Тесс Герритсен - Смерть под ножом хирурга
— Нет, сэр.
— Даже доктору Сантини?
Она взглянула на Гая, который с несчастным видом неловко задвигался на стуле.
— Проверить ЭКГ было моей обязанностью, а не доктора Сантини, — ответила она твердо, — он доверял моему слову.
Сколько раз я повторяла эти слова? Сколько еще раз я должна отвечать на эти проклятые вопросы!
— Доктор Сантини? У вас есть что сказать?
Гай неохотно ответил:
— Доктор Чесни говорит правду. Я доверял ее мнению, — и добавил: — И сейчас доверяю.
Спасибо, Гай. Взгляды их встретились, и он слабо улыбнулся.
— Давайте вернемся к той операции, доктор Чесни, — продолжал доктор Ньюхауз. — Итак, вы говорите, что ввели, как обычно, необходимую дозу пентонала.
Кошмар продолжался. Смерть Эллен О'Брайен препарировали сейчас так тщательно, как труп в прозекторской.
Когда вопросы закончились, ей предоставили возможность высказаться. Она произнесла свою речь спокойным голосом:
— Я знаю, что моя версия покажется странной. И не могу доказать ее, по крайней мере пока. Скажу одно — я сделала все, что было в моих силах, чтобы спасти жизнь Эллен. В заключении говорится, что она умерла из-за моей ошибки. Но я ли ее убила? Я так не считаю. — Голос ее дрогнул, она не знала, что добавить, и скомкала конец, пробормотав: — Благодарю вас.
Встала и вышла.
Им понадобилось двадцать минут, чтобы достигнуть соглашения. Потом ее вызвали вновь. Окинув взглядом собрание, она увидела, что к нему присоединились две новых персоны. Джордж Беттенкурт и юрист клиники. На лине Беттенкурта застыло холодное удовлетворение. И она знала, еще до того, как был произнесен приговор, каким он будет.
Его зачитал председатель комиссии, доктор Ньюхауз:
— Мы знаем, что ваше описание событий расходится с официальным заключением, где говорится, что помощь, оказанная вами Эллен О'Брайен, была некомпетентной.
Кейт вздрогнула, как будто ее хлестнули по лицу. Этим словом ей нанесли громадное оскорбление, какое только можно нанести специалисту. Доктор Ньюхауз вздохнул и снял очки усталым жестом, как будто нес тяжелую ношу на плечах.
— Вы — новый человек в клинике, доктор Чесни, менее года работали с нами. Такой трагический случай за столь короткий период времени нас очень тревожит. И мы вынуждены передать дело в дисциплинарный комитет. Они вынесут свое решение. — Он взглянул на Беттенкурта. — А пока мы поддерживаем решение администрации о вашем отстранении от работы.
Вот и конец. Глупо было надеяться на другое решение.
Они дали ей возможность ответить, но у нее пропал голос. Все свои силы она направила на то, чтобы сдержаться, не заплакать перед ними. Перед этими людьми, только что уничтожившими ее.
Она очнулась, когда ее дважды окликнули, и увидела, что перед ней стоят Беттенкурт с юристом.
— Настало время поговорить, доктор Чесни, — провозгласил юрист.
Она нахмурилась:
— Поговорить? О чем?
— О принятии условий истца.
У нее одеревенела спина.
— Это немного преждевременно.
— Наоборот, кажется, мы опоздали.
— О чем вы?
— В мой офис несколько часов назад явился репортер. Дело получило огласку, О'Брайены передали всю историю в газеты. И боюсь, вам уже вынесли там приговор.
— Но дело завели только на прошлой неделе!
— Нам надо скорее действовать, самый лучший выход для вас — немедленная отставка. Все, что требуется нам, — ваше согласие. Нам пора начать торговаться, они просят полмиллиона.
Полмиллиона долларов. За человеческую жизнь.
— Нет, — сказала она.
Юрист удивленно переспросил:
— Простите?
— Ничего не доказано. Пока дело дойдет до суда, надеюсь, я получу доказательства своей правоты.
— Оно не пойдет в суд. Дело будет закрыто и без вашего согласия.
Она упрямо сжала рот.
— Тогда я найму своего адвоката. Он будет представлять не клинику, а мои интересы.
Оба переглянулись. Тон юриста изменился:
— Вы, кажется, не до конца понимаете, что для вас значит суд. Доктора Сантини, единственного, кто вас поддерживает, по всей вероятности, исключат из дела. И вы станете единственным и основным обвиняемым. Газеты будут трепать ваше имя. Я знаю их адвоката, Дэвида Рэнсома. Я не раз видел, как он буквально на куски рвал в зале суда обвиняемых докторов. Поверьте, не желаю вам пройти через это.
— Мистер Рэнсом больше не ведет это дело, — сказала она.
— Что?
— Он его передал другой конторе.
— Откуда у вас такие слухи? — фыркнул он недоверчиво.
— Он сам мне сказал.
— Вы что, говорили с ним?!
И не только. Еще и спала с ним.
— Да, на прошлой неделе. Я пошла к нему и рассказала о подмене ЭКГ…
— Господи, — ахнул юрист, — это конец. У нас большие проблемы.
— Почему?
— Он использует эту бредовую версию, чтобы добиться большей суммы.
— Но он поверил мне! Поэтому и отказался от дела.
— Он не мог вам поверить. Я его хорошо знаю.
Я тоже!
Но убеждать их было бесполезно.
Юрист захлопнул свой кейс и взглянул на Беттенкурта:
— Джордж?
Беттенкурт смотрел на нее со странным выражением. Ни гнева, ни вражды, взгляд непроницаемый, как у игрока в покер.
— Я беспокоюсь о вашей дальнейшей судьбе, доктор Чесни.
Я тоже. Она едва удержалась, чтобы не крикнуть.
— К несчастью для вас, дисциплинарный комитет рассмотрит ваше дело в спешном порядке. И вероятно, вас предложат уволить. И тогда ваш послужной список будет испорчен. Вам будет практически невозможно найти новую работу. Я предлагаю выход. Это лучше, чем увольнение с такой характеристикой.
Он держал перед ней лист бумаги с напечатанным заявлением об уходе по собственному желанию, уже с датой, осталось лишь место для ее подписи.
— Все, о чем будет сказано в вашей характеристике, — это что вы ушли по личным причинам. Никаких убийственных заключений лечебной комиссии. Не будет записи об увольнении в связи с некомпетентностью. Вероятнее всего, вы найдете себе работу, хотя и не в этом городе. — Он протянул ей ручку. — Подписывайте. Уверяю — единственный для вас выход.
Она смотрела на бумагу. Все подготовлено, все предусмотрено, они уверены в ее капитуляции.
— Мы ждем, доктор Чесни, — повысил голос Беттенкурт, — подписывайте.
Она встала. Взяла лист и, глядя ему прямо в глаза, разорвала пополам.
— Вот вам мое согласие. — Повернулась и вышла.
Только проходя через администрацию, она осознала, что сейчас сделала. Сожгла мосты. И теперь не может быть пути назад, придется до конца идти выбранным путем.
В середине коридора она замедлила шаги и остановилась. Хотелось заплакать, но слез не было. Она просто стояла, глядя, как к площадке с лифтами спешит последняя из задержавшихся сотрудниц. Минуло пять часов, коридор опустел, лишь в дальнем конце уборщик пылесосил ковер, но вот он завернул за угол, и шум пылесоса постепенно затих, повисла тяжелая давящая тишина. Из приоткрытой в кабинет Кларенса Эвери двери в коридор падала полоска света. Ее не удивило, что он задерживается, Эвери часто задерживался, удивило другое — почему сегодня его не было на комиссии. Ведь он обещал прийти. Сегодня ей так не хватало поддержки.
Она решила с ним поговорить. Но, заглянув офис, к своему разочарованию, обнаружила только секретаря Эвери: женщина собирала со стола бумаги. Она подняла голову:
— О, доктор Чесни, это вы.
— А доктор Эвери еще в клинике?
— Как, разве вы ничего не знаете?
— О чем?
Секретарь с грустью посмотрела на фото, стоявшее на столе шефа.
— Прошлой ночью в частной лечебнице умерла его жена. Его сегодня не было на работе.
Кейт прислонилась к косяку, у нее подкосились ноги.
— Его… жена?
— Да, все так неожиданно случилось. Говорят, от сердечного приступа. Но… Что с вами?
— Все в порядке.
— Вы плохо выглядите.
— Ничего, со мной все в порядке, — повторила Кейт, вышла в коридор и направилась к лифтам. Пока спускалась в вестибюль, перед глазами стояла картина: испуганный доктор Эвери и разбитая ампула у его ног.
Ей надо заснуть… И лучше, если я сам сделаю это, я буду там, чтобы попрощаться. Как вы считаете?
Двери лифта с шипением открылись. Несмотря на яркое освещение в вестибюле, ее накрыла волна страха. Захотелось немедленно увидеть Дэвида, найти у него сочувствие и защиту. Она вышла из клиники и буквально бегом направилась к машине. Ехала по забитым автомобилями в час пик улицам, а паника все росла. Вдруг его офис закрыт и он уже ушел? Прошу тебя, не уходи, прошу, подожди меня…
— Я требую объяснения, доктор Рэнсом. Еще неделю назад наши шансы выиграть дело были высоки. А теперь вы бросаете нас… Я хочу знать, почему?