Джоди Пиколт - Похищение

Еще шаг — и Крис расцелует его внушительную задницу. Но в Аризоне это, похоже, срабатывает. Судья подзывает секретаря.

— Позвоните в секретариат и узнайте, нет ли там какого-нибудь ходатайства. Поданного и, желательно, удовлетворенного.

Секретарь берет трубку и произносит слова, напрочь лишенные громкости. Никогда не понимал, как им это удается, но такой умелец находится в каждом суде. Договорив, он поворачивается к судье.

— Ваша честь, судья Юматалло только что удовлетворил ходатайство.

— Мистер Тэлкотт, вам сегодня везет, — говорит Ноубл без тени доброжелательности в голосе. — Ваш клиент признает свою вину?

Стараясь даже краем глаза не глядеть на Эндрю, я говорю:

— Нет.

Эндрю, напрягшись, шепчет:

— Ты же говорил…

Я шепотом же его осекаю:

— Потом!

Судья листает материалы в своей папке.

— Вижу, вам установили залог — миллион долларов наличными. Вы, мисс Вассерштайн, должно быть, хотите, чтобы сумма осталась неизменной?

Он смотрит на прокурора, о котором я до этого момента и не вспомнил. Ее каштановые кудри собраны в тугой узел, а губы, похоже, не знают улыбки.

— Да, Ваша честь, — отвечает она, вставая.

И только тогда я понимаю, что она беременна. Не просто, заметьте, беременна, а уже на той стадии, когда ребенок готов выпрыгнуть наружу со дня на день. Превосходно! Значит, мое новое проклятие — это прокурорша на сносях, чья симпатия естественным образом будет на стороне потерявшей ребенка женщины.

— Это дело о похищении имеет чрезвычайную важность для штата Аризона, — говорит она. — И, учитывая, что подсудимый уже проявил свою неблагонадежность и может проявить ее вновь, мы считаем, что о снятии залога не может быть и речи.

Я, прокашлявшись, встаю.

— Ваша честь, мы настоятельно просим вас обдумать вопрос залога. Мой клиент ни разу не привлекался…

— Позвольте возразить, Ваша честь.

Прокурор поднимает сложенную гармошкой распечатку, и та расправляется до самого пола. С документом такой длины Эндрю Хопкинс может показаться преступником века.

— Вы могли бы и упомянуть об этом, — сквозь зубы цежу я в сторону Эндрю.

Нет ничего хуже для адвоката, чем когда прокурор выставляет его дураком. Подзащитный тогда автоматически превращается в обманщика, а ты сам — в человека, не справившегося со своими обязанностями.

— В декабре тысяча девятьсот семьдесят шестого года подсудимому выдвинули обвинение в нападении… тогда еще под именем Чарлз Эдвард Мэтьюс.

Судья ударяет молоточком о трибуну.

— Слушать больше не желаю! Если миллиона хватило, чтобы удержать подсудимого в Нью-Гэмпшире, двух должно хватить, чтобы он не сбежал из Аризоны. Наличными.

Приставы тащат Эндрю прочь, цепи его кандалов звенят.

— К чему вы ведете? — спрашиваю я.

Судья поджимает губы.

— В мои обязанности не входит объяснять вам, в чем заключаются ваши обязанности, мистер Тэлкотт. Кто вообще учит студентов-юристов в Нью-Гэмпшире?

— Я учился на юридическом в Вермонте, — поправляю его я.

Судья лишь презрительно фыркает.

— Вермонт — это тот же Нью-Гэмпшир. Следующее дело.

Я пытаюсь поймать взгляд Эндрю, но он не оборачивается. Крис хлопает меня по плечу, чтобы подбодрить, и я наконец вспоминаю о его существовании.

— Здесь всегда так, — с сочувствием говорит он.

Когда мы выходим, я замечаю прокурора, поглощенного беседой с пожилыми супругами.

— Ты хорошо знаешь окружного прокурора?

— Эмму Вассерштайн? Достаточно хорошо. Свое потомство она, скорее всего, сожрет. Крутая дамочка. Я давно с ней не сталкивался, но сомневаюсь, что беременность смягчила ее нрав.

Я вздыхаю.

— А я надеялся, что это какая-то гигантская опухоль.

Крис ухмыляется.

— Хуже, по крайней мере, уже не будет.

В этот момент Эмма Вассерштайн разворачивается и уводит пожилую пару из зала суда. Пара эта, очень хорошо одетая, явно нервничает. Я сразу распознаю в них смятение, которое обычно охватывает не знакомых с системой правосудия людей. Мужчине около пятидесяти пяти, он смугл, нерешителен. Он обнимает жену, которая, споткнувшись, налетает прямо на меня.

— Disculpeme, — говорит она.

Волосы цвета воронова крыла, веснушки, которые не скроешь под пудрой, черты ее лица… Я отступаю назад, пропуская женщину, которая одна в целом свете может быть матерью Делии.

Залы суда всегда полны звуков: скрип подошв, тихий шепот свидетелей, репетирующих речь, звон мелочи, клацанье рукоятей на торговых автоматах. А вот хлопают в ладоши здесь нечасто, хотя хороший суд — это всегда хорошее представление. Потому, услышав аплодисменты, я судорожно озираюсь в поисках источника непривычного звука.

— Не лучший твой выход, — говорит шагающий мне навстречу Фиц, — но я поставлю тебе восемь баллов из десяти, дам, так сказать, гандикап: ты же после перелета.

И я уже не могу сдержать улыбки.

— Господи, как я рад увидеть хоть одно доброжелательное лицо!

— Ничего удивительного — после такого-то сражения с Медеей! А где Делия?

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Она позвонила сказать, что Софи заболела, но я не смог с ней связаться.

— Значит, она даже не знает, что слушание уже состоялось?

— Еще десять минут назад даже я не знал об этом слушании.

— Она тебя прикончит.

Я согласно киваю. Из кармана Фица торчит блокнот. Я тут же выхватываю его и пробегаю глазами по заметкам. Фиц явился сюда не затем, чтобы оказать нам моральную поддержку. Он пишет об этом в свою газету.

— Может, и прикончит, но только после тебя, — сухо отмечаю я.

— Ну что же, — Фиц виновато наклоняет голову. — Будем соседями в аду.

Мы идем по коридору, и я понятия не имею, какова наша конечная цель. Не удивлюсь, если этот коридор выведет нас снова в тюрьму.

— Поезжай к ней, — советую я. — Мы живем в трейлере в Месе. Трейлер размером меньше, чем будка Греты.

— В любом случае там должно быть уютнее, чем в мотеле, на который раскошелилась моя газета. Мотель расположен в очень удобном месте — прямо возле аэропорта «Скай Харбор». Настолько близко, что каждый раз, когда там взлетает самолет, бачок сам сливает воду.

Я достаю из нагрудного кармана ручку и записываю у Фица на ладони по-прежнему чужой мне адрес.

— Скажи, что я приеду как только смогу. И попроси позвонить, чтобы я знал, как дела у Софи. И если получится сделать это ненавязчиво, будь добр, сообщи ей о слушании.

По коридору я ухожу, подгоняемый смехом Фица.

— Трус! — кричит он мне вслед.

Я оборачиваюсь с усмешкой.

— Слабак, — откликаюсь я.

Через полчаса я оказываюсь в том месте, где все начиналось: в приемной тюрьмы Мэдисон-Стрит. И снова приходится спорить с той же женщиной насчет моей справки из коллегии. Мне велят ждать, пока приведут моего клиента. Вот только на этот раз его таки приводят. Эндрю дожидается, пока надсмотрщик запрет дверь в крохотную комнатушку, прежде чем взорваться.

— Невиновен?!

Основная задача адвоката — защищать интересы клиента. Но как быть, если интересов у клиента не осталось? Как быть, если клиент усложняет и без того непростую ситуацию и просит о том, что причинит немыслимую боль женщине, за которую ты готов отдать жизнь?

— Эндрю, я вас умоляю… Я думал, одной ночи в тюрьме будет достаточно, чтобы вы передумали здесь прописаться. — Глаза его вспыхивают, но он не говорит ни слова. — И потом, по-вашему, как это воспримет Делия? — добавляю я. — Увидевшись с вами вчера вечером всего на полчаса, она уже потеряла покой.

— Но истинной причины ты не знаешь, Эрик. Она меня ненавидит. Ненавидит за то, как я с ней поступил.

Делия плакала, вернувшись домой, но я не стал спрашивать почему. Предположил, что это нормально, когда твоего любимого отца сажают в тюрьму. Я не стал спрашивать; я не мог спросить, будучи адвокатом ее отца… И, оставаясь адвокатом ее отца, я не могу посвящать Эндрю в ее соображения на этот счет.

— Это она попросила меня не признавать вину, — сознаюсь я. — Она настояла.

Эндрю поднимает глаза.

— До того как увиделась со мной или после?

Я, не дрогнув, лгу:

— После.

Когда же этому всему придет конец?

Обессилев, он опускается на стул, и я впервые замечаю синяки у него на лбу и около рта. И следы ногтей на шее. На слушании я был настолько занят судьей, что даже не взглянул на своего подзащитного. Он долго молчит, и единственный звук в комнате доносится из бьющейся в предсмертных конвульсиях лампы на потолке.

— На нее сейчас столько всего навалилось, — вкрадчиво увещеваю его я. — Вы двадцать восемь лет прожили с осознанием возможности такого исхода, а для Делии это было потрясением. Ей нужно немного времени. И ей нужно знать, что вы готовы дать ей его. — Я запинаюсь. — Вы пошли на громадный риск, чтобы быть с ней, Эндрю. Зачем же останавливаться сейчас?