Дик Френсис - Дорога скорби
Невысокая, тонкая – и поначалу нелюбезная, она провела меня через украшенный доспехами холл своего продлеваемого сквозняками старого дома в гостиную, где до моего приезда смотрела по телевизору скачки.
Входную дверь мне открыл старый слуга, страдающий артритом, который заковыляют посмотреть, дома ли ее милость. Ее милость вышла в холл с явным намерением избавиться от меня как можно скорее, но затем смягчилась, ее былая доброжелательность ко мне вынырнула на поверхность, как забытая привычка. Стипль-чез на три мили кончаются, жокеи бок о бок летели к финишной черте, лошади устали и старались изо всех сил, скачка для тех, кто нес меньший вес, подходила к концу.
Герцогиня приглушила звук, чтобы не мешал разговору.
– Я не могу поверить, Сид, – сказала она, – что вы обвинили Эллиса в таком отвратительном преступлении. Я знаю, что вы с Эллисом много лет были друзьями. Это знают все. Я считаю, что он нехорошо обошелся с вами в телепередаче, но, знаете, вы сами напросились.
– Но он был здесь?.. – спросил я.
– Конечно. Всю ночь. Было пять часов или чуть позже, когда все начали разъезжаться. Оркестр еще играл... Мы все позавтракали...
– Когда начались танцы? – спросил я. – Начались? Приглашение было на десять часов. Но вы же знаете, как это бывает. Было уже одиннадцать, когда прибыло большинство гостей. В три тридцать был фейерверк, потому что по прогнозу позже обещали дождь, но всю ночь стояла ясная погода, слава Богу.
– Эллис попрощался, когда уезжал?
– Мой дорогой Сид, в эту ночь здесь было почти три сотни человек!
– Так вы не помните, когда уехал Эллис?
– Последний раз я видела его, когда он танцевал с этой неуклюжей девицей Рэйвен. Бросьте, Сид. Я говорю с вами ради добрых прежних дней, но вы только вредите себе.
– Возможно, нет.
Она коснулась моей руки.
– Я всегда буду рада видеть вас, на скачках и так далее.
– Спасибо, – сказал я.
– Да. Будьте так добры, выйдите сами. У бедного старого Стоуна разыгрался артрит.
Она включила звук, чтобы посмотреть следующий заезд, и я ушел.
Неуклюжая девица Рэйвен, которая танцевала с Эллисом, оказалась третьей дочерью эрла. Сама она укатила в Грецию на чью-то яхту, но ее сестра (вторая дочь) утверждала, что Эллис танцевал после этого с десятком других и не мне, Сиду Холли, упрекать его в этом.
***
Я поехал встретиться с мисс Ричардсон и миссис Бетани, совладелицами Винвардского конезавода, где и обитал пострадавший жеребец, и, к своему смущению, обнаружил там Джинни Квинт.
Все три женщины находились в офисе, который располагался отдельно от одноэтажного жилого дома. Грум, выводивший годовалого жеребенка, безразлично указал мне дорогу, и я подъехал к розоватому кирпичному зданию, не испытывая никакого удовольствия от своей миссии, но и не ожидая торнадо.
Я постучал и вошел, как принято в подобных офисах, и оказался среди обычного нагромождения столов, компьютеров, факсов, настенных диаграмм и груд бумаги.
Прежде чем поехать сюда, я хорошо поработал, поэтому опознал мисс Ричардсон в высокой крупной женщине с седеющими короткими кудряшками, в твидовом жакете и поношенных брюках. Лет пятьдесят, определил я, к людям относится презрительно. Миссис Бетани, пониже ростом, была менее властной копией мисс Ричардсон и пользовалась репутацией человека, который готов всю ночь провести в стойле жеребящейся лошади и привязанность которой к лошадям удерживала на плаву все это хозяйство.
Этим женщинам не принадлежали ни два жеребца (они были собственностью синдиката), ни кобылы – Винвардский конезавод был чем-то средним между платной конюшней и племенным хозяйством. Они не могли допустить, чтобы несчастье с жеребенком испортило им репутацию.
Джинни Квинт, сидевшая за одним из столов, в гневе вскочила, едва я появился на пороге, и обрушила на меня накопленный вулканический поток словесной лавы, от которого ноги мои приросли к полу, а язык присох к небу.
– Я верила тебе. Он умер бы ради тебя.
Я чувствовал, что мисс Ричардсон и миссис Бетани выслушивают все это в изумлении, не зная, кто я такой и что я сделал, чтобы заслужить такую встречу, но видел я только Джинни, чья долгая привязанность ко мне превратилась в ненависть.
– Ты собираешься выступить в суде и попытаться отправить своего лучшего друга в тюрьму... уничтожить его... свалить... растоптать... Ты предаешь его. Ты недостоин жить.
Эмоции неприглядно исказили ее мягкие черты, слова летели плевками.
Ее собственный сын сделал это. Ее золотой обожаемый сын. В конце концов он сделал из меня предателя, который может обойтись без поцелуя.
Я не сказал абсолютно ничего.
Я ощущал, – сильнее, чем обычно, – горькую уверенность в том, что возмущаться бесполезно. Связанный тайной следствия, я не мог защищаться, особенно потому, что пресса была склонна цепляться к моим возмущенным протестам и клеймить их "хныканьем", "скулежом" и "пожалуйста, учитель, он первый начал...".
После быстрой проверки адвокат подтвердил, что, хотя можно попытаться привлечь к суду одну газету за клевету, привлечь их все невозможно. Шуточки Эллиса не давали основания для судебного преследования, и, к несчастью, то, что я не лишился работы, означало, что я не могу доказать, будто критика повредила мне с финансовой точки зрения.
– Стисни зубы и терпи, – весело посоветовал он мне, и я заплатил ему за совет, который сам себе давал каждый день.
Не было никакой надежды на то, что Джинни услышит хоть что-то, что я могу сказать. Я невесело, но практично стал отступать, намереваясь вернуться позже, чтобы поговорить с мисс Ричардсон и миссис Бетани, и обнаружил, что дорогу мне преграждают двое плечистых молодцов, уже известных владелицам конного завода в качестве полицейских.
– Сержант Смит, мадам, – сказал один из них мисс Ричардсон.
– Да, сержант?
– Мы кое-что нашли, спрятанное в живой изгороди вокруг поля, где была ваша лошадь.
Никто не замечал моего присутствия, поэтому я тихо и незаметно остался в офисе. Сержант Смит принес длинный узкий сверток, который положил на один из столов.
– Скажите, пожалуйста, мадам, это ваша вещь?
Манеры у него были почти враждебные и обличительные. Казалось, он ждет, что ему ответят "да".
– Что это? – спросила мисс Ричардсон без следа вины.
– Вот что, мадам, – сказал сержант с ноткой торжества и развернул грязную тряпку, открывая пару длинных деревянных ручек, оканчивающихся тяжелыми металлическими лезвиями. Секатор.
Мисс Ричардсон и миссис Бетани посмотрели на них, не пошевельнувшись.
Зато Джинни Квинт побледнела и упала в обморок.
Глава 8
Так мы жили в октябре, когда желтеющие листья облетают с деревьев.
Я сидел у постели Рэчел Фернс в огромном оранжевом клоунском парике, с красным накладным носом и веселил больных детей, будучи сам в настроении, далеком от веселья.
– Вы поранили руку? – спросила Рэчел.
– Ударился, – сказал я. Она кивнула. Линда удивилась.
– Когда что-то болит, – сказала Рэчел, – это видно По глазам.
Она слишком много знала о боли в свои девять лет.
– Мне пора идти, чтобы не утомлять тебя, – сказал я. Рэчел улыбнулась без тени сомнения. У нее, как и у других ребятишек в принесенных мной париках, вспышки активности были очень короткими. Посещение было ограничено максимум десятью минутами. Я снял клоунский парик и поцеловал Рэчел в лоб.
– Пока, – сказал я.
– Вы вернетесь?
– Конечно.
Она удовлетворенно вздохнула, узнав, что я вернусь. Линда вслед за мной вышла из палаты на больничный двор.
– Это ужасно, – сказала она. Было холодно. Я обнял ее. Обеими руками. – Рэчел все время спрашивает о вас. Джо обнимает ее и плачет. Она обнимает его и пытается утешить. Она – любимая папина дочка. Она любит его.
Но вы... вы ее друг. Вы заставляете ее смеяться, а не плакать. Она постоянно спрашивает о вас – не о Джо.
– Я всегда буду приходить, если смогу.
Она тихо всхлипнула, уткнувшись мне в плечо, и выговорила:
– Бедная миссис Квинт.
– М-м.
– Я не сказала Рэчел об Эллисе...
– И не говорите, – сказал я.
– Я была груба с вами.
– Нет, ничуть.
– В газетах пишут о вас жуткие вещи. – Линда вздрогнула в моих объятиях. – Я знаю, что вы не такой... Я сказала Джо, что верю вам насчет Эллиса Квинта, и Джо думает, что я дура.
– Заботьтесь о Рэчел. Все остальное не имеет значения.
Она вернулась обратно в больницу, а я в унынии поехал в Лондон на машине "Теле-Драйв".
И хотя я добрался почти на час раньше, чем планировал, решил не заезжать на Пойнт-сквер, поскольку память о нападении Гордона Квинта была слишком свежа, а сразу отправился в бар на Пиккадилли, где договорился встретиться с Дэвисом Татумом. Улыбаясь на миллион, французская леди, командующая в этом баре, организовала мне кофе и сандвич, пока я его ждал. Бар выглядел так, как будто был создан для встреч за ленчем. Здесь было не более шести столиков, бармен, разносящий напитки, и спокойная обстановка.
