Джон Коннолли - Жнецы
– Пожалуй, берите дальше, – уточнил Уилли. – Из Джерси я народец встречал.
– Я сам оттуда, – мимолетно нахмурился Брюс.
– Ну тогда вы, видимо, исключение, – сказал Уилли.
В глазах Брюса мелькнула растерянность, но этот крен разговора он быстро выровнял, перескочив на смежную тему.
– Непростой он человек, этот Лерой Франк, – вздохнул спецагент. – Вокруг его компаний тянется бумажный шлейф. Нет-нет, поймите меня правильно: так-то он чист, и вопросов к нему, казалось бы, нет, но… он для нас загадка. А не так-то легко в наши дни оставаться таким таинственным.
Брю помалкивал.
– Вы же понимаете: всюду угроза терроризма и всякое такое. Приходится гораздо больше времени уделять финансам, которые не укладываются в предписанную канву. Сейчас это отслеживается проще: нам дали больше полномочий. Хотя, конечно, если вы невинны, то вам и бояться нечего…
– Во-во. Что-то подобное говаривал, кажется, Джо Маккарти[9], – хмыкнул Уилли. – Врал, наверное.
Специальный агент, похоже, понял, что вывести кого-либо на чистую воду пока не удастся. Он отнял свой увесистый зад от капота «Олдсмобиля», который словно застонал от облегчения. Улыбка исчезла, на лицо возвратилась хмурость. Судя по всему, солнышко здесь редко когда выходило из-за туч.
– Ну ладно, – подытожил Брюс. – Мне пора, но видимся мы не в последний раз. Случится повстречать загадочного Лероя Франка – передайте ему от меня привет. Жаль, очень жаль, что все это происходит на одном из его объектов собственности. Вот сраму-то будет, если в прессу просочится, что правоохранительные органы заинтересовались собственником этого места. Это поставит под угрозу его анонимность, принудит выйти из тени на свет.
– Мне-то что, – успокоил спецагента Уилли. – Я всего лишь перечисляю деньги в банк. И единственный вопрос, который при этом задаю: «Можно сюда чек?»
Из конторского закутка появилась специальный агент Сидра Льюис – губы сжаты в нитку, глаза буквально слезятся от досады. Уилли с трудом сдержал улыбку. Арно, он такой. Выжимать из него ответы, когда он сам не желает их давать, это все равно что пытаться распрямить змею. Брюс мгновенно уловил недовольство своей напарницы, но распространяться на эту тему не стал.
– В общем, мы еще вернемся, – сказал он напоследок Уилли.
– Мы здесь бессменно, – ответил тот.
Арно подскочил, едва лишь спецагенты отбыли.
– О, какая фемина, – с чувством сказал он. – Такая настойчивая. А ты знаешь, мне она понравилась. Очень мило побеседовали.
– О чем?
– Об этике.
– Об этике?
– Ну да, о ней. О праведной и неправедной подоплеках вещей.
– Ой, – Уилли обреченно замахал руками, – иди лучше домой. У меня от тебя башка еще сильней разламывается.
Он еще раз окликнул Арно, когда тот уже изготовился скрыться в ночи.
– Отслеживай свой треп по телефону, – наказал ему Уилли.
Арно озадачился.
– Вообще-то в трубку я всегда говорю одно: «Нет, пока не готово». И еще, наверное: «Пожалуйста, но за дополнительную плату». Ты думаешь, ФБР это может показаться интересным?
Брю насупился. Куда ни плюнь, везде комики.
– Не знаю, что им там интересно, а базар свой фильтруй. И ни с кем из тех журналюг не разговаривай. Слушай, и проявляй хоть чуточку уважения: я тебе, между прочим, зарплату плачу.
– А, ну да, – прикрывая за собой дверь, фиглярски хмыкнул Арно. – На этой неделе покупаю себе яхту…
* * *Луис сделал звонок сразу после того, как получилось избавиться от трупов (чистоплотность превыше всего). Свое имя он оставил телефонистке, попутно отметив, что ее голос по тембру точь-в-точь похож на голос секретарши, отвечающей на звонки в фирме «Лерой Франк». Может, их где-то выводят, как цыплят в инкубаторе?
Ответ на звонок последовал через десять минут. «Мистер де Анджелис передает, что будет доступен завтра по двенадцать двадцать шесть, в районе семь плюс», – сообщил бесстрастный женский голос.
Луис поблагодарил и сказал, что все досконально понял. Стоило повесить трубку, как в памяти всколыхнулись воспоминания о прежних встречах, и губы Луиса тронула чуть заметная улыбка. Де Анджелис: «от ангелов». Так сказать, с легкой опечаткой – точнее, оговоркой.
Назавтра в восьмом часу вечера Луис стоял на углу Лексингтон-авеню и 84‑й улицы. Уже стемнело. Тротуары на этом небольшом отрезке магистралей города были сравнительно тихи. Основная суматоха с закрытием большинства заведений (отдельные бары и рестораны не в счет) уже улеглась. На Манхэттен опускался влажный туман, предвещая дождь и придавая городскому пейзажу дымчато-легкую, струистую иллюзорность миража. Слева по-прежнему светилась реликтовая вывеска аптеки «Ласкофф», и если прищуриться, то можно было представить себе этот отрезок Лексингтон-авеню в том виде, как он смотрелся больше полувека назад.
Лексингтонская кондитерская и буфетная служили живым напоминанием о той эпохе. А корни этих заведений уходили еще глубже, в 1925 год, когда старик Сотериос основал здесь шоколадную мануфактуру и поставил автомат с газировкой, а затем передал их во владение своему сыну Питеру Филису, от которого они в свою очередь перешли к его сыну, наследнику и нынешнему владельцу Джону Филису. Джон и по сей день священнодействовал за кассовым аппаратом и приветствовал своих давних клиентов по именам. В окнах красовались бутылки «кока-колы» эксклюзивного выпуска, а с ними пластмассовая железная дорога, фотографии ряда знаменитостей и бейсбольная бита, подписанная легендарным форвардом «Метс» Расти Стобом.
Уже многим поколениям детей это место известно как «Газированный леденец», поскольку именно эта надпись красовалась над входом в заведение, а его фасад не менялся уже столько, что и самые старые старики не упомнят. Снаружи было видно, как внутри все еще суетятся двое работников в белых лапсердаках, хотя передняя дверь уже заперта. Часы работы Лексингтонской кондитерской – строго с семи утра до семи вечера, с понедельника по субботу. Тем не менее зеленый капроновый коврик при входе на ночь еще не убран. На нем значился номер строения, где располагался «Газированный леденец»: 1226.
Луис пересек улицу и постучал в оконное стекло. Один из прибирающих по-птичьи резко глянул влево, после чего вышел из-за прилавка и впустил Луиса, поздоровавшись с ним лишь кивком. Дверь он закрыл и запер на ключ у гостя за спиной, после чего вдвоем с напарником они закруглились с работой и скрылись за еще одной дверью с табличкой «Вход только для персонала».
Здесь все было таким же, как помнилось Луису, хотя он не захаживал сюда уже много лет. Все тот же зеленый прилавок с отметинами, оставленными за десятилетия горячими тарелками и кружками; зеленые вращающиеся стульчики с виниловой обивкой – источник бесконечных развлечений для ребятни. За прилавком две газовых кофеварки, зеленая солододробилка «Гамильтон-Бич» образца 1942 года, а с ней ее ровесники – дозатор «Борден» и автоматическая соковыжималка.
«Газированный леденец» славился своим лимонадом, который готовился по заказу. Лимоны выжимались на ваших глазах, затем их сок смешивался с сахарным сиропом и наливался в стакан с колотым льдом. Сейчас два стакана с этим самым лимонадом стояли перед человеком, согбенно сидящим в угловой отсечке. Перед уходом работники пригасили светильники, и сейчас ощущение у Луиса было такое, будто ждущий его старик каким-то образом впитывал в себя освещение, словно некая черная дыра в человеческом обличии; трещина во времени и пространстве, вбирающая в себя все вокруг – хорошее и плохое, свет и его противоположность, – подпитывая собственное существование за счет всего, что оказывалось в зоне досягаемости.
С человеком по имени Гэбриел Луис не пересекался вот уже несколько лет, и вместе с тем их жизни, некогда связанные столь тесно, были в каком-то смысле неразделимы. Фактически для жизни Луиса раскрыл именно Гэбриел. Это он заприметил паренька с неоспоримыми задатками, взял и выковал из него мужчину, которым можно было действовать как оружием. И заказы от людей, желавших воспользоваться услугами Луиса, приходили именно через Гэбриела. Он являлся фокусной точкой контакта, своеобразным фильтром. Конкретный статус этого человека был весьма расплывчат. Он выступал куратором, посредником. На его руках не было крови, во всяком случае, ее никто не видел. Луис ему доверял – отчасти, а по большей части нет. Слишком уж многое в Гэбриеле казалось неизвестным; более того, непостижимым. И вместе с тем Луис осознавал в себе нечто, напоминающее трогательную привязанность к своему старому покровителю.
