Империя господина Коровкина - Макс Гришин
Но среди всей этой рутины новой его жизни, которая, одновременно, доставляла ему спокойствие, но и какую-то грусть по бесцельно проживаемым им дням, прорвался к нему однажды росток чего-то приятного из его прошлого. И звали его – Лёня.
Это был его день рождения и они, закончив с трапезой, сидели в саду. Дети плескались в бассейне, Кати же с Александром вели на террасе какой-то непринуждённый разговор о Дэне Брауне и о том, как, вообще, можно было писать так ужасно, как делал это он. Кати утверждала, что читать его невозможно, что речь его суха и лишена всякой литературной элегантности, Александр в целом соглашался с ней, но не полностью. Он считал, что читать Дэна Брауна все-таки возможно, но обязательным условием прочтения его считал прочтение в переводе на русский, ибо переводчик в разы улучил качество повествования и что если бы Дэн Браун в конечном итоге взял этот русский его перевод и снова перевел бы его на английский, повествование, да и смысл в некотором роде, от этого только бы выиграли. Кати начала на это возражать, что искажение текста не является его улучшением, так как теряется смысл, который изначально закладывал в него автор, она хотел привести пример со знаменитым гоголевским «Носом», но не успела. В этот момент перед ними появилась Эстела с каким-то красным от возмущения лицом (что было для нее очень нетипично) и трубкой переносного телефона в руке. Причину этого недовольства Александр узнал позже от самого звонившего. Оказывается тот, услышав в телефоне голос «симпатичной и страстной кубиночки», вспомнил сразу все свои познания в испанском языке, назвал ее с первых же секунд mi chica bonita 29 и предложил ей besame mucho 30 с элементами чуть позже «пертедте диспуэс».
– ¡Señor, es pare usted! 31– проговорила тогда Эстела на одном дыхании и резко протянула телефон Александру, как будто хотела избавиться от этого гадости как можно быстрее. Тот взял его без лишних вопросов, хотя они у него были, так как мало кто звонил ему на городской телефон их испанского дома, и поднес его к уху.
– ¡Es Alexander, le escucho! 32
– Чё, б…я? – в трубке послышался какой-то отдаленно знакомый голос и Александр, немного растерявшись, проговорил уже по-русски:
– Я вас слушаю.
– Здорова, мужик! Здоро-о-ва! Как твое ничего там в этом колумбийском вертепе?
– Кто это?
– Лёня это!
– Какой Лёня? – Александр так и не понимал, кто был тот, кто звонил ему.
– Ну блин! Лёня! Хачик Лёня!
Сердце Александра на мгновение замерло, но потом, сорвавшись, быстро заколотилось в груди. Он не слышал о Лёне долгое время и, по правде говоря, считал, что тот уже давно отправился в мир иной. Ему даже казалось, или, скорее, помнилось, будто кто-то ему говорил про то, что был на его похоронах и видел лежавшего в гробу Лёню. Он якобы улыбался и будто даже после смерти посылал всех «на х…й». Но вот Лёня звонил ему и это напрочь выбило его из привычной колеи его теперешней жизни.
– С днюхой тебя что ли, мужик! Не видел тебя уже миллион лет!.. Как живешь, чем дышишь?!
Александр растерялся от этого звонка настолько, что не ответил ему стандартным «спасибо» или чем-то в этом роде, а тихим голосом, будто всё еще не до конца уверенный в том, что он с ним разговаривает, спросил: «а ты разве еще не умер?», на что Лёна, нисколько в свою очередь не теряясь и не обижаясь, ответил: «да я вас еще всех мудаков переживу!»
Этот разговор между ними был за несколько месяцев до того, как Александр приехал в Россию и тогда они договорились о том, что он обязательно позвонит и договориться о встрече с Лёней как только снова приедет в Питер, на что Лёня пообещал «вломить ему п…ды, если он его обманет и поступит как последний п…рас». И Александр исполнил свое обещание во второй же день после прилета в Россию, за несколько дней то того, как началось то, чего он ждал с нетерпением весь год, а именно – охота.
Неординарность Лёни поражала любого с первых же самых строк знакомства с его непростой биографией. Свою кличку он получил в начале девяностых за то, что имея полное имя Федоров Леонид Николаевич, обладал настолько нетипичной для гражданина славянского происхождения внешностью, что азербайджанцы на рынке считали его за своего и обращались исключительно на своем родном языке. Лёня же крыл их трехэтажным русским матом, добавляя при этом, что «по-хачевски не понимает», чем получил себе кличку на всю оставшуюся жизнь. Откуда Лёне досталась такая внешность не мог сказать никто, даже он сам. Его отец был белокурым, мать шатенкой. Кто-то из их рода по материнской линии действительно был откуда-то с юга. Но это был толи дед, то ли даже прадед. На откровенные вопросы в свой адрес «как же, Лёня, так получилось», он лишь пожимал плечами и говорил, что, видимо, в жилах его течет кровь «Принца Персии».
Несмотря на их долгую дружбу, Лёня никогда не принадлежал к тем кругам, к которым принадлежал Александр. Он не пытался покорить мир, построить империю или вести войну с врагами на истребление. Его всегда интересовало что-то другое. Он жил какой-то своей особой жизнью, независимой ни от кого другого, но это совсем не означало, что жизнь его текла как по маслу. Лёня обладал огромнейшим талантом без чьей-либо помощи находить на свою задницу такие приключения, которые не снились даже армии генерала Паулюса той далекой русской зимой. Вообще, жизнь Лёни была целой чередой взлетов и падений. Иногда казалось, что Лёня забрался на такие высоты, с который было даже сложно рассмотреть своих старых знакомых, но через несколько месяцев Лёня сидел уже в такой глубокой заднице, из которой, как этим же самым знакомым казалось, не мог его вытащить даже стотонный корабельный кран. Но проходило время, и Лёня снова восставал из пепла или дерьма как Феникс или как жидкий Терминатор из второй части, и снова продолжал свои козлиные прыжки по холмам и оврагам своей
