Гордон Томас - Охотники за человеческими органами
Это как игра в шахматы, подумал Мортон и сделал следующий ход:
— Если твоя теория верна, Проф, и Штази обнаружила, что Ромер покидает корабль, они могли подложить бомбу в самолет. Очень похоже на их стиль. И это логически объясняет, почему ничего не осталось для идентификации.
Проф остановился прямо перед Мортоном.
— А чемоданчик Ромера? Разве бомба не уничтожила бы его? Однако в чемоданчике осталось достаточно всего, чтобы ЦРУ возликовало. А когда в Лэнгли сообразили, что не получили почти ничего, след уже остыл. И не было никакого смысла проверять все заново. Совсем никакого. Человек типа Ромера предвидел это. Взгляни на его психологический портрет — умение предвидеть здесь очевидно. Совершенно очевидно.
Мортон кивнул. История с чемоданчиком и раньше вызывала у него подозрения. Теперь он облек в слова свое невысказанное сомнение:
— Проф, ты хочешь сказать, что Ромер жив?
— Почему бы и нет? Это возможно. Вполне возможно.
Они долго молча смотрели друг на друга. Первым заговорил Мортон.
— Тогда, может быть, Кроуз пытался назвать место? Где ему сделали трансплантацию?
Проф поджал губы.
— Все очевидное можешь не принимать в расчет, Дэвид. О том, чтобы искать место, начинающееся с буквы «н», не может быть и речи — и, уж конечно, не надейся отыскать там клинику. Нет, совсем не надейся.
— Я посажу за работу библиотеку, — сказал Мортон, направляясь к двери. Он знал: стоит ему выйти, и Проф снова завалится на свой диван.
Когда он вышел в большую комнату, один из сотрудников поднял голову и кивком подозвал его. Мортон подошел.
— Это поступило, пока вы были у Профа, — пробормотал сотрудник.
На экране светился доклад агентства новостей о том, что тело бывшего шефа КГБ в Западной Германии Бориса Кранского было найдено в номере отеля в Амстердаме. Представитель полиции Дании заявил, что Кранский скончался от сердечного приступа. Не было никаких сведений о том, что он делал в этом городе.
Сняв телефонную трубку, Мортон попросил оператора соединить его с комиссариатом полиции Амстердама. Когда комиссар оказался на проводе, Мортон объяснил причину своего звонка. Комиссар попросил подождать. Через некоторое время он снова взял трубку и сообщил, что тело Кранского кремировано.
Мортон поблагодарил его и повесил трубку. Теперь больше всего на свете ему нужно было поговорить с Анной.
Глава 14
Близился полдень. Олаф Линдман сидел на подушках заднего сиденья лимузина, предоставленного Министерством иностранных дел Швеции для доставки лауреатов Нобелевской премии из Арланды в город. Уже дважды за это утро они с Нилсом и Мартой Гамсун, хорошенькой переводчицей из министерства, съездили в аэропорт и обратно, встретив лауреатов этого года в области литературы и физики. Теперь они ожидали приезда доктора Иосифа Крамера, лауреата Нобелевской премии по медицине.
Он тщательно проверил свою улыбку в зеркале заднего обзора. Эта была Улыбка Самого Радушного Гостеприимства, выработанная им за долгие годы: она сочетала в себе приятность с аккуратно отмеренной дозой уважения, поскольку он давным-давно усвоил, что лауреаты могут стать поразительно нахальны, стоит им почувствовать, что ими недостаточно восхищены. Например, этим утром от него и от Нилса потребовалось много сообразительности и труда, чтобы убедить лауреата в области литературы, что все его книги от первой до последней странички прекрасно знакомы не только им, но и всему населению Швеции.
К счастью, на брифинге в министерстве было отмечено, что доктор Иосиф Крамер абсолютно лишен подобного тщеславия. Однако теперь, когда до встречи оставались считанные мгновения, над ним угрожающе навис вопрос о свидании Мадам с лауреатом. Доставив ее домой, он велел шоферу отвезти себя обратно в фонд. Там, пустив в ход достаточно интриг, он в конце концов сделал то, что по его уверениям было невозможно: продлил время ее беседы с доктором Крамером до целого часа.
Он собирался держать эту новость в секрете от нее до последнего мгновения. Потом, когда она еще не успеет оправиться от удивления и, без всякого сомнения, удовольствия, он произнесет маленькую речь, которую отрепетировал во время своих поездок в аэропорт и обратно.
Я не богатый человек, снова мысленно заявлял он, но могу предложить вам богатство любви и эмоционального тепла. Вы будете почитаемы и лелеемы мной, как ни одна женщина на свете. И по-прежнему глядя ей прямо в глаза, он процитирует своего любимого поэта, Вордсворта: «Сила любви дает успокоенье, которое переживет все остальное». И потом без всяких никчемных пауз он попросит ее выйти за него замуж. В глубине души он действительно верил, что на этот раз она согласится. По тому, как он сумел удвоить ее время с доктором Крамером, она поймет, что он так же силен и решителен, как и она.
Самолет из Женевы приземлился и замер. Прежде чем он успел жестом приказать шоферу в ливрее открыть заднюю дверцу, Нилс и Марта уже стояли на взлетной полосе. Девушка держала в руках изумительный букет цветов; его ассистент — папку в кожаном переплете с расписанием доктора Крамера. Предоставление Мадам драгоценного лишнего времени с доктором означало сокращение его встреч с достойными коллегами из ведущих шведских медицинских учреждений. Он решил не говорить Крамеру об изменениях в плане. Вынырнув из тепла машины, он надел свою официальную шелковую шляпу и поправил воротник черного плаща, а потом бросил торопливый взгляд на черные туфли и убедился, что они по прежнему сияют в холодном сером свете дня. Наблюдая, как распахивается дверь самолета, он повернулся к Марте и сказал:
— Доктор Крамер хорошо говорит по-английски; я слышал, его шведский тоже безукоризненный.
— В отличие от нашего лауреата по физике, — отрывисто произнес Нилс. — Я не мог разобрать почти ни одного слова из всего, что он говорил. Когда дело дойдет до его ответной речи, я буду настаивать, чтобы он произнес ее на своем родном языке.
Пробуя свою Самую Гостеприимную Улыбку, Линдман повернулся к Марте.
— Может быть, вы сделаете перевод?
— Мне бы не хотелось, директор, — натянуто ответила Марта.
Линдман приподнял одну бровь.
— Могу я спросить, почему?
— Этот человек бабник. В своем номере он за несколько минут дважды попытался потискать меня.
Линдман вздохнул. Каждый год всегда находился какой-нибудь лауреат, у которого после получения поздравительной телеграммы от фонда резко возрастало количество половых гормонов.
— Это, конечно, вызывает сожаление. И я прослежу, чтобы вы находились от него подальше, Марта. Но постарайтесь взглянуть на случившееся как на привилегию познакомиться с одним из мировых гениев.
Голос Нилса почти утонул в реве двигателя:
— Причем созданного нами; как и множество других, наш лауреат по физике до этого был совершенно неизвестен. Теперь же лекциями он сумеет зарабатывать в неделю больше, чем многие из тех, кто голосовал за него, за целый год.
Линдман быстро и элегантно качнул головой.
— Нет, нет, Нилс, это не так. Этот русский был гением, как и все наши лауреаты, еще до того, как мы формально подтвердили это. — Ему много раз приходилось выслушивать подобные утверждения в комитете по поводу общего вклада кандидата в науку или литературу. Однако в случае доктора Крамера голосование прошло быстро и единогласно: его открытие было одним из самых значительных и достойных премии.
Он вновь повернулся к Марте.
— С доктором Крамером у вас не возникнет таких проблем. В закрытом докладе вашего же министра он описан как джентльмен старой школы.
На этом разговор прекратился — из самолета вышел высокий стройный мужчина в плаще. За ним шел стюард с чемоданом. Нилс повернулся и кивнул фотографам.
— Выглядит моложе, чем на фотографиях, — пробормотал он.
— И симпатичнее, — добавила Марта.
— Вперед, — скомандовал Линдман, растянув свою Улыбку Наивысшего Гостеприимства и перебирая в уме главные пункты специального доклада, известного лишь ему одному. Иосиф Михаил Крамер принадлежал к тем европейским хирургам, которые не доверяют театрально-чрезмерной чувствительности. Бездетный брак закончился десять лет назад. Несколько связей, ни одной серьезной. Трудоголик без каких-то особых увлечений. Сорок два года — самый молодой лауреат.
Они подошли к подножию трапа, глядя вверх и улыбаясь. Иосиф с ответной улыбкой смотрел вниз. Открылся еще один занавес в театре приветствий.
Помахав рукой и поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, Иосиф дал фотографам сделать первые снимки; волосы его растрепал ветерок, прикрыв глаза так, что камеры не засекли усталость, вызванную уменьшенным притоком крови к его сердцу. Перед посадкой он принял еще две таблетки, расширяющие артерии. Это был русский препарат, на который он просто молился. Все еще улыбаясь, он спустился по трапу.
