Алексей Хапров - Аномалия души
— Да что у вас тут случилось?
Он бросился в комнату.
— Мать честная!
Я прошёл за ним.
— У тебя дома есть телефон?
— Есть.
— Иди звони в «02».
Никодим судорожно сглотнул слюну.
— А что мне им сказать?
— То, что сейчас видишь.
Я схватил его за рукав и потянул к выходу. Натальин брат покорно последовал за мной.
— Пусть только приезжают побыстрее, — напутствовал его я.
— Это уж от меня не зависит, — отозвался он и засеменил к калитке.
Я задвинул засов и вернулся к месту происшествия.
Комната пустовала. Бабка Евдокия увела девочку на кухню и пыталась отвлечь её от увиденного какой-то детской сказкой.
Я подошёл к столу и, стараясь держаться подальше от окна, принялся рассматривать алфавитный круг. Рука Гоманчихи в момент выстрела находилась где-то здесь, в районе букв «К», «Л», «М» и «Н». Значит, имя убийцы начинается с одной из них.
К — Косой! Имя Яшки у всех ассоциируется прежде всего с его кличкой. Пока всё сходится.
Я уселся на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. Бабка Евдокия продолжала рассказывать на кухне свою историю. Внезапно её голос стал отдаляться и стихать. Передо мной всё закружилось. Я почувствовал, что начинаю впадать в тягостное, граничащее с обмороком, забытье. Моё тело ослабло. Взор устлал мрак. И в этом мраке стали медленно проступать знакомые по прошлым сновидениям очертания: затянутое тиной болото, обрамлённый мхом бережок, качающиеся камыши, уродливые кривые сосны…
И тут мой слух прорезал вой сирены. Видение исчезло. Я очнулся и открыл глаза. На стол что-то упало. Я приподнялся. На ватмане лежал отвалившийся с потолка кусок побелки. Он закрывал собой букву «Н».
«Маленько промахнулся, — мысленно усмехнулся я. — Попал бы на «К» — угодил бы в самую точку».
В окне заиграли фиолетовые блики проблескового маячка. Я поднялся с места и отправился открывать дверь.
Проникавший сквозь окна свет выхватил из уличной темноты лицо Ланько. Майор выглядел уставшим и явно пребывал в дурном расположении духа. Его глаза воинственно сверкали из-под пышных, густых бровей.
— Где труп? — не здороваясь, рявкнул он.
— В доме, — указал я.
Ланько поднялся по ступенькам крыльца. За ним шли еще трое. Я посторонился. Мой слух уловил насмешливый шепоток:
— Близкий знакомый Буцынской.
Я нахмурился, раздражённо кашлянул и проследовал за ними.
Оглядев комнату, майор повернулся ко мне.
— Стреляли с улицы?
— С улицы, — ответил я.
Ланько бросил взгляд на одного из оперативников.
— Егоров.
Тот кивнул и вышел во двор. Двое остальных склонились над телом Гоманчихи. Майор тяжело плюхнулся на диван, снял фуражку, отложил её в сторону и, покосившись на меня, указал на табурет. Я присел.
— Ну, рассказывай.
Я, не торопясь, изложил суть произошедшего. Лицо следователя приобрело задумчивое выражение.
— Гоманцова свои вопросы произносила громко? — осведомился он.
— Громко, — подтвердил я. — Думаю, что снаружи их можно было услышать. Тем более, что форточка была открыта.
Ланько потёр переносицу и поднялся с места. Он медленно обошёл вокруг стола, поочерёдно уселся на каждую табуретку, после чего снова посмотрел на меня.
— В каком порядке вы сидели?
— Я вот здесь, — показал я, — хозяйка там, а Евдокия Ивановна — между нами.
— Угу. Так-так. Угу. О ваших посиделках ещё кто-нибудь знал?
Я понял, что наступил удобный момент поведать ему о своих умозаключениях.
— Лично я никому ничего не говорил. Ну, за исключением, конечно, Натальи. Говорила ли кому Евдокия Ивановна — не знаю. Это надо спросить у неё. Однако, у меня есть кое-какие соображения, которые я хотел бы вам высказать. Я хотел сделать это и раньше, но вас не было. Когда я звонил, мне сказали, что вы в командировке.
— Да, я уезжал, — кивнул майор и снова пересел на диван. — Слушаю.
Но едва я открыл рот, как в комнату вбежал Егоров.
— Осмотр земли под окном произведён, — отрапортовал он. — Найдена гильза. Есть следы. Нужна собака.
— Вызывай по рации Рахматуллина, — встрепенулся Ланько.
— Там ещё одна гражданка к вам рвётся. Говорит, что кого-то видела.
— Где она?
— На улице.
— Давай её сюда. Только сначала прикройте чем-нибудь тело.
Дождавшись, пока мёртвую хозяйку накроют вытащенной из шкафа простынёй, оперативник скрылся за дверью. Я понял, что со своими откровениями мне придётся повременить.
В комнату заглянула бабка Евдокия.
— Я очень извиняюсь, — робко произнесла она. — Ребёнок хочет спать. Нельзя ли с нами как-нибудь побыстрее?
— Да, конечно, — кивнул майор и обратился ко второму напарнику. — Петрищев, опроси их, и пусть отдыхают.
Тот взял под козырёк и направился на кухню.
В дом влетела маленькая, рыжеватая старушенция. Визуально она была мне знакома. Я частенько видел её на улице. С её плеч свешивался большой красный платок, а из-под телогрейки выступал тёмно-синий цветастый халат, полы которого едва прикрывали одетые на шерстяные носки галоши.
— Я его видела, видела! — затараторила она, боязливо косясь на простыню.
— Кого вы видели?
— Убийцу! Я живу за два дома отсюда. Дом у меня, хоть и старый, но крепкий. Сто лет стоит, и ещё столько же простоит. Его мой дед строил. А он слыл мастером — золотые руки. Плотник был отменный. Как-то раз к нему обратился здешний городничий…
— Кхе-кхе! — выразительно кашлянул Ланько, поднеся кулак ко рту. — Про городничего — потом. Давайте ближе к сути. Вы присядьте.
— Ах, да, — спохватилась старуха и, суетливо подобрав под себя халат, расположилась на табурете. — Так вот, где-то после полуночи я вышла во двор. Ну, знаете ли, приспичило. Я человек старый, почки изношены. В моём возрасте их сколько ни лечи — проку не будет. Если бы врачи ещё нормальные были! А разве в нашей поликлинике врачи? Это не врачи, а коновалы! И где их только учили? Пришла я как-то раз к участковому…
— Про врачей — в другой раз, — вежливо прервал её майор.
Старуха подпрыгнула и эксцентрично хлопнула себя ладонью по лбу.
— Ах, да. Так вот, у меня удобства — во дворе. Стоят в самой глубине, в углу, у забора. Иду я, значит, смотрю под ноги, чтобы на ежа какого не наступить, — они у нас по ночам частенько шмыгают, — и вдруг вижу — по задворкам кто-то бежит. Несётся так, как будто его скипидаром подмазали. Одет как охотник. Такой, в чёрном плаще, в капюшоне. А в руке — ружьё.
— Ружьё? — насторожился Ланько. — А вы уверены, что это было именно ружьё?
— Ружьё, ружьё! — замахала руками старуха. — Что я, никогда ружья не видела? Пронёсся, точно ураган, и в темноте скрылся.
— Угу, угу, так-так, — забарабанил пальцами по колену майор. — А вы можете этого охотника описать поподробнее? Кстати, как вас зовут?
— Огородникова я, Прасковья, — представилась старуха, явно польщённая вниманием следователя. — Подробнее описать? Уж и не знаю, что тут подробнее. Ну, плащ на нём был такой чёрный, брезентовый, до самых пят. Капюшон такой большой, широкий.
— Лица не рассмотрели?
— Да как тут рассмотришь? Ночь ведь не день. Лунный свет — не солнце.
— А какого он был роста? Толстый, худой?
— Скорее, худой, — рассудительно заметила старуха. — Был бы он толстый — плащ бы его плотнее облегал. А так он висел на нём, точно мешок. Явно был не по размеру. А что касается роста — даже не знаю, как сказать. Средний, вроде, рост.
— Вы очень наблюдательны, — расплылся в улыбке майор.
Огородникова довольно зарделась. Ланько поднялся с дивана.
— Давайте так, — вот я. Подхожу я под его рост?
— Нет, — замотала головой старуха. — Вы слишком высокий.
— Хорошо. Тогда посмотрим на гражданина Буцынского…
— Я не Буцынский, — возразил я.
— Ох, пардон, — спохватился Ланько. — Впрочем, фамилия здесь не важна. — Он сделал мне знак рукой, призывая подняться. Я встал. — Вот он, вот его рост. Подходит?
Старушка смерила меня с головы до ног и поцокала языком.
— Нет. Тот был выше.
— Насколько выше?
— Ну, где-то на полголовы.
В моей душе забурлило. Яшка Косой был именно таким. Поскорей бы остаться со следователем наедине.
В окошко постучали. Это был Егоров.
— Товарищ майор, Рахматуллина привезли.
— Иду, — отозвался Ланько и повернулся ко мне. — Собачник приехал. Подожди меня, хорошо? Никуда не уходи.
— Хорошо, — кивнул я.
Майор с почтением наклонился к Огородниковой.
— Большое вам спасибо за информацию. Вы нам очень помогли. Очень! Если ещё что-нибудь вспомните — обязательно позвоните. Слышите? Обязательно!
— Да, да, конечно, — угодливо защебетала Прасковья и, бросив последний взгляд на труп, засеменила к выходу.
Дверь кухни распахнулась. Послышались беспокойные голоса. Моему взору предстали Петрищев и бабка Евдокия.
