Дом в соснах - Ана Рейес
– Звонил этот телефон. Ты что, не слышала? – Брови мамы озабоченно сошлись на переносице. – Кто бы это ни был, он, похоже, звонил три раза подряд. Я ответила, но… на другом конце молчали.
Бренда покачала головой:
– Я вообще ничего не слышала.
Гнев подступил к горлу Майи.
– Что… ты что, думаешь, у меня слуховые галлюцинации?!
– Нет-нет, конечно нет, – заторопилась Бренда, но было очевидно, что она просто пытается разрядить обстановку. Она приложила тыльную сторону ладони ко лбу дочери. – Ты немного горячая. Как ты себя чувствуешь?
Майе захотелось закричать. У нее возникло непреодолимое желание сорвать телефон со стены и разбить его об пол. Мама ей не поверила. Снова.
– Ты, должно быть, теряешь слух, – холодно произнесла Майя, кладя трубку обратно на рычаг. Она прошла мимо мамы, направляясь в свою комнату.
– Подожди. – Бренда последовала за дочерью по коридору. – Я всего лишь пытаюсь помочь, милая. Ты ведь знаешь это, верно?
Майя чуть не рассмеялась. Как будто мама могла ей помочь! Если по телефону звонил Фрэнк, то теперь он знает, где она сейчас находится. В конце концов, зачем еще ей возвращаться в Питтсфилд? Разве она не всегда хотела сбежать?
– Мне не нужна твоя помощь, – огрызнулась она, захлопывая дверь перед носом Бренды.
Пятнадцать
– Вот, – говорит Обри, – примерь это.
Она отворачивается от шкафа в своей спальне, чтобы вручить Майе белый топ с крошечными серебряными пуговками спереди.
Майя, стоящая перед зеркалом в своих обрезанных шортах, натягивает его через голову. Это любимый топ Обри.
– Тебе идет, – одобрительно улыбается подруга, и зеркало подтверждает ее слова. Белый цвет оттеняет летнее золото кожи Майи, хотя, конечно, на Обри, у которой красивое декольте, он смотрится лучше.
– Ну… не знаю, – тянет Майя. – Я не хочу, чтобы все выглядело так, будто я считаю нашу встречу свиданием.
– А что, разве это не так? Я имею в виду – разве мы не хотим, чтобы это было свидание?
Майя улыбается.
– Мы хотим.
– И что?
– Мы просто собирались покататься.
– Во время поездки многое может случиться.
– Я даже не знаю, нравлюсь ли я Фрэнку.
– Конечно, нравишься. Он подцепил тебя в библиотеке, а это не самое очевидное место для легкомысленного знакомства.
Девушки смеются, хотя Майя не очень понимает, что в этом смешного. У нее кружится голова, и она нервничает: спустя двадцать минут она должна встретиться с Фрэнком, но до сих пор не уверена, зачем она это делает. Она уезжает в Бостонский университет через три недели, и все, что между ними было, – это два разговора в библиотеке: первый, когда они только познакомились, и второй, когда Майя вернулась в надежде, что он все еще на работе.
«Эй, не хочешь как-нибудь потусоваться?» Именно Майя это предложила. В ее жизни было много влюбленностей, но нынешняя, возможно, самая сильная, самая внезапная. Она не может перестать думать о том взгляде, которым он одарил ее, сверкающем и лукавом, как будто они вместе участвуют в веселом розыгрыше. Может, она просто готова к тому, что ей будет больно, но ей необходимо увидеть его снова. И она чувствовала себя комфортно, приглашая его на свидание, что для нее впервые. Она целовалась с парнями – точнее, с тремя, – но у нее никогда не было парня, с которым она бы встречалась.
– Тушь для ресниц? – предлагает Обри. Она приближается с тюбиком в руке, и Майя закрывает глаза. Она чувствует, как щетина пробирается сквозь ее ресницы, и ощущает конфетный запах Jolly Rancher[41] в дыхании Обри, из-под которого пробивается запах сигареты. Майя снова открывает глаза, и вот они бок о бок в зеркале: Майя-и-Обри – их имена сливаются воедино с девятого класса. Команда из двух человек. Трудно сказать, какой была бы средняя школа, если бы они не сидели рядом на уроке английского.
Зеленые глаза Обри резко выделяются на фоне вишнево-черных волос, а ее наряд, как обычно, более стильный, чем у Майи. Мужской жилет поверх бюстгальтера и черные велосипедные шорты. Майя одета в одолженный топ с серебряными застежками и обтрепанные шорты. А за ними – знакомый беспорядок в комнате Обри. Груды одежды на полу, блокноты, книги, банки из-под апельсиновой газировки и футляры для компакт-дисков. Полароидные снимки на стенах, больше половины из которых сделаны Майей, и нити рождественских гирлянд. Майя знает эту комнату так же хорошо, как свою собственную. Она понимает, что у нее мало времени не только для Фрэнка. Она верит, что они с Обри навсегда останутся друзьями, но эти минуты им никогда не вернуть. Цифровые часы у кровати Обри показывают 6:48.
– Я лучше пойду, – говорит Майя.
– Развлекайся. Не забудь о следующей пятнице.
– Следующей пятнице?
Обри хмурится.
– О, точно… Tender Wallpaper. Само собой. – Любимая группа Обри. Майе они тоже нравятся, но не так сильно; она предпочитает музыку, под которую хочется танцевать. Она разучивает шаги каждого нового танца, как только он выходит, несмотря на то, что танцует только в своей комнате. – Серьезно, не могу дождаться, – говорит она, направляясь к двери.
* * *
В семь она ждет перед библиотекой, пока Фрэнк закончит работу. Сейчас так же душно и ярко, как и весь день, но ее ладони потеют не поэтому. Когда двери распахиваются, она изо всех сил старается казаться непринужденной, но это не он. Она продолжает ждать. Странно теперь думать о том, как часто она, должно быть, находясь рядом, не обращала на него внимания. Когда она спросила, как долго он здесь работает, он ответил – шесть недель. Сколько раз она, ничего не замечая, проходила мимо?
Майя сказала Обри, что он сексуальный, но на самом деле это не так. Это нечто иное, он обладает каким-то другим качеством. Магнетизмом. Фрэнк выходит из библиотеки чуть позже восьми, тепло улыбаясь, но его объятия кажутся платоническими. Просто коротко обхватывает ее одной рукой.
– Привет, извини, что опоздал.
– Не страшно.
Его машина – прямоугольный седан с потрескавшимися кожаными сиденьями, и на самом деле, по его словам, она принадлежит его отцу. Выезжая с парковки, Фрэнк объясняет Майе, что хотя он и родом из Питтсфилда, он не бывал здесь уже много лет. Его родители развелись, когда ему исполнилось двенадцать, и мама увезла его в Худ-Ривер, штат Орегон, где Фрэнк и жил до этого лета. Он говорит ей, что причина, по которой он вернулся, – единственная причина, по которой он устроился на неполный рабочий день в библиотеку, заключалась в
