Джеймс Сигел - Сошедший с рельсов
– Тоже нет.
– Может, он хочет поразвлечься?
– Не думаю.
– Что с ним такое? Напился?
– Да, напился. Слушай, я дал тебе сигарету, так что…
– Какой толк в сигарете, если нет огня. Что мне с ней делать?
– У нас нет огня – ясно?
Я увидел в зеркальце озерцо красного цвета посредине мостовой и услышал хруст стекла под шинами.
Полицейский патруль.
– Убирайся! – крикнул я проститутке.
– Что?
– Вали отсюда!
– Вали сам, – огрызнулась она. – Не тебе меня посылать! Понял?
– Хорошо-хорошо. – Я сменил тон на любезный в надежде, что она все-таки уйдет. – Пойми, я просто не склонен сейчас развлекаться.
Полицейский патруль был уже почти рядом с «сейблом». А проститутка, разозлившаяся невесть за что на меня, все не уходила.
– Я буду стоять там, где захочу, – заявила она.
Патруль подкатил к нам, боковое стекло опустилось.
Я ожидал, что полицейский заорет на меня, прикажет выйти из машины – может быть, не только мне, но и Уинстону. Или сам вылезет на улицу и посветит фонариком на переднее сиденье. И тогда увидит, что Уинстон сидит с закрытыми глазами, а если присмотрится, то заметит кое-что еще. Например, то, что у Уинстона не хватает половины черепа.
– Привет! – окликнул нас полицейский.
– Привет! – ответила ему проститутка, как старому знакомому.
– Как дела, Кэнди?
– А ты как думаешь?
– Отличная ночка для работы.
– Точно.
Ни к чему не обязывающий приятельский разговор.
Я сидел в машине и слушал. Но слов не разбирал. Я вспоминал.
Когда я пришел на набережную, Уинстон, как мы и договаривались, сидел во взятом напрокат голубом «сейбле». Я наблюдал за ним десять минут, пятнадцать, а потом заметил, что окно открыто. И сообразил, что за все это время он не пошевелил ни рукой, ни головой. Не закурил, не кашлянул, не почесал нос, не зевнул. Сидел неподвижно, словно натурщик перед создателем картины «Мужчина в голубой машине». Что-то было не так. Через открытое окно в салон залетал снег. Почему оно открыто?
В конце концов я перешел на другую сторону и бросил быстрый взгляд на Уинстона – быстрый, потому что с минуты на минуту ждал Васкеса, который должен был думать, что я явился один. Уинстон сидел с закрытыми глазами и, похоже, спал. Только, судя по всему, не дышал. И окно оказалось не открытым, а разбитым.
Я влез в машину и похлопал Уинстона по плечу. Тот не ответил. Тогда я придвинулся к нему, чтобы рассмотреть его шляпу, и увидел, что это вовсе и не шляпа, а кровавое месиво. У Уинстона не хватало половины головы. Меня стошнило, и рвота смешалась с его мозгами. Я собрался выскочить из машины, бежать, кричать, но в это время из джипа высадили проститутку. И я остался на месте.
«Вы видели, как кто-нибудь влезал или вылезал из машины?» – спросят ее.
И она ответит: «Нет».
Но она решила перейти улицу и попросить у меня сигарету.
В «сейбле» начинало вонять – даже при том, что в разбитое окно порывами заносило холодный воздух.
– Ведешь себя хорошо, Кэнди? – спросил полицейский.
– Как всегда, – отрапортовала проститутка.
Меня так и подмывало включить зажигание и рвануть прочь. Но я не мог. Мне мешали Уинстон, который сидел за рулем, и полицейский, который пока не обращал на меня внимания, но наверняка обратит, если я вдруг дам деру. Полицейский заглянул ко мне в машину:
– Эй, ты!
– Что?
– Уговариваешься с Кэнди?
– Нет, только угостил ее сигаретой.
– Она тебе что, не понравилась?
– Нет… Она в порядке.
– То-то. Кэнди у нас молодчина.
– Я… только дал ей закурить.
– Ты женат?
– Да.
– А твоя благоверная знает, что ты бегаешь по проституткам?
– Я же вам сказал, я только…
– А твой приятель? Он тоже женат?
– Нет-нет, он холост.
И мертв.
– Ловите проституток, а с Кэнди сговориться не сумели. Что так?
– Офицер, простите, но вы не поняли…
– За что ты просишь у меня прощения? Это ты у нее попроси прощения. Заморозили девке задницу, а заработать не дали. Что там с твоим приятелем?
– Он…
Умер.
– Надо бы Кэнди отблагодарить.
– Конечно.
– Ну, так в чем дело?
– О! – Я полез за бумажником, но рука настолько дрожала, что я никак не мог его нащупать в заднем кармане. Наконец вытащил неопределенную пачку банкнот и подал проститутке через окно.
– Спасибо, – апатично проговорила Кэнди и засунула деньги за вырез неглиже.
– А он? – Полицейский показал на Уинстона. – Эй ты, как тебя зовут?
Уинстон не ответил.
– Ты что, не слышал? Как твоя фамилия?
Уинстон опять не проронил ни звука.
Я уже представлял себя на заднем сиденье полицейской машины по дороге в каталажку. Там на меня заведут дело, снимут отпечатки пальцев и позволят сделать один звонок по телефону. А у меня даже нет адвоката. Потом я буду смотреть на Анну и Диану сквозь исцарапанную пластиковую перегородку, не имея понятия, с чего начать разговор.
– Спрашиваю в последний раз, как твоя фамилия? – проговорил полицейский.
И вдруг…
Треск и металлический голос разорвали гнетущую тишину, словно удар грома – удушающий полуденный зной:
– …у нас… хр… десять четыре… угол Четырнадцатой и Пятой…
Полицейский оставил в покое Уинстона. Бросил проститутке: «Увидимся потом». И патруль умчался. Вжик – и его нет. Чуть не обнаружил одного человека, у которого выстрелом снесло половину черепа, а другого – перепачканного его мозгами. Вот так просто: взял и скрылся.
А я получил возможность дать волю чувствам.
Оплакать Уинстона.
Сошедший с рельсов. 24
Я вел машину по Вестсайдской автостраде и старался не дрожать.
Уинстон мертв.
Уинстон мертв – и это я его убил.
Разве не я затащил его в бар и заставил пойти на это дело?
Я старался представить, что случилось. Васкес велел мне явиться одному. Но наверное, он мне не доверял и решил поразнюхать, что да как. На месте нашей встречи оказался Уинстон. В голубом «сейбле». Васкес заподозрил неладное и затеял с ним ссору. А может быть, начал Уинстон – не стоит забывать: он сидел в тюрьме и привык нападать первым. Но на сей раз инициатива Уинстона не спасла: он потерял половину головы.
Так это было или не так, трудно сказать. От страха я плохо соображал.
В машине ужасно воняло. Я вспомнил другой запах, тот, который некогда мучил меня в несущемся автомобиле. Иногда мозг играет со своим владельцем в такие шарады: вонь и машина – что получается?
Мне вспомнились воскресные поездки к тете Кейт на юг Нью-Джерси. Мы выезжали на Белт-паркуэй, попадали на мост Веррацано и следовали через самое сердце Стейтен-Айленд. Правда, мало что видели по пути, кроме огромных супермаркетов и мегакинотеатров, где одновременно показывали семнадцать фильмов. А потом с пугающей быстротой попадали в никуда. И тут возникал этот запах – пробивался через приоткрытые окна, заборник кондиционера и лючок на крыше. Запах свалки, запах отбросов. Его источали огромные нагромождения серовато-коричневой земли, над которыми тучей висели кричащие чайки.
Я поднимал окна – рядом со мной морщила нос Диана, а на заднем сиденье поскуливала Анна. Я выключал кондиционер и плотнее закрывал лючок на крыше. Но запах все равно просачивался в салон. Мне казалось, будто я держал голову в мусорном баке. И как бы я быстро ни ехал – а в этом месте я придавливал педаль газа до пола, – все равно чудилось, будто мы едва плетемся. Только через добрых пятнадцать минут запах рассеивался: по сторонам дороги возникали пряничные пригороды.
Часом позже на задней веранде тети Кейт со стаканом выпивки в руке я все еще ощущал, как несет от моей одежды.
На юг Нью-Джерси я теперь и направлялся.
Выехал на Манхэттен-бридж, свернул на Белт и попал на Веррацано. Движение в этот поздний час было небольшим. Огромная удача, если вспомнить, что рядом со мной разлагался Уинстон. «У тебя осталась хоть половина мозгов?» – упрекал я Анну, когда терял терпение. Вот у Уинстона точно осталась только половина мозгов – другая половина забрызгала салон машины.
Я прикидывал, что меня ждет у контрольного поста: не увидит ли кассир-контролер, что творится в машине, не унюхает ли, как здесь воняет? И решил что буду преодолевать трудности по мере поступления, как советовал Эдвин Мозес по И-эс-пи-эн[31]. Он так объяснял свой жизненный принцип: следует думать только об очередном препятствии и никогда о финишной ленточке.
Для меня финишной ленточкой являлось счастливое избавление от Уинстона. А потом полная расплата с Васкесом: теперь сто тысяч не казались мне чрезмерной ценой. Пусть я дочиста выберу фонд Анны – все равно недорого, если вспомнить, что только что произошло.
Кассир-контролер мурлыкала под нос «Мне хорошо» Джеймса Брауна. «Интересно, что она скажет, унюхав запах в машине, хоть на миг взглянув на моего спутника», – подумал я и приготовил деньги. А она обслуживала вереницу машин передо мной в четком ритме: рука туда, рука сюда, деньги ей, сдача водителю. Как в идиотских танцах шестидесятых – свим или манки. Но когда я подкатил к будке, она попросила минуту подождать и принялась пересчитывать в кассе купюры. Деньги так и остались в моей потной ладони.
