Карин Альвтеген - Тень
— Вразумительного ответа мы так и не получили. Все шло своим чередом. Но потом ее как будто подменили. Она была такой, как всегда, но однажды утром вдруг отказалась вставать с постели.
Алиса попыталась вспомнить. Составить вместе кусочки, которые она сознательно разъединяла. И сразу поняла, что все они целы и нисколько не пострадали от времени, как продукт, хранящийся в глубокой заморозке.
Утро выдалось прекрасное. Она пребывала в непривычно хорошем настроении, пила кофе на кухне. В нарядном от искристого снега саду, среди связанных Гердой пучков колосьев летали птички. Алиса думала, что жест Акселя, возможно, означает, что он готов сделать шаг навстречу. Что даже он в конце концов понял: их жизнь стала невыносимой. И он готов что-то предпринять.
— Накануне мы были в городе, ходили в кино вдвоем, я и Аксель. Ты же знаешь, как редко он на такое соглашался. А тут даже сам предложил. Мы смотрели «Лицом к лицу» Бергмана.
Они так редко бывали вдвоем, так редко занимались чем-то вместе. Из дома Аксель выходил только по литературным делам, на лекции и званые ужины, а она сопровождала его только тогда, когда ее отсутствие могло вызвать подозрение. Все эти мероприятия напоминали ей о ее собственной несостоятельности. В домашней жизни Аксель практически не участвовал и почти не выходил из своего кабинета. Но в тот вечер он неожиданно предложил Алисе пойти в кино, хотя до начала сеанса оставалось около часа.
— Я завтракала, когда вошла Герда и сказала, что Анника еще в постели. Мы-то думали, она давно в школе, на часах было больше десяти.
Алиса направилась в комнату дочери. Резко подняла жалюзи, сорвала с Анники одеяло. Надо же — именно сегодня, когда в ее жизни появилась хоть какая-то радость, Анника все испортила. К горлу Алисы подкатил комок при воспоминании о том, как она ругалась на дочь, но та не реагировала.
— Сначала я думала, что это переходный возраст и она не встает из чистого упрямства. Только через какое-то время я поняла: тут что-то другое. Анника словно отключилась, словно вообще не слышала, что я говорю.
Шли дни. Алиса беспокоилась. Расстраивалась. Аксель молчал и отстранялся, словно не хотел вникать в происходящее.
— Я пыталась разговаривать с ней, правда пыталась. Спрашивала, что случилось, но она не отвечала. Просто лежала и смотрела в стену.
Слова признания вызвали давно сдерживаемые слезы. Алиса вспомнила, как снова и снова обращалась к Аннике и в конце концов потеряла терпение. Герда осторожно предложила позвать доктора, но Аксель заявил, что это семейное дело. Алиса разрывалась между желанием обратиться за помощью и стыдом из-за того, что дочь ведет себя как сумасшедшая.
Ян-Эрик подошел к окну. Повернулся к матери спиной, как будто не хотел видеть ее слез.
— Сколько она так пролежала?
— Четверо или пятеро суток. Мы с Гердой по очереди присматривали за ней по ночам. А потом как-то вечером она вдруг снова начала есть, и мы решили, что это хороший знак.
Хотелось выпить, но Алиса понимала, что не может сделать этого сейчас. Ян-Эрик вроде бы немного успокоился, и ей не хотелось снова его злить. Он напугал ее.
— Потом я поняла: в тот день она сделала свой выбор.
— Вы не разговаривали с ее друзьями? Может, они что-то заметили? Что говорили в школе?
Страх родил ложь. Желая избежать скандала, они не стали задавать вопросы. Несчастный случай на дороге, объяснили они в школе, и это стало официальной причиной смерти.
— Никто ничего не заметил.
Алиса посмотрела на подушку, которую держала на коленях.
— Где она повесилась?
Нет, это невыносимо. Алиса встала и вышла в кухню. Сначала она оторвала бумажное полотенце и высморкалась, обеспечивая себе алиби, потом бесшумно вытащила из шкафа бутылку и открутила пробку. Обернувшись, увидела в дверях Яна-Эрика. Ничего не говоря, он подошел к посудному шкафу, вытащил стакан, взял из рук матери бутылку, налил и, выпив содержимое залпом, поставил стакан на столешницу.
— Где она повесилась?
Наверное, надо было развестись. Почему мы в мгновение ока отдергиваем от огня руку, а душу оставляем медленно чахнуть и умирать? Думая так, она порой была готова пойти на крайние меры. И тут же говорила себе: разводиться нельзя. Не принято. Но были и другие причины, повесомее этой. Она растеряла друзей, контакты с родителями и сестрами-братьями были прерваны — куда идти? А так у нее, по крайней мере, есть статус жены Акселя Рагнерфельдта.
Все было принесено в жертву приличиям.
Если бы только она поняла, что Анника тоже несчастна. Если бы могла видеть что-нибудь кроме собственной боли. Если бы поняла, что другие люди нуждаются в ее внимании. Может быть, тогда все сложилось бы иначе.
— Она повесилась в кабинете у Акселя.
Ян-Эрик опустился на стул и закрыл лицо руками. Снова наполнил стакан и поспешно поднес его к губам. Сделал большой глоток, пытаясь защититься от освобожденной памяти, контролировать которую он больше не мог. Замер, и только плечи его поднимались в такт с дыханием.
Первым Аннику обнаружил Аксель. Люстра в его кабинете была аккуратно снята с крюка, рабочее кресло использовано в качестве подпорки. Алису разбудил крик мужа. Она нащупала халат и, так и не найдя пояса, спустилась по лестнице.
Эта картина навсегда врезалась ей в память — дочь висит под потолком в кабинете Акселя, пояс от халата затянут петлей на ее шее. Алиса наполнила и выпила стакан залпом. Нет, хватит. Это нельзя ворошить. Прошло тридцать лет, и случившееся не исправить. Нельзя позволить чувству вины отравить ее существование. На тот момент и с учетом тех обстоятельств она сделала все, что было в ее силах. Алиса вернула бутылку в шкаф, подошла к мойке и ополоснула стакан.
— Теперь ты все знаешь. И для всех нас будет лучше, если эта информация останется внутри семьи, никому больше об этом знать не следует.
Плечи Яна-Эрика перестали вздрагивать. Медленно выпрямляя спину, он посмотрел на мать. Лучше бы ей не видеть этого взгляда. Потом Ян-Эрик встал, направился в гостиную, взял страшный документ. Вышел в прихожую и, не сказав ни слова, скрылся на лестнице.
Алиса посмотрела на часы. Телепрограмма, которую она ждала, вот-вот начнется. Какой смысл рыться в воспоминаниях, от которых никому нет пользы. Пусть они лежат там, где лежат. Алиса вернулась на диван и потянулась за телевизионным пультом.
* * *«Любовь сильнее страха», — прочитал Кристофер на одной из могил. Тревога выгнала его прочь из квартиры. Искать лекарство от собственного страха.
Он знал, чего хотел, но пытался держать свое желание в узде. Как странно — люди употребляют алкоголь, преследуя совершенно разные цели. Забыться, повысить настроение, расслабиться. Отпраздновать, уснуть, порадоваться, согреться, охладиться, сбежать, вдохновиться.
Запастись мужеством.
Перепробовав разные наркотики, он убедился, что алкоголь — самый мошеннический из них. Он повсюду проник, всеми признан, всегда доступен, одобрен государством и общественной элитой. Кристофер прекрасно осознавал, что, отказываясь пить, вызывает у людей подозрение. Становится исключением. Когда люди хотят расслабиться и выйти за привычные рамки, трезвые свидетели им ни к чему. Они как совесть, которая не спит, а наблюдает. В одной из обнаруженных в квартире книг Кристофер прочел слова, которые крепко врезались в память.
Он помнил текст почти наизусть. Может быть, потому, что автор объяснял или даже оправдывал его собственное прошлое поведение.
Поскольку человек как вид чрезвычайно уязвим, он должен пребывать в постоянной готовности себя защитить. В процессе эволюции человеческий мозг увеличился в размерах. Сознание представляет собой усовершенствованную систему защиты и находится в непрерывном состоянии бодрствования, постоянно исследуя окружающую среду на предмет возможной угрозы. В человеческой природе и цивилизации многое объясняется нашими страхами.
Порой ему казалось, что именно страх делает алкоголь таким привлекательным. Отключить на какое-то время сигнальную систему и расслабиться. Усыпить изобретательное сознание. Опьяняющие вещества используются во всех культурах, различаются лишь их виды. Даже у первобытного племени в самых глубоких джунглях обязательно обнаружатся какие-нибудь листья или коренья, которые нужно жевать или курить, чтобы достичь желанного опьянения. На Западе узаконенным наркотиком считается алкоголь.
Еще Кристоферу казалось, что высокоразвитый мозг — это ошибка эволюции. А как иначе объяснить, что столько людей стремятся усыпить его бдительность? Мы полагаем, что человек — венец творенья, обладающий превосходным интеллектом, способностью к эмпатии и моралью. Сознающий свою ответственность перед потомками. А что, если на самом деле человечество находится в глубоком кризисе, его интеллект представляет угрозу для Земли, поступками управляют страхи и примитивные импульсы и каждый из людей является носителем этого неразрешимого конфликта?
