Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

«Авантюрных…»

— Безрассудных.

«Слушай, как думаешь, а если кто-то залезет и звезду туда прикрутит — они же перестанут об этом мечтать? Им незачем станет».

— Вик, мы с тобой не станем думать за всю деревню детей. В лесу достаточно деревьев, с которых можно упасть, рек, в которых можно утонуть и диких зверей, которых можно встретить. Не то что бы я призывал тебя к равнодушию, но лезть на елку не нужно… Слушай, а к блинам у нас ничего и нет, но я тебе чаю заварил.

«Да мне и не нужно ничего. Хотя меда жалко… Слушай, Мартин, а, Мартин. Я знаю, о чем ты подумал, когда Риша рассказала про Крота».

Мартин молча домыл сковороду, вытер руки полотенцем и уступил Вику место. Он забрал чайник и тарелку и тихо прошел в комнату.

Он тогда подумал, что ему очень повезло, что Вик не занимается такой чушью.

— Все-таки хорошо, что я не стал дружить с другими детьми. Доказывать им еще что-то, а потом одному сидеть…

Мартин только вздохнул и покачал головой.

Он не мог требовать от Вика не делать выводы, к которым пришел сам.

Действие 10

Тени деревьев

Людей погибель — в похвальбе,

В уверенности их в себе.

Шекспир

На следующее утро произошло именно то, чего так боялся Мартин с самого лета — Вик проснулся больным.

Мартин тревожился не просто так. Во-первых, он помнил, что Вик болеет тяжело, может бредить при температуре и страдает от сильных головных болей. Во-вторых, Мартин припрятал банку меда и лекарства на такой случай. Еще летом ему удалось достать парацетамол и анальгин, что было нетривиальной задачей, ведь все лекарства покупались в городе. Отец запаса не имел, предпочитая лечиться алкоголем.

Но Мартин прекрасно понимал, что Вику нужна забота и нормальное лечение, а не дешевые таблетки, мед и его утешения.

Проем словно заволокло туманом. Мартин впервые не смог сам шагнуть в него, словно встретив непреодолимое препятствие.

«Вик, ты меня слышишь?..»

— Будто через вату, — просипел он в ответ.

«Не говори вслух, ладно? Береги горло. Помоги мне занять твое место. Судя по тому, что я чувствую себя сносно, ты в своей комнате не будешь болеть».

«Нет, не надо… Не хочу, чтобы тебе было плохо».

«Так этот туман здесь, потому что ты меня не выпускаешь?» — прошептал Мартин.

Снова безотчетный страх и липкая тревога сдавили горло. Он сделал шаг назад от порога и упал, запнувшись о кресло.

«Ты в порядке?» — раздался встревоженный голос.

«Да, прости», — пробормотал Мартин, вставая с пола.

Он сам не понял, что его так напугало. Впрочем, со своими чувствами он все равно предпочитал разбираться в свободное время.

«Дай мне хоть чай тебе сделать, согреешься», — предложил он, прислушиваясь к надсадному кашлю.

Вик, подумав, все-таки кивнул. В этом момент туман в проеме рассеялся.

Мартину не требовалось искать градусник, чтобы понять, что температура очень высокая и ее нужно сбивать. Мир качался и плыл перед глазами, с каждым движением у него возникало чувство, что он возвращается в проем — мир словно опрокидывался, он не чувствовал опоры и никак не мог заставить себя думать. Мысли расплывались раскаленным маревом.

Он подполз к краю кровати. Очень медленно встал, опираясь ладонями на кровать. Каждое движение требовало невероятных усилий и полуминутных передышек.

«Мне кажется, или тебе не стоит ходить на кухню за чаем?»

«Я сейчас выпью таблетки, подождем, пока они подействуют, хорошо?»

Он дошел до шкафа и достал со дна нижнего ящика завернутые в платок лекарства. Две таблетки парацетамола ему пришлось разгрызть и проглотить, потому что запить было нечем. После этого он лег обратно в кровать. Его била частая дрожь, одеяло казалось ледяным. Стоило закрыть глаза пришли разноцветные круги, лопающиеся, как мыльные пузыри и возникающие снова. В висках пульсировала тупая боль.

И вместе с болью все сильнее нарастал страх.

Что-то приближалось к нему. Черное, вязкое и холодное. Что-то страшное. Чужое. Опасное и неумолимое. Тянулось, заставляя горло сжиматься спазмом, и обжигая глаза. Оно тянется не из темноты, нет. Его страх живет в метели.

В белоснежном, воющем пространстве, кружащем крошку битого стекла. И оттуда…

Он провалился в спасительный сон раньше, чем успел понять, что ему не справиться с наступающей паникой.

Мартин проснулся через несколько часов. Горло по-прежнему болело, и ужасно слезились глаза. Но комната сохраняла очертания, и никакой метели и монстров в метели не было.

Вик спал. В комнате было тихо и темно, но с кухни доносились расплывающиеся звуки — кажется, проснулся отец. Мартин слышал звон посуды, хриплые ругательства, и с трудом различал густой запах чего-то жарящегося. Он чувствовал лук, чеснок и сливочное масло.

Будь Мартин один — он бы скорее перемотал себе горло колючей проволокой, чем пошел бы сейчас на кухню. Но его душил сухой, надсадный кашель, обжигающий горло. Его знобило и шатало от слабости, когда он пытался встать. Бросить Вика в таком состоянии он не мог.

Пришлось вставать, натягивать свитер и выходить из комнаты. Что-то смутно, безотчетно тревожило его, и Мартин быстро понял, что именно.

Ему предстояло впервые с самого лета заговорить с отцом. Последнее слово, которое он ему сказал, было: «Десять». Впрочем, он явно не скоро расстанется с этим человеком. Ему и так удавалось избегать отца месяцами.

Но, если он снова пьян и снова решит его избить — Вик может не пережить. Если им не удастся встать с постели, если он не сможет выпить воды, поесть, принять таблетку…

Нет никакой надежды, что отец что-то заметит и спасет его. По крайней мере, Мартин не стал бы на это полагаться.

Он почувствовал, как кашель сворачивается в легких в тугой, игольчатый клубок.

Нет, нужен чай. И лучше бы еще кусок сливочного масла, если оно не все в сковороде осталось.

— Здравствуй, папа, — ровно произнес он, стоя в проеме.

Отец сидел спиной и заслонял стол почти целиком.

— Ты хрипишь чего? — неожиданно спросил он.

— Простыл, — так же спокойно ответил Мартин, ставя чайник на плиту.

— Молока тебе вскипятить?

— Что?..

Если бы отец накинул себе на плечи скатерть как шаль, и сплясал бы ему канкан, Мартин точно удивился бы меньше.

Впрочем, он не повторил своего предложения. Он смотрел на стол совершенно пустыми глазами, и редкий проблеск сознания скорее был случайностью.

Мартин тихо, не делая резких движений, чтобы не потревожить алкогольной медитативности отца, открыл холодильник. Сливочное масло и молоко там, к счастью, нашлись.

Кухню словно обволакивал мягкий туман. Мысли становились теплыми и сонными, руки слушались все хуже и хуже.

Мартин отчетливо понимал, что силы его покидают, и что вот-вот он согнется пополам от приступа кашля, потом ляжет на пол и уснет. И утром, скорее всего, не проснется.

Он вылил стакан молока в чистый ковш, добавил кусок сливочного масла и ложку соды.

— Не скрипи, твою мать, — донеслось из-за стола.

Мартин, прикрыв глаза, представил, как выливает кипящее молоко отцу на голову.

Когда молоко прогрелось достаточно, он вылил его в кружку, быстро ополоснул ковш и расставил на подносе чашки и чайник.

— Разобьешь — убью, — донеслось ему в спину.

Без угрозы. Без единой эмоции. Но Мартин точно знал, что если он разобьет хоть одну чертову чашку — отец не поленится его выпороть. И не пожалеет, несмотря на болезнь.

Закусив губы, он медленно поставил поднос на пол и осторожно толкнул.

В комнате он поставил поднос под кровать и, зажав нос, выпил маленькими глотками всю чашку молока не отрываясь. Едва успев поставить ее на под рядом с чайником, он провалился в сон.