Записки мертвеца - Георгий Апальков
— Да, там где-то у бати было.
— Неси. Дай вон кому-нибудь тоже.
— Это чё за хрень? — спросил Тоха.
— Пика точёная, — ответил я, думая, что это прозвучит ужасно смешно и сможет хоть каким-то образом разрядить обстановку.
«У третьего чисто. Есть двое, но они далеко, приём», — прошипела рация полицейского голосом Юриного отца. Это значило, что выходить мы будем через третий запасной выход, находившийся дальше всего от перекрёстка и, стало быть, в противоположной стороне от дороги, ведущей к моему дому.
— Понял, — ответил полицейский.
— Вот, ещё одно, — сказал Юра, прибежав с другим копьём, — Кому?
— Давай, — ответил Лёха и взял его, засунув за пояс свой ледоруб.
— Так, идём по плану, как договорились. Если путь отрезан — там по обстоятельствам. Главное — не стоим, поняли? Быстро, быстро, быстро, туда-сюда. Не тупим. Смотрим кругом во все глаза. Чуть кто надвигается — сразу сигнал. Если близко — бей и не думай. Кто-то один затупит или оторвётся — все полягут. Ясно? — давал последние инструкции полицейский. В руке он держал пистолет, постукивая по рукояти безымянным пальцем и мизинцем так, словно отбивал ими неслышную барабанную дробь.
— Ясно, — ответили мы.
Вдруг страх прошёл. Когда я понял, что пути назад нет, и что мы сделаем дело в любом случае, я освободился от всей той гаммы липких чувств, которые до самой последней минуты переполняли меня. Мыслей тоже никаких не было — только инстинкты и рефлексы, которые одни теперь могли сослужить добрую службу. Что-то похожее было уже со мной в тот самый момент, когда я плюнул на всё и ломанулся к школе в обречённой на провал попытке добраться до матери.
— Всё, пошли! — скомандовал полицейский и отворил дверь.
Последующие события уместились в несколько минут, хотя в моменте длились несколько вечностей. Мы, выстроившись дугой, шли вдоль стены торгового центра, разрезая воздух нашими нелепыми копьями. Тоха держал наготове ледоруб, а полицейский — пистолет. Они шли чуть впереди, а мы с Лёхой — по бокам и немного позади. Оказавшись около дороги, мы оторопели. Наблюдать мертвецов на одном уровне с собой было не то же самое, что смотреть на них с крыши. Они не видели нас. Пока.
Близко к перекрёстку подойти было нельзя: мёртвых там было слишком много. Мы пересекли одну из дорог, и у нас не осталось другого выхода, кроме как свернуть и продолжить двигаться чуть в другом направлении, вдоль многоэтажки, чтобы обогнуть её и зайти в её двор. Из него можно было выбраться в другие дворы, по которым, миновав несколько сотен метров, можно было добраться и до моего дома.
Оказавшись во дворе многоэтажки, на детской площадке мы повстречали троих незнакомцев. В обычное время это могли быть родители, наблюдавшие за катающимися с горки детьми. Или это могли быть какие-нибудь подростки, лениво покачивавшиеся на качелях и думавшие, чем бы им ещё заняться, чтобы не скучать. Это могли бы, в конце концов, быть работяги из той же самой многоэтажки, глубоким вечером решившие перед возвращением к своим семьям хлопнуть тут по паре пива, а потом — по домам. Сейчас же это были трое заражённых, бесцельно стоявших возле карусели и смотревших пустыми глазами куда-то перед собой. Неизвестно, сколько они простояли так: день, два, может — неделю. Оказавшись здесь, они замерли на месте как вкопанные, подобно высокочувствительным детекторам движения, и ждали, пока какой-нибудь идиот не покажется в их поле зрения и не станет для них долгожданной добычей. И вот, они дождались. И идиотов оказалось аж четверо.
Нам некуда было деться: мы появились прямо перед ними, и не заметить нас они не могли. Это мы поняли сразу, как только увидели их. Один — тот, что смотрел прямо на нас — встрепенулся, и если бы я не знал наверняка, что они лишены наших обычных человеческих чувств, я бы решил, что этот жалкого вида изголодавшийся мертвец испытал ярчайший, щенячий восторг. Он сорвался с места и бросился к нам, простирая вперёд себя руки так, будто хотел обнять нас и ощутить наше тепло своими охладевшими навек пальцами. Двое остальных вслед за ним повернулись и тоже устремились в нашу сторону.
— Твою м… — на самом деле, полицейский выругался так, что написанное мной не идёт ни в какое сравнение с истиной. Но хоть в этом отношении позвольте мне отойти от натурализма в моём предсмертном повествовании.
— Куда?! — вместо полноценных предложений мы перешли на общение обрывками фраз. Лёхино «куда» в данном случае означало «куда мы идём теперь и что делаем? принимаем бой или убегаем?»
— Бей тех! Первый мой! — ответил полицейский, прицелился, и когда простиравший руки мертвец приблизился на расстояние нескольких шагов, выстрелил точно ему в голову. Покойник рухнул на асфальт, и теперь уже однозначно был мёртв. С двумя другими предстояло разобраться нам. Мы с Лёхой ринулись им навстречу, целясь копьями в сторону груди. Это было лучше, чем метить в голову, потому что по голове или шее мы, скорее всего, промахнулись бы. Воткнув же копья в их животы, мы могли удерживать их на расстоянии древка ещё несколько секунд, пока хватило бы сил. Когда моё копьё воткнулось в живот заражённого, я ощутил всю тяжесть его тела и всю ту энергию, которую он вложил в то, чтобы добраться до меня. Древко едва не выскользнуло из моих рук, а обратной своей стороной так сильно и резко упёрлось мне в верхнюю часть бедра, что хрустнул сустав. К счастью, Тоха не растерялся и вовремя подоспел на помощь. Он треснул мертвеца по черепу своим ледорубом и с первого удара лишь порезал его, разодрав ухо и щеку. Потом он замахнулся и ударил ещё раз, и теперь лезвие вошло мертвяку в голову: куда-то чуть позади виска. Заражённый дёрнулся и обмяк, повалившись на землю вместе с моим копьём в своём животе. Я отпустил копьё и выхватил молоток. Раздался выстрел. Второго заражённого полицейский прикончил пулей.
— Ох-х-х… а-а-а… — кряхтел Лёха, лежавший на земле. Древко копья так сильно двинуло ему в живот, что он упал и свернулся клубком.
— Вставай! — сказал полицейский.
Но Лёха не мог встать. Всё, что он мог теперь — это лежать здесь и ждать, пока его отбитые внутренности не съест кто-нибудь из той толпы, которая теперь совершенно точно двигалась в нашу сторону с другой стороны многоэтажки, оставляя позади облюбованную ею сутки назад Радугу.
— Бери его и назад! — сказал он Тохе, — Быстро!
В одной руке держа окровавленный ледоруб, Тоха взял Лёху под руку и
