Жан-Кристоф Гранже - Пурпурные реки
— Вы ничего не заметили, когда пришли сюда утром?
— А что я должен был заметить?
— Мог кто-нибудь проникнуть ночью в ателье?
Ко расхохотался, указывая на четыре инфракрасные камеры, висевшие в углах.
— Тот, кто сюда залезет, не обрадуется, уж поверьте мне. Я столько денег вложил в охранную систему…
Карим усмехнулся.
— Давайте все же проверим. Я знаю немало ребят, для которых ваша система — детские игрушки. Вы сохраняете негативы?
Ко насупился.
— Негативы я вам показать не могу. Сожалею, но это конфиденциально…
Сыщик заметил, как нервно пульсирует на шее фотографа синяя вена. Настало время сменить тон.
— А ну гони негативы, папаша, не нервируй меня!
Фотограф смерил его взглядом, поколебался и неохотно кивнул. Они подошли к другому шкафу. Ко открыл его и вытащил один из ящичков. Руки у него тряслись. Лейтенант внимательно следил за фотографом. Чем дальше, тем яснее он чувствовал, что в этом человеке просыпается страх. Как будто в процессе розысков он начал вспоминать какие-то странные подробности и они не давали ему покоя.
Фотограф снова уткнулся в свои конверты. Шли секунды. Наконец он поднял глаза. Его лицо нервно дергалось.
— Я… тут их больше нет. Правда!
Карим рванул ящик к себе. Фотограф вскрикнул: ему прищемило пальцы. Но полицейский решил, что слишком долго проявлял кротость. Схватив Ко за горло, он оторвал его от пола. Голос лейтенанта звучал по-прежнему ровно:
— Будь умником, папаша, не ври. Так тебя обокрали или нет?
— Н…нет… Я клянусь!..
— Тогда что же ты сделал с этими гребаными снимками?
Ко с трудом пробормотал:
— Я… я их продал.
От неожиданности Карим выпустил свою добычу. Фотограф заохал, потирая больную руку. Сыщик хрипло прошептал:
— Продал? Когда?
— Господи… да это старая история… В конце концов, я имею право делать со своими снимками все, что хочу…
— КОГДА ты их продал?
— Да не помню… Лет пятнадцать назад…
Карим не мог прийти в себя от изумления. Он отшвырнул фотографа к шкафу. Прозрачные пакетики веером разлетелись по комнате.
— А ну-ка, начни с начала, папаша! А то я никак не пойму, что ты там несешь. Ко жалобно сморщился.
— Это было однажды летом, к вечеру… Пришла женщина… Она хотела получить эти снимки. Те же самые, что и вы. Теперь я вспомнил.
Эта новость ошеломила Карима. Значит, «они» уже с 1982 года охотились за фотографиями маленького Жюда!
— Она говорила тебе о Жюде? Жюд Итэро! Называла она это имя?
— Нет. Просто взяла снимки и негативы.
— За башли, конечно?
Фотограф кивнул.
— Сколько?
— Двадцать тысяч франков… Огромная сумма по тем временам… за несколько фото…
— Зачем ей нужны были эти снимки?
— Не знаю. Я не спрашивал.
— Ты их наверняка рассматривал. Был ли там мальчик с какими-то особенностями на лице? С чем-то таким, что стараются спрятать?
— Нет. Ничего такого я не видел… Не знаю… Не помню.
— А женщина? Как она выглядела? Такая высокая, здоровенная? Это была его мать?
Старик замер, а потом вдруг разразился смехом. Громким, хриплым, утробным смехом. Потом проскрипел:
— Ну уж это вряд ли!
Карим схватил его за руки и прижал к стене.
— ПОЧЕМУ?
Ко закатил глаза и прошептал из последних сил:
— Это была монашка, черт бы ее взял. Католическая монашка!
21
В Сарзаке было три церкви. Одна стояла на ремонте, при второй доживал свои дни совсем дряхлый священник, в третьей всем заправлял молодой кюре, о котором ходили самые темные слухи. Поговаривали, будто он пьянствует вместе с матерью у себя дома, возле церкви. Лейтенант, ненавидевший всех без исключения жителей Сарзака, в особенности их страсть к сплетням, вынужден был на сей раз признать их правоту: однажды его вызвали разнимать сына с мамашей, затеявших грандиозную драку.
Именно этого кюре Карим и выбрал, чтобы получить нужную информацию.
Он резко затормозил возле домика священника. Это было унылое одноэтажное бетонное строение, приткнувшееся к современной церкви с асимметричными витражами. На маленькой табличке значилось: «Мой приход». У порога пышно произрастали крапива и чертополох. Карим позвонил. Прошло несколько минут. Из-за двери доносились приглушенные крики. Полицейский выругался про себя: этого ему еще не хватало!
Наконец дверь открыли.
Карим сразу понял, что перед ним стоит пропащий человек. В середине дня от священника уже вовсю несло спиртным. Его худое лошадиное лицо заросло неряшливой клочковатой бородкой, в спутанных волосах мелькала проседь. Мутные желтые глаза бессмысленно уставились на гостя. Ворот пиджака перекосился, на рубашке темнели жирные пятна. Это был конченый человек, и служить в церкви ему, видимо, оставалось так же недолго, как листку ладана — благоухать в кадильнице.
— Что вам угодно, сын мой?
Голос звучал хрипло, но довольно твердо.
— Карим Абдуф, лейтенант полиции. Мы уже знакомы.
Кюре поправил грязный воротник.
— А, да-да, припоминаю… — Глаза его испуганно забегали. — Вас вызвали соседи?
Карим улыбнулся.
— Нет. Просто мне нужна ваша помощь. Для одного расследования.
— Ах, так! Ладно, входите.
Сыщик вошел в дом, и его подметки тут же прилипли к полу. Глянув вниз, он увидел на линолеуме блестящие полосы.
— Это моя мать, — шепнул священник. — Она давно не убирает. Все перепачкала своим вареньем. — И он почесал лохматую голову. — Совсем рехнулась, только и ест что варенье.
В комнате царил хаос. Со стен свисали лоскутья самоклеющейся пленки, имитации дерева, кафеля или ткани. В соседнем помещении валялись в беспорядке желтые коврики, явно вырезанные бритвой из старого паласа, а на диване подушки кошмарных цветов — жалкая карикатура на гостиную. Садовые инструменты были разбросаны прямо на полу. Через другую дверь виднелась еще одна комната — незастеленная кровать, пластиковый стол без скатерти, а на нем грязные тарелки.
Священник направился в гостиную. По пути его шатнуло, но он все же устоял на ногах. Карим сказал:
— Налейте-ка себе выпить, отче. Так дело быстрей пойдет.
Кюре обернулся и бросил враждебный взгляд на гостя.
— Посмотрите лучше на себя, сын мой. Вы весь дрожите.
Карим с трудом перевел дыхание. Он и впрямь еще не оправился от шока. После бурной сцены у фотографа он никак не мог собраться с мыслями и двигался точно во сне. Голова у него гудела, сердце бешено колотилось. Он машинально вытер лицо рукавом, как мальчишки вытирают сопли.
Священник наполнил стакан.
— Вам налить? — спросил он с ехидной улыбкой.
— Я не пью.
Кюре хлебнул из стакана. Его бескровное лицо слегка порозовело, глаза ярко заблестели. Он язвительно хихикнул:
— Что, ислам не дозволяет?
— Нет. Хочу сохранить ясную голову для работы, вот и все.
Кюре поднял стакан.
— Ну, тогда за вашу работу!
Карим заметил, что по коридору бродит мать священника. Сутулая, почти горбатая, она шмыгала взад-вперед, прижимая к груди банку варенья. Он подумал о вскрытом склепе, о скинах, о монахине, купившей школьные фотографии… а теперь вот еще эта парочка призраков! Он словно открыл ящик Пандоры, и оттуда вылетел целый сонм кошмаров, которым не было конца.
Священник перехватил его взгляд.
— Оставьте это, сын мой, не обращайте внимания. — И он уселся на один из потрепанных диванов. — Я вас слушаю.
Карим мягко поднял руку.
— Во-первых, одна просьба: не называйте меня, пожалуйста, «сын мой».
— Вы правы, — ответил кюре, ухмыляясь. — Что поделаешь — профессиональная привычка.
И он снова глотнул вина, иронически глядя на своего собеседника. Теперь он держался вполне уверенно.
— Так какое же дело вы расследуете?
Карим удовлетворенно подумал: он еще не знает об осквернении могилы. Значит, Крозье удалось сохранить этот случай в тайне.
— Извините, этого я вам сообщить не могу. Скажу только, что я ищу один монастырь. В окрестностях Сарзака и Каора. Или еще где-нибудь в этом регионе. Я рассчитываю на вашу помощь.
— А какая конгрегация?
— Не знаю.
Кюре снова наполнил стакан. Темное вино играло разноцветными бликами.
— Здесь у нас их немало, — и он хихикнул. — Наш район располагает к уединению…
— Так сколько же точно?
— В одном только нашем департаменте не меньше дюжины.
Карим быстро прикинул в уме: посещение монастырей, наверняка рассеянных по всей округе, займет у него целый день, если не больше. А сейчас уже шестнадцать часов. У него в запасе осталось всего два. Снова тупик.
Священник встал и начал рыться в шкафу. «Ага вот оно!» И он принялся листать нечто вроде справочника с плотными, как в Библии, страницами. Мать кюре вошла в комнату и направилась прямиком к бутылке. Она налила себе вина, даже не взглянув на Карима. Ее глаза были устремлены только к сыну. Глаза хищной птицы, горящие злобой и ненавистью. Священник приказал, не отрываясь от книги:
