Оке Эдвардсон - Танец ангела
— Он был один?
— В этот раз один.
— Попытайтесь его описать.
— Это сложно.
— И все-таки попытайтесь.
— Есть одна закавыка.
— Какая?
— Не знаю, как это выразить.
Винтер ждал. В коридоре опять раздался смех. Это могло как помочь Бекману расслабиться, так и, наоборот, обеспокоить. «В эту минуту мои люди обшаривают все в его квартире. Он убил мальчика и тут же улетел. Сейчас он признается в этом, а потом и во втором убийстве. Может, и в Лондоне он был. Да, мы молодцы, мы можем раскрыть дело одним движением руки — потому что мы так тщательно все проверяем. Вечером мы сможем праздновать, по крайней мере до следующего раза. Как много зависит от случая, внезапного везения. Или, наоборот, от широты охвата, соблюдения процедуры, опыта. Говори же, что это ты убил, и ничего не оставалось, кроме как улететь высоко в небо».
— Похоже, что я увидел что-то знакомое… Так мне теперь кажется, когда я вспоминаю, — сказал Бекман.
Винтер молча кивнул. В углу дышал кондиционер, но воздух в комнате всегда был спертый, и всегда стоял легкий запах — кажется, смесь пота и одеколона для бритья. Трубка лампы дневного света бросала тени, углубляющиеся и удлиняющиеся с приближением вечера. Винтер еще не включал настольную лампу. Он снова ободряюще кивнул.
— Это его куртка, вот что я сейчас припомнил или еще тогда обратил внимание.
— Она была вам знакома?
— Я не знаю почему, но мелькнуло что-то связанное с трамваем.
— С трамваем?
— Да, когда сидишь в этой будке целый день, иногда замечаешь каких-то людей. Не так часто, как раньше, когда мы годами ездили по одной линии, но все равно.
Бекман поднял стакан трясущейся рукой и отпил воды.
— Тех, кто ездит регулярно, запоминаешь, — сказал он и поставил стакан обратно.
— Вы его узнали?
— Мне кажется, что я несколько раз видел кого-то в такой же куртке, больше ничего не могу сказать.
— В какой именно куртке?
— Пытаюсь понять…
— Какой цвет?
— Черная кожаная куртка, но выделялась она не этим…
— Кожа?
— Что-то вроде… — Бекман подбирал слово. — Нет, не могу сказать.
— Пуговицы?
— Пуговицы… нет.
«Черт, — думал Винтер, — нам придется протащить его по всем магазинам Гетеборга».
— Надпись на спине?
Бекман покачал головой:
— Не помню. Но что-то там такое было.
— Он был очень высокий? — спросил Винтер, чтобы выйти из тупика.
— Кажется, да, длинный.
— Выше мальчика?
— Кажется, да, но точно не скажу, они же поднимались по лестнице.
— Примерно как я?
Винтер встал.
— Да, вроде того.
— Как он шел?
— Как… обычно.
— Ни хромоты или каких-то особенностей?
— Нет, но трудно разобрать, когда люди идут по лестнице. Подниматься по ступенькам — это и есть хромота в некотором смысле, — сказал Бекман без тени улыбки. — Волосы, кстати, были длинные. Длинные и темные.
— Насколько длинные?
— До плеч примерно.
— Такие длинные?
— Я еще подумал тогда, что сейчас редко кто так носит.
Бекман выглядел спокойнее, как будто принял дозу. Попытки сосредоточиться и тон беседы мало-помалу изменили ритм музыки в его голове, и он уже не дергался.
— Пятнадцать лет назад все сильно отличалось от шестидесятых — и одежда, и особенно прически. А теперь фотографии 1965 года мало отличаются от сегодняшних.
— Как футболисты, — сказал Винтер.
— Почему?
— Футболисты шестидесятых годов выглядят на фотографиях так, как будто снимки сделаны вчера.
— Угу.
— Так, значит, у него были длинные волосы.
— Как у аргентинского футболиста, — сказал Бекман и впервые улыбнулся. — Они довольно неестественно выглядели. Почти как парик.
— Парик?
— Я не знаю.
— Искусственные волосы?
Бекман пожал плечами.
— Но у него были очки.
— Очки? — повторил Винтер.
— Здоровые такие, возможно, в черной оправе, но здесь я не очень уверен.
— В роговой оправе?
— Да, кажется, это так называется.
— Потом мы зафиксируем все это в компьютере.
Бекман молча смотрел мимо Винтера, словно готовился описать лицо, которого не видел.
— У него была сумка, — сказал он. — Когда он поднимался второй раз, один.
— Вы можете ее описать? — спросил Винтер, и Бекман честно постарался как мог. Потом Винтер спросил, заметил ли его тот мужчина.
— Не думаю. Я был такой усталый… и тихий.
— Он не смотрел в вашу сторону?
— По крайней мере я этого не видел.
— Вы слышали его голос?
— Нет.
Эрик Винтер шел домой через Хеден. Мороз сохранял синеву неба даже сейчас, когда стемнело. Он чувствовал себя неуютно, как бездомный. Домой не хотелось. Так бывает, если поездка сорвалась в последний момент. Объявилась его сумка из багажа, он было оставил ее на работе, но потом передумал и вернулся. Патрульная машина подкинула его до дома. Он поднялся на лифте, бросил сумку в прихожей и просмотрел почту. Ничего такого, что бы надо было срочно открыть.
Хотелось есть, но на месте не сиделось. Он разделся, кинув одежду в прихожей, принял душ, надел черное поло и мягкий серый зимний костюм от Эрменегильдо Зегны. Позвонил по телефону. Провел рукой по волосам, они были еще мокрые. Подсушил их полотенцем как смог и причесался. Зазвонил телефон, и сестра наговорила сообщение на автоответчик, пока он надевал черные носки. Опять телефон — Болгер сообщил, что только сейчас вспомнил, что Винтер в Лондоне.
На улице его мокрую голову сразу защипал мороз. Он надел черную вязаную шапку, натянул ее пониже на лоб и отправился по улице Васагатан, через улицу Линнея в ресторан «Ле Вилладж».
Он прошел через бистро, повесил куртку на вешалке в главном зале и подошел к метрдотелю:
— Столик на одного. Заказ на фамилию Винтер.
— Пожалуйста, — отозвалась она и показала столик в дальнем углу. — Аперитив?
— Бутылку минералки «Рамлёса».
Он заказал суп с голубыми мидиями и базиликом и треску гриль. С рыбой он выпил полбутылки белого «Сансер», потом долго пил кофе, без ничего, сидел и думал над двумя чашками.
21
— Ты откуда?!
Юхан Болгер с удивленной миной, Винтер у его стойки, поздний вечер.
— Я думал, ты сидишь где-нибудь в Сохо!
— В другой раз.
— Погода вроде была летная?
— Дела помешали.
— Давай я налью тебе какой-нибудь вкусной воды.
— «Рамлёсу» в стакане со льдом и немного лайма.
— Не хочешь попробовать что-нибудь новое?
— Дай мне «Рамлёсу» и скажи, что ты думаешь о моем молодом сотруднике.
Болгер отошел приготовить Винтеру воду, а когда вернулся и поставил перед ним стакан, сказал:
— На вид довольно зеленый. Но умеет смотреть, и если научится видеть не только при ярком свете, то из него выйдет толк.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ему надо повзрослеть.
— Я думаю, ему это быстро удастся. Молодость — не всегда недостаток.
— В большинстве случаев.
— Но не всегда.
— Да.
Время шло к полночи, из семи столиков три были заняты, и голоса посетителей вились по залу отдельной струйкой внутри табачного дыма.
У другого конца стойки бара, в десяти метрах, сидели и курили две женщины, и на их лицах было написано, что они познали смысл жизни и убедились, что он такой же бессмысленный, как все остальное бытие.
Одна из них покосилась на Винтера, и выражение ее лица изменилось. Она сказала несколько слов подруге, задавила сигарету и тут же зажгла новую. Тонкую пачку сигарет она вертела в руках, словно боялась, что они без нее соскучатся.
— Я не уверен, что ему нравится эта затея, — сказал Болгер. — Он, кажется, не очень понимает, зачем это надо.
— Это на совести того, кто ставил ему задачу.
— То есть на твоей.
Винтер не ответил. Он хотел было закурить, но вид женщин, прикуривающих одну сигарету от другой, лишил его всякого желания.
Одна из них, та, что поглядывала на Винтера, жестом подозвала Болгера, что-то заказала, он отошел к полкам и приготовил ей напиток. Она отпила и поставила стакан с разочарованным, как показалось Винтеру, видом.
— Она хотела «то же самое, что пьет тот джентльмен», — улыбнулся Болгер, вернувшись к Винтеру. — Наверняка думала, что это джин-тоник.
— Сегодня я мог почувствовать себя джентльменом в городе джентльменов, но не судьба.
— Работа не дает покоя.
— Я все время думаю о том, что могут быть подводные течения, о которых мы не подозреваем, — сказал Винтер и все-таки закурил.
— Конечно.
— Иногда надо только ткнуть палкой в муравейник, чтобы активная деятельность вышла на поверхность.
— Эту роль исполнит твой молодой сотрудник?
Винтер не ответил, покосился на женщин, но отвернулся, когда они посмотрели на него.
