Алексей Зубко - Сначала было весело
– Далеко отсюда?
– Не очень. Через лесок, можно по этой тропинке и сразу налево. В ущелье это прямо и придете. Там еще сухой тополь стоит, гладкий такой, без коры.
– Что она там делала?
– А мне почем знать? – пожимет плечами мужик, пятясь. – Может, по нужде ходила, может, камни собирала… Нальете?
– Вали отсюда, – рычит Максим.
Бродяга проворно перепрыгивает остролистый сорняк и, замедляя шаг, ковыляет вдоль прибрежной полосы прочь, что-то бубня под нос.
– Нужно идти. – Я решительно поднимаюсь на ноги. Болит спина, особенно когда пытаюсь согнуться-разогнуться, к низу живота словно кто раскаленных углей приложил. Еще и голова раскалывается. А уж что на душе творится…
– Пойдем? – Федя закуривает и, выпустив облачко дыма, вопросительно смотрит на Боксера.
– А палатки?
– Палатки… Есть такое дело, обчистить могут. Если не этот халявщик, так его приятели. Кому-то надо остаться.
– Оставайся, – потягивается Максим. – А мы прогуляемся. Вот только пивка в дорогу возьму.
Сходив к утопленной на мелкоте у берега сумке, боксер выуживает двухлитровую бутылку пива.
– Я готов. Пошли, дорогая.
В ответ на ухмылку хочется вцепиться ногтями в мерзкую рожу, но… опустив голову, я направляюсь по указанной бродягой тропинке. Когда мы вернемся из этой поездки, я больше не хочу видеть этих уродов. Никогда.
Мокрая от росы трава скользкая, словно маслом натертая. То и дело оскальзываюсь, ойкаю от колющей боли в пояснице, но продолжаю идти вперед.
За спиной сопит и причмокивает Нинкин парень.
Вокруг просыпается лес. Тренькают птички, шуршат грызуны.
– Нина! – сложив руки рупором, кричу я. – Нинка!
Ответа нет.
Боксер неопределенно хмыкает.
Идем дальше.
Деревья подступают вплотную к тропинке, и вот мы уже петляем вместе со звериной тропой, то и дело пригибаясь, чтобы не налететь на ветку или сук.
Боксер молчит. Лишь прихлебывает пиво да довольно причмокивает.
У меня тем более нет желания разговаривать с ним.
– Нина!
Испустив очередной вопль, замираю, прислушиваюсь.
Максим, недовольно морщась, достает сигарету.
– Если эта дура утонула… – начинает он.
– Заткнись! – взвизгиваю я, не желая даже думать о таком. – С ней все хорошо.
– Да-да. Пошли дальше.
Выбравшись из рощицы, спускаемся в ущелье. Вот и сухое дерево, о котором говорил бродяга: голый тополь.
– Нин-ка! – Она где-то рядом должна быть. Дрыхнет, что ли?
– Не отзывается, – констатирует очевидный факт Боксер и со злостью зашвыривает пустую бутылку в кусты. – Только ноги топтали зря.
Осматриваю кусты и камни, надеясь обнаружить следы Нинкиного пребывания.
– Привет! – раздается над головой.
– Привет, – несколько растерянно отзывается Максим.
Улыбающееся во всю ширь лицо с рыжими усами и рябым носом показалось из-за глыбы неожиданно, заставив сердце заполошно екнуть.
– Ну как отдыхаете?
– Замечательно, – пожимает плечами Боксер. – А вы?
– Тоже. Вчера так набрались, что сегодня у всех головы болят и спины пекут – на солнце обгорели.
– Здравствуйте, – вяло машет подруга рыжего. Она спускается по тропе, которая вьется среди нагромождения каменных глыб, поросших чахлым кустарником и мхом. – Мы ищем друзей, Анюту с Игорем, не встречали?
– Никого не видели, – кивнув в ответ, отвечаю я. – И мы ищем. Нинку.
– Не попадалась, – пожимает плечами рыжий. – Мы здесь вообще никого не встречали. Бомж только какой-то выпить канючил. Тяпнул сто граммов и стал на рыбалку звать. Кое-как спровадили восвояси. Больше ни одной живой души не встречали. Но если увидим вашу подругу, передадим, что вы ее ищете.
– Спасибо.
– Нет проблем. Ну и вы там… если застукаете нашу влюбленную парочку, намекните им, что нужно и совесть иногда иметь.
– Обязательно. Бывайте.
– Удачи.
Проводив ребят взглядом, Максим интересуется:
– Что будем делать?
– Нужно сообщить в полицию.
– Прикольно… И они в тот же миг, побросав все дела, прибегут сюда.
– Значит, нужно искать, – говорю я. – Не могла же она уехать и ничего не сказать.
– Мы же уже искали.
– Нужно еще раз. Только тщательно.
– Ты предлагаешь разделиться и прочесать все окрестности? – На лице Боксера отчетливо отражается отношение к моему предложению.
– А как по-другому?
– У меня в бардачке валяется бинокль.
– И что? – уточняю я, не понимая, куда он клонит.
– Если забраться на вон тот утес, с него можно осмотреть все окрестности.
– А если она среди деревьев?
– У тебя есть идеи получше?
– Нет, – признаюсь я. – Только давай еще немного поищем ее здесь. Может, она где-то рядом. Ведь тот мужик сказал…
– Его слова, несомненно, вызывают доверие.
– Какой смысл ему врать?
– Ищи…
Максим не спорит, но и инициативы не проявляет. Идет, словно на прогулке, сигарету за сигаретой тянет. Словно это не его девушка пропала.
Начинает припекать солнце. Прохладный предутренний воздух в одно мгновение прогревается. Спортивная куртка липнет к спине, непокрытую голову печет. Нужно было кепку взять.
Хочется пить. Да и желудок беспокоит все сильнее. Поиски могут затянуться на час, а то и два, столько мне не вытерпеть.
– Мне нужно отлучиться.
– Это еще зачем? – изгибает бровь Боксер. Орел на черепе взмахивает крыльями.
– Естественные потребности.
– Поссать, что ли?
– В том числе.
– Валяй. Смотри только, чтобы ящерица какая-нибудь норку новую не облюбовала. А я пока перекурю. Вот здесь в тенечке. – Достав из кармана помятую пачку, парень засовывает сигарету в зубы и растягивается на траве, подставив лицо солнцу.
Раздвигая колючие ветки кустарника, я пробираюсь к небольшой низине. Заросли надежно укрывают ее от посторонних глаз.
Найдя подходящее место, расчищаю площадку, чтобы трава не колола.
Присаживаюсь.
Неожиданно в поле зрения попадает рука.
Зажав рукой рот, в ужасе смотрю на посиневшие пальцы, сжимающие клочок туалетной бумаги.
Остальное рассмотреть нет возможности, поскольку все то, что находится выше кисти, отсутствует.
В этот миг что-то бросается на шею.
Отпрянув, я в ужасе провожаю вылезшими из орбит глазами ворону, взлетевшую на деревце.
– Кар! – заявляет она, цепляясь за раскачивающуюся ветку. Готова поклясться, в черных бусинках глаз сверкает злорадное довольство.
Проломившись сквозь кусты, словно сохатый во время гона, я выскакиваю на тропинку.
– Ты там не перенапряглась? – скользя по мне взглядом, интересуется Боксер.
– Там труп, – шепчу я, указывая дрожащим пальцем в направлении ущелья.
– Какой труп? Нинкин?
– Не знаю. Нет, не с-сам труп… его там нет. Может он и т-там, но я его н-не видела.
– Кого не видела?
– Т-т-рруп.
– Так ты его видела или нет? Или только думаешь, что он там?
– Там рука, – совладав с дрожью, отвечаю я. – Похоже на то, что мужская. Не Нинкина.
– Может, дикие собаки с кладбища приволокли, – пожимает плечами Максим.
– До кладбища далеко. Здесь и поселений-то нет. А до ближайшего городишки километров пятьдесят, если не больше.
Спохватившись, натягиваю трусики и штаны. Уши начинают гореть. Мелькает несбыточная мечта оказаться во вчерашнем дне. Утром. И, высунувшись в окно, крикнуть подъехавшей троице: «Я никуда не еду!»
– Ладно, взгляну, – кривится Боксер.
– Может, не надо?
– Показывай.
Возвращаюсь в низину, только теперь впереди движется крепкий парень, и страх уступает место отвращению. Перед глазами появляется эта посиневшая рука, по которой ползают толстые зеленые мухи и проворные муравьи.
– Где?
– Вот тут.
Но руки на месте нет.
Обескураженно верчу головой. Была рука. Не могло мне это померещиться.
– Что-то я не вижу. Может, тебе показалось?
– Я ее хорошо видела, вот как тебя сейчас.
– Только я здесь, а ее нет. Или ты таким образом свои прелести решила продемонстрировать?
– Да как ты…
– Ой, какие мы недотроги! – кривляется Боксер. И враз посерьезнев, заявляет: – Я не намерен больше лазать по горам – достало! Возвращаемся.
– Но… – неуверенно возражаю я. Из головы не идет видение исчезнувшей руки. Слишком нехорошие ассоциации это вызывает.
– Может, Нинка уже вернулась или выбралась оттуда, где там она задрыхла.
– Давай позвоним – узнаем.
– Возьми и позвони, – отмахивается Максим.
– Я мобилу в палатке забыла, – признаюсь я.
– Курица! Ты бы голову еще забыла.
Некоторое время парень изучает содержимое карманов, затем брови озабоченно собираются у переносицы, и он, наконец, изрекает:
– Нет.
– Тоже забыл? – уточняю я.
– Я ее не выкладывал, – качает головой Боксер. – Как засунул в лагере, так и не трогал больше.
– Может, выпала?
– Может, – не спорит он. Но на лице написано сомнение. – Только карман закрывается на молнию.
