поворота, и тот тихонько защелкал: тик, тик, тик.

Мы свернули на 59-ю улицу и миновали «Магазинчик на углу» Делэнси, и я тотчас вспомнила бедняжку Сару Хейнеманн, как она отправилась за молоком по просьбе матери, а может, и за стаканчиком шоколадного «Овалтина»[19], чтобы выпить на ночь, перед тем как ей подоткнут одеяло, а в итоге оказалась мертва. Кое-где на крылечках еще сидели люди в шортах и футболках, потягивали пиво из бутылок и слушали радио, которое играло им буги-вуги. Кто-то помахал мистеру Питерсону рукой, и тот махнул в ответ.

— А можно мне предъявить обвинение Жирняю Элу? — спросила Тру.

Мистер Питерсон покачал головой.

— Ты не беспокойся, этот сопляк Молинари больше тебя и пальцем не тронет. За этим проследит офицер Расмуссен.

Я еще по тому, как они разговаривали в аптеке, сообразила, что мистер Питерсон уважал Расмуссена. Мне так хотелось сказать ему, что это Расмуссен убил и снасильничал его племянницу Сару, — из-за сыпи у него на шее и из-за их семейной гомофельи. По-моему, он смог бы понять.

— Офицер Расмуссен… — начала я и замолчала.