Александр Ольбик - Падение «черного берета»
— Мы на колесах. Отдыхайте. Я свое возьму и — вперед.
— Погодь, кажись, моя старуха твои вещички того… за бутылку. Думала ты больше не вернешься… Извини, жизнь такая раздолбанная…
— Пошли отсюда, — потянул за рукав Одинец.
— А где Славка?
— Может, в коморке спит.
Карташов прошел через вторую комнату и откинул сухо протрещавшую бамбуковую занавеску. В крохотной комнатушке, на брошенном на пол тюфяке, спал парень. Открытый рот на сером испитом лице резко выделялся бездонностью. В уголках губ застыли молочные пенки. Рядом на полу стояла кружка с отбитым краем, наполовину наполненная брагой.
— Пошли отсюда, — повторил Одинец. — Это мне напоминает мою прошлую житуху.
— Я на этом тюфяке шесть месяцев кантовался. Но у меня был порядок. Даже цветы стояли.
— А где же этот парень спал?
— На нарах, где-то под Челябинском. Недавно освободился.
Славка, чмокнув во сне губами, отвернулся к стене.
Карташов увидел на его ногах свои шузы, но не подал вида.
В комнате, на тахте, уже раздавался храп и они, не задерживаясь, вышли из дома.
— Наверное, пол-России в такой лежке, — сказал Одинец.
— Полэсэнге. Выпил и — нет проблем!
Возвращаясь на Ткацкую, возле метро «Алексеевская», Одинец попросил остановиться, чтобы купить сигареты. Когда он ушел, Карташов от нечего делать стал наблюдать за редеющей толпой, снующими возле подземки людьми. Его взгляд привлек человек, наклонившийся и что-то бросивший в лежащую на земле не то кепку, не то фуражку. Он присмотрелся и увидел в желтом свете фонарей человеческий обрубок — без обеих ног и одной руки. И только угол тельняшки, выступающий из-под камуфляжа, говорил о социальной принадлежности калеки. «Нет, это, наверное, сон, — мучительная мысль пронзила Карташова. — Этого быть не может».
Прикурив сигарету, он вышел из машины и направился в сторону человека-обрубка. «Нет, это не сон, это самый настоящий Костя Татаринов!». На низкой подставке сидел бывший рижский омоновец Костя Татаринов. Вернее, то, что от него осталось. Сергей подошел и, присев на корточки, стал в упор разглядывать своего боевого товарища. Глаза их встретились и несколько мгновений опознавали друг друга.
— Татарин, здравствуй, — тихо проговорил Карташов. Других слов у него не было. Словно морозцем перехватило дыхание.
— Лейтенант, черт побери, откуда ты свалился, братан?
— Это долгий разговор, — Карташов обнял Татаринова и прижал к груди. Сглотнул ком, сдерживающий дыхание. — Это долгий разговор… Где мы можем с тобой поговорить?
— Здесь, а где же еще, — от Татаринова исходил спиртной душок. Его некогда пшеничные, ухоженные усы, теперь, словно мокрые шнурки, свисали на потрескавшиеся губы.
— Может, пойдем ко мне в машину? Столько не виделись..
Подошел Одинец.
— Ну чего, Мцыри, пристаешь к человеку? — он держал наготове купюру и собирался бросить ее в голубой берет.
— Погоди, Саня, это мой товарищ, вместе в отряде трубили. Надо бы поболтать, — и к Татаринову: — Ну, Кот, хватай меня за шею, пойдем к нам в машину.
— Нет! Только не это! — в глазах калеки промелькнул страх и замешательство. — За мной сейчас приедут.
— Кто приедет?
— Шестерки хозяина, — Татаринов отвел взгляд, сказавший больше любых слов. — Приезжай завтра пораньше, поговорим. Я здесь околачиваюсь с десяти утра до девяти вечера. А если я буду не здесь, найдешь с другой стороны, возле троллейбусной остановки.
— Может, тебе что-нибудь привезти? — Карташов достал бумажник.
— Спрячь, Серый! Всю наличку после досмотра у меня все равно отнимут.
— Понятно, — горько стало в груди и Карташов, не прощаясь, пошел в сторону машины.
Уже в кабине Одинец сказал:
— Все нищие и калеки мантулят на дядю. У проституток свои сутенеры, у этих — свои. Такие же запредельные суки, которых надо выжигать напалмом.
Карташов, стиснув в зубах сигарету, молчал. Он давил на газ и это Одинцу не понравилось.
— Не психуй, Мцыри, разберемся. Кореш есть кореш, тем более, братан, но дурью не поможешь…
— Эх, Саня, он мне не просто кореш — часть жизни и какой жизни! — Карташов сглотнул подступивший к горлу спазм. Хмель воспоминаний о прошлом побежал по жилам. — У тебя, случайно, ничего не осталось в «бардачке» выпить? — спросил он Одинца.
Однако Саня ушлый и ему ничего два раза повторять не надо.
— Потерпи, в холодильнике нас ждет бутылочка «Столичной» и рижское пиво.
— Тогда дай сигарету, мои кончились…
Утраченные иллюзии
Таллер готов был наложить на себя руки, когда узнал, что его любовница Элеонора ставит ему рога. Пять лет коту под хвост. Шубки, Канары, перламутровый «опель» — все насмарку.
Он сидел за рабочим столом, курил одну сигарету за другой и, глядя на осенний за окном пейзаж, думал — как восстановить статус-кво. Но чем больше он вникал в проблему, тем менее четкими казались ее контуры. А главное — что может противопоставить пятидесятилетний мужчина амбициям двадцатитрехлетней красивой женщине? Разве что повесить в гардероб еще одну модную вещь или подарить какой-нибудь экзотический тур за рубеж? Ерунда! А кто ее соблазнитель? Может, принц с золотым сердцем и с алмазными копями? Или Иванушка-дурачок с землянично-молочными ланитами и опять же с золотым сердцем? Ни черта подобного — жлоб, владелец магазина теле — радиоаппаратуры. И лет соискателю не на много меньше, чем ему, Таллеру.
Таллер вызвал к себе старшего телохранителя Павла Лещука и без обиняков поставил задачу: «Вот тебе адрес и телефон моей шалавы, трать денег столько, сколько надо, а в случае чего, не церемонься, но чтобы через неделю все было предельно ясно». — Единственное, чего пока не надо делать, — сказал он охраннику, — отрывать этому петуху гребень. Это можно сделать позже, вместе с башкой…
— Ладно, как скажите, — ответил немногословный Паша и, крутанув в руках связку ключей, отправился на выполнение задания.
Последние дни Таллер жил как на раскаленной сковороде. Однако в середине недели на него свалилась еще одна проблема. Позвонили из Риги и в довольно резких выражениях дали понять — или фирма «Оптимал» срочно доставит заявленные протезы, или же незамедлительно вернет предоплату да еще с процентами.
Он взглянул на календарь и понял, что неделя на исходе, и хоть кричи караул. Легче пойти в туалет и повеситься на собственном галстуке.
Однако как ни громоздки были возникшие перед ним проблемы, Таллер не отчаивался. Деньги закаляют, большие деньги — делают человека несгибаемым. «Перебьемся, — подбодрил он самого себя, — кое-кого спишем, от кое-кого откупимся… » Но, прокрутив в голове нависшие над ним проблемы, он понял, что насчет «откупимся» он явно переборщил.
Набрав номер телефона Брода, он попросил его приехать в Кропоткинский переулок. Затем вызвал секретаршу и дал ей «цэу» — держаться с Бродом предельно приветливо и вообще больше выказывать беззаботности.
Брод прибыл, как всегда, тютелька-в-тютельку. По нему можно сверять всемирный эталон времени.
Когда он уселся в кресло, Таллер поинтересовался:
— Веня, ты когда-нибудь читал «Крейцерову сонату»?
Брод, вскинув к потолку глаза. Стал вспоминать.
— Вроде бы… Нет, что-то не припомню, а что?
— А оперу «Отелло» смотрел?
— Как этот черномазый придурок задушил белую блядь? Да ерунда все это, — он махнул рукой и взял со стола пачку сигарет. — Это как-нибудь связано с работой нашей фирмы?
— Только косвенно… Так, что, Вениамин Борисович, будем делать с Ригой? Фоккер страшно нервничает и хочет нас оштрафовать.
— Крупно?
— По полной программе: 500 долларов за каждый просроченный день. Считай, сколько бабок набежало за шесть месяцев. Но если мы сейчас не поставим им необходимый товар, завтра у нас могут начаться крупные неприятности, — Таллер пускал абсолютно круглые, разной величины дымовые колечки. — Задержка, Веня, за тобой, — глаза Таллера набухли напряжением.
— Согласен. Что-то, конечно, зависит от меня, но ты ведь понимаешь — легче в Яузе поймать золотую рыбку, чем найти в Москве подходящего по всем статьям донора. То одно не так, то другое… Разве я виноват, что все урки или СПИДом больны, или сифон на третьей стадии…
— А это, извини, твои проблемы. Ты ведь за это получаешь гигантский гонорар. У тебя карт-бланш — действуй, но делай это решительнее. Мы много миндальничаем, словно девственницы — и хочется и колется и мама не велит…
Броду такие разговоры поперек горла.
— Послушай, Феликс, мы по-моему, с самого начала сошлись на том, что протезы будем брать исключительно у тех людей, которые попали в аварию или стали жертвами криминальных разборок. Никакой другой вид добычи нам не подходит, верно?
Таллер нервничал, его что-то подгоняло, а куда, он и сам, очевидно, не знал.
— Сегодня по НТВ передавали, как шестнадцатилетние подонки отрезали груди и перерезали горло пожилой продавщице сигарет.
