Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Ее нашла Флора.

Две девочки позвонили в их дверь. Жюстина упала, там, на горе. Флора сорвала пальто с вешалки и выскочила на улицу.

– Господи, я торопилась изо всех сил. Почему вы тут носитесь?

Жюстина очнулась. Ее окружал туман. Идти она не могла.

Чего ей ждать от Флоры? Что она теперь сделает?

– Помогите нести ее, девочки. Берите за ноги, а я возьму за плечи.

Когда они снова вцепились в нее, Жюстину стала бить дрожь.

Герд и Берит рассказывали в один голос:

– Мы здесь играли, и вдруг Жюстина поскользнулась, а мы очень испугались, потому что она какая-то странная сделалась, не отвечала, и мы тогда решили, что надо сбегать за Жюстининой мамой, и мы побежали вдвоем на всякий случай, а Эви должна была остаться.

– Тебя я не знаю, – сказала Флора и с любопытством посмотрела на Герд.

– Я приемная, у Эстманов живу.

– Вот как. А где твои собственные родители?

– Они развелись, ни у кого из них на меня сил не хватает.

– Не хватает сил? – Голос Флоры звучал растроганно.

Они внесли ее в дом, опустили на голубой ковер. Они не смотрели на нее, сказали, что им домой пора, их ждут к ужину.

– Бегите! – разрешила Флора.

Когда отец пришел домой вечером, он посадил Жюстину в машину и отвез в больницу. Она лежала на заднем сиденье, а Флора сидела, повернувшись к ней, и держала ее за руку.

– Все резвятся точно телята на лужке, – сказала она. – А ведь выросли уже из таких игр.

Отец молчал, гнал машину как бешеный через мост. Когда они подъехали к больнице, он взял Жюстину на руки и нес всю дорогу.

Лодыжка была сломана. Ногу закатали в гипс до самого колена. Жюстина чувствовала себя тяжелой и счастливой.

– Шесть недель девочка должна быть в относительном покое.

Отец сказал:

– Я найму ей домашнего учителя. Скоро уже летние каникулы.

Флора:

– Я сама могу с ней заниматься.

Отец:

– Конечно, можешь. Но у меня есть один знакомый молодой человек, который сейчас как раз ничем не занят. Это Марк, сын моего кузена Перси. Деньги ему не помешают, будет приходить каждый день и заниматься по несколько часов.

Родители Марка были дипломатами. Они много лет провели в Вашингтоне и в Стокгольм вернулись совсем недавно. Куда их направят потом, пока было неясно.

Марк появился уже на следующий день, с букетом желтых тюльпанов.

– Для больной, – сказал он и осторожно вошел в комнату.

Стройный, невысокий, руки у него были холодные и влажные. Глаза карие, как два ореха.

– Чему же ты хочешь научиться, троюродная сестричка? – спросил он голосом взрослого мужчины.

– Троюродная? – Она сидела в кровати прислонясь к стене, онемевшая нога вытянута вперед.

– Ну да, мы с тобой дети кузенов. Твой папа и мой – кузены. А мы, выходит, троюродные.

Слово показалось ей безобразным. Он не обратил на это внимания.

– Спрашиваю еще раз. Чему ты хочешь научиться?

Ее вдруг одолел приступ дерзости.

– Ничему. Я и так все знаю.

– Неужели?

– Нет... я просто пошутила.

Марк извлек из кармана пиджака книгу. Полистал ее, раскрыл. Буквы были мелкие, частые, все сливалось.

– Прочти этот кусок по-английски. А потом я тебя проверю на знание слов.

Жюстина покраснела, молчала, не в силах выдавить ни слова, ни по-шведски, ни по-английски.

Он насмешливо улыбнулся:

– Значит, это правда про школы в Швеции. Дерьмо, а не школы.

– У меня нога болит, – прошептала она.

– Да брось притворяться.

– Правда!

– И где именно болит?

Она указала на гипс. Тогда он приподнял край юбки и обхватил ладонями ее ногу, чуть выше колена.

Когда он ушел, она повторила его движение, положила руки над коленом. Медленно передвинула ладони выше, туда, к горячей, саднящей припухлости между ног. Боль, пульсируя, взорвалась в голове.

Глава 16

Уже в субботу Берит снова отправилась в Хэссельбю. Она купила бутылку испанского вина Grand Feudo и горшок с ростками крокусов, она не позвонила перед тем, как выехать, просто собралась и поехала.

День выдался туманный. Берит плюнула на автобус и решила пройтись пешком от конечной станции метро, по тропинке вдоль берега. Она чувствовала, как в ней нарастает ужас, но повернуть назад не могла.

Ночью ей привиделся кошмар. Тор потряс ее за плечо, разбудил.

– Это обычный кошмар? – спросил он. – Или все дело в твоем шефе?

Ей приснилось, что в издательстве устроили вечеринку, на которую собрались все и вся, и самое странное, была там и Жюстина. Во сне Берит была одета в невероятно элегантное платье, с глубоким декольте, с открытой спиной. Сроду она так не одевалась. Она бродила среди гостей, пытаясь хоть с кем-то поговорить, но ее будто никто не замечал.

Может, это действие «субрила», она продолжала принимать таблетки перед сном, теперь ей было трудно засыпать без них. А может, это воспоминания из детства всколыхнулись в ней.

Тор предложил съездить на остров Вате, заночевать там, он полагал, что морской воздух пойдет Берит на пользу.

– Я мог бы блинов нажарить. У нас вроде оставалось немного икры в морозильнике?

– Не хочется, – сказала Берит. – Я не могу сейчас, да и не хочу.

На льду стоял тонкий слой воды. Несколько уток опустились на лед и заскользили, не в силах остановиться. У пирса, где вода никогда не замерзала из-за стока отопительной станции, пришвартовался старый баркас. На набережной толпились какие-то мужики в темных куртках. Она с трудом разглядела название судна, «Сэр Вильям Арчибальд» из Стокгольма.

Издалека долетал какой-то неясный звук. Треск вертолета. Туман был слишком густой, она не могла разглядеть самого вертолета, но звук все приближался.

Жужжание вертолета напомнило ей постановку «Мисс Сайгон», которую она видела с подругами в Лондоне. У них были отличные места, только их здорово напугал неожиданно громкий звук вертолета в начальной сцене. Она помнила и финальную сцену, занавес, слепящий, бьющий прямо в лицо свет, многие плакали, пусть это и сентиментально, но так бесконечно грустно.

Потом они пошли в паб, и там Берит разговорилась с красивым молодым безработным, который упрямо называл ее мамочкой. Тогда, в пабе, ее это развеселило, она подыгрывала, удивляясь своему словарному запасу. На следующее утро ей захотелось поскорее вернуться домой.

Внезапно в тумане возникли два световых пятна, вертолетные прожекторы, треск перерос в грохот. Она почувствовала, как подступает паника – а вдруг он ее не увидит, вдруг приземлится именно здесь? Она отскочила, уткнулась прямо в снежный вал.

Огромная машина скользнула так близко, что ее окатило брызгами. Вертолет принадлежал морскому флоту. Он курсировал взад-вперед вдоль береговой линии, она видела, как пилот, перегнувшись, что-то высматривает внизу. Кто-то провалился под лед? Кто-то именно в этот момент, именно сейчас борется за жизнь в ледяной воде?

А может, Жюстины и дома нет. Эта мысль явилась, когда она поднялась на крыльцо и позвонила. Никто не открыл. Она немного подождала и снова позвонила. Из-за двери донеслось слабое шлепанье, она отступила на одну ступеньку вниз.

Жюстина была дома, одежда как жеваная, будто Жюстина в ней спала. На одной ноге – толстый шерстяной носок.

– Берит? – удивилась она.

– Да, это я... Могу я на минуту зайти? Или ты занята?

Жюстина отступила в сторону:

– Нет, проходи.

– Я тут цветы привезла и... вино. Я же весь твой глинтвейн в субботу выпила... Я подумала... зайду вот так... незваной гостьей.

– Ерунда! Раздевайся.

Жюстина направилась к кухне, и Берит заметила, что она хромает.

– Что с тобой стряслось?

– Ничего особенного, поскользнулась во время пробежки. Чистое безумие бегать зимой, теперь я понимаю. Но это скоро пройдет, мне уже лучше.

– Ты ничего себе не сломала?

– Нет. Эта нога у меня вообще слабая. Я частенько ее подворачиваю.

– Подворачиваешь?

– Когда в следующий раз навестишь меня, все уже будет о’кей. Тогда, может, на прогулку сходим. Посмотрим на старые места. На школу и...

– Ты сейчас ничем не занята? А то, может, отрываю тебя от чего-нибудь важного?

– Вовсе нет.

– Ты не против, если я ненадолго останусь?

– Совсем нет. Давай вина выпьем, а? Который час?

– Вообще-то я вино тебе принесла, я вовсе не собиралась вылакать его сама.

– Открой, пожалуйста, бутылку. Штопор в верхнем ящике. Устроимся в библиотеке, как в прошлый раз. Там уютнее всего.

Они поднялись по лестнице. Берит снова увидела афиши с карамельной фабрики Жюстининого отца, они висели вдоль стен на лестнице как и раньше, прошлое возвращалось.

– Помнишь, как ты нас пастилками «Санди» угощала? – осторожно спросила Берит.

– Может, и угощала.

– У тебя была прорва коробочек с пастилками.

– Да, папа вечно их приносил, мне они в конце концов до чертиков надоели. Захотелось, чтобы во рту появился другой вкус, кроме этих «Санди».