Белобров-Попов - Красный Бубен
– Так вот же она лежит! – крикнул Игорек, показывая пальцем.
Дети вырвались из рук остолбеневшего Юры и побежали к матери.
– Мамочка, мамочка! Что ты тут лежишь?! Вставай, попку простудишь! – Верочка обхватила маму за шею. – Мамочка, ты совсем холодная уже! Вставай, пойдем домой!
Игорь потянул маму за руку.
– Вставай, мама, пожалуйста!
Рука Татьяны выскользнула из его рук и шлепнулась на землю, как большой хвост мертвой рыбы.
– Мама! Мама! Что с тобой?!. – Игорек присел на корточки. – Тебя папка обидел, да?! – Последнюю фразу он почти прокричал, и на глазах у него выступили слезы. – Мама, что же ты молчишь?!. – Он снова схватил ее за руку и сильно потряс.
Но рука и на этот раз безжизненно упала на землю. Верочка зарыдала так громко, что Мешалкин почувствовал, как у него разрывается сердце.
– Я знаю, почему мама не встает!.. Ее папка убил!.. Папка, зачем ты маму убил?!. Папка плохой!.. – Верочка повалилась на спину и принялась кататься по земле.
Игорек схватил Татьяну за платье и стал отчаянно дергать:
– Мама, мама, вставай! Вставай, мама!.. Я больше никогда не буду со столба падать!.. Мама, вставай!.. Я больше не буду воровать конфеты!.. Вставай, мама!.. Вставай же…
Мешалкину хотелось провалиться сквозь землю. Наверное, он отдал бы полжизни, чтобы дети перестали рыдать. Он отдал бы полжизни, чтобы его жена, которая была для него совершенно чужим человеком, ожила…
И случилось ЧУДО!
Тело Татьяны дернулось, она вытянула руки вперед и села.
От неожиданности Мешалкин подпрыгнул.
Значит, самое ужасное позади! К черту всю эту ругань! Ничего страшного! Завтра они помирятся и уедут в Москву! Зато все живы и здоровы! Всё позади… А впереди Москва…
Э, нет!
Татьяна, сидя с вытянутыми вперед руками, повернулась всем туловищем к Мешалкину и произнесла каким-то скрежещущим голосом:
– Дети, это ваш папа меня обидел! О, как он меня обидел, нехороший, гадкий папа! Паршивый Урфин Джюс!
В моменты сильного раздражения Татьяна обзывала Мешалкина Урфином Джюсом из-за его увлечения деревянными фигурками. Юра почему-то страшно бесился. И Татьяна, чувствуя это, использовала кличку, как козырную карту. Несколько раз Юра не выдерживал. А один раз, по совету друга Гоши Карпова, он наполнил ванну водой, схватил жену за волосы, макнул в воду, подержал там с минуту, а когда вытащил, намекнул, что в следующий раз, если она будет обзываться, он вытаскивать ее не станет. Татьяна тогда так перепугалась, что больше Мешалкина Урфином Джюсом не называла.
И вот опять! Радость неожиданного воскресения жены начала уступать место раздражению, за которым (Мешалкин это чувствовал) пряталась глухая ярость.
Что за жизнь! Не успела жена воскреснуть, как ее опять понесло! Не успел я подумать, что всё в порядке, как эта стерва всё опять испортила! И зачем только я на ней женился!.. Юру всё время мучил этот вечный вопрос. Но он, как человек мыслящий, всякий раз находил на него достойный ответ у великих мыслителей. Я женился, потому что «в трудностях рождается опыт. А из опыта вырастает истина»(Эйнштейн). «Если сухое дерево терпеливо поливать, то оно, быть может, зазеленеет» (Тарковский). А еще Мешалкин часто вспоминал слова Сократа, который говорил, что если попадется хорошая жена, то будешь царем, а если плохая – будешь философом. Юре, как человеку творческому, импонировала мысль, что он философ. Философ, считал Мешалкин, лучше, чем царь. Потому что великие мыслители не очень-то уважали царей. Тот же Сократ, Конфуций, кажется… и другие тоже. А Диоген, так тот вообще сказал царю «подвинься»…
Ладно, я не стану ей ничего пока говорить… Все же она пережила болевой шок и, возможно, себя не очень контролирует… Пусть пока обзывается, я потерплю…
Хотя терпеть было трудно.
– Подонок! – закричала Татьяна прямо при детях. – Ваш папа – подонок! Пока мы ждали его дома, он встречался здесь с грязной, заразной гадиной! Да! Ваш папа нас променял на проститутку! – Татьяна всем корпусом повернулась к дереву и указала за него рукой. – Вон она прячется! Посмотрите, дети, на эту вонючую сучку!
Дети зарыдали.
– Па-а-апа! Па-а-апа! – Верочка терла кулаками глаза. – Зачем ты променял нас на проститу-утку!
– Па-а-апа! Па-а-апа! – Игорек вытер рукавом под носом. – Зачем ты встречаешься с вонючими су-учками!
– И кроме того, дети, – Татьяна опять развернулась всем корпусом (как-то неестественно она поворачивалась), – ваш папа, сволочь такая, со своей проституткой задумали убить вашу маму!
– Па-а-апа! Па-а-апа! – Верочка зарыдала громче. – Зачем ты со своей проституткой хотел убить нашу ма-аму?!
– Па-а-апа! Па-а-апа! – Игорек тоже повысил голос. – Зачем ты такая сво-олочь?!
– Дети, хотите ли вы, чтобы у вас был папа убийца?!
– Нет, не хотим! – Верочка убрала от глаза один кулачок и посмотрела на Мешалкина так, что ему показалось, что на него смотрит не собственная дочь, а собственная смерть.
– Вы хотите, дети, чтобы у нас был хороший папа?
– Да, хотим, – Игорек перестал вытирать под носом. – Хотим хорошего папу!
– Хотим хорошего папу!
– Хотим хорошего папу!
– Хотим хорошего папу!
Запричитали дети на разные голоса. Причитания становились всё громче и превратились наконец в дикий ор.
Лицо Мешалкина исказила гримаса боли. Барабанные перепонки буквально лопались. Дети ревели, как два реактивных самолета. Юра зажал ладонями уши. Но это не подействовало. Он продолжал всё слышать точно так же.
– Мы все хотим хорошего папу! – произнесла Татьяна. – Поэтому давайте, дети, этого плохого папу убьем!
– Убьем! Убьем плохого папу! – словно эхо откликнулись дети.
– И его проститутку тоже убьем вместе с ним!
– Убьем! Убьем проститутку!
Татьяна, как монстр из фильма ужасов, поднялась на ноги и с руками, вытянутыми вперед, двинулась, переваливаясь с боку на бок, на Мешалкина.
А дети, глядя на маму, тоже выставили вперед руки и, переваливаясь, как она, двинулись к дереву, за которым пряталась Ирина.
Мешалкин совсем растерялся. Вокруг творилось что-то абсолютно нереальное. Он опять подумал, что видит сон. Не может же нормальный современный человек верить, что такие вещи происходят на самом деле. Конечно, он, как человек культурный, увлекался мистикой и готическими романами, но относил это к разряду искусства, а не жизни.
У Татьяны вспыхнули глаза, и длинные зеленые лучи прорезали темноту тамбовской ночи.
– Я убью тебя, Мешалкин! – заревела она голосом ведьмы. – Ш-ш-ш!
– Мы убьем тебя, проститутка! – заревели в один голос дети. У них тоже вспыхнули глаза.
Татьяна присела и развела в стороны руки с растопыренными пальцами. Щелк! – и из кончиков пальцев вылезли страшные, уродливые, железные когти. Татьяна пошевелила пальцами. Когти стучали друг о друга и позвякивали.
Крюгер! — услышал Мешалкин у себя в голове. – Я точно сплю! В жизни такого не бывает! Мы же не в семнадцатом веке, когда верили в призраков! В жизни и так хватает всякой мерзости… Я безусловно сплю и мне снится моя жена, потому что, когда я не сплю, моя жена почти такая же. Я сплю сейчас в Москве и подсознательно помню, что завтра мне нужно ехать забирать из деревни семью. И моя сущность, глубоко упрятанная во время бодрствования внутри, во сне всплыла на поверхность, чтобы показать, что я вовсе не хочу забирать никого из деревни, что мне и так хорошо. И еще сущность хочет показать, что моя жена – сука. Опасная сука, я бы сказал… Спасибо, конечно, моему подсознанию, но уже достаточно. Я всё понял! Я и так знаю! Хватит!.. Пора просыпаться!.. Пора вставать!.. Ку-ка-ре-ку!.. Ну же!.. Ну…
Мешалкин часто заморгал. Потом ударил себя по щеке ладонью.
Татьяна приближалась. Она, приседая и подпрыгивая, двигалась на Юру. Еще она шипела и подвывала.
Мешалкин сделал шаг назад и больно ущипнул себя за ногу.
Сон не проходил.
Ну же… ну… Просыпайся, дурак… Она уже близко…
Ему, хоть он и понимал, что это сон, стало так страшно, что волосы у него на голове встали торчком.
Хоть это и сон, а всё как по-настоящему!
— Сгинь, нечистая… – крикнул он первое, что вспомнил.
Татьяна подпрыгнула и засмеялась зловещим издевательским смехом…
В жизни она никогда так не смеялась. У нее вообще отсутствовало чувство юмора. Это очень сильно раздражало Мешалкина, потому что он считал, что творческому человеку без чувства юмора жить нельзя. Это уже не человек, а бревно или робот… Однажды они должны были пойти в Театр Эстрады слушать Михаила Жванецкого. Мешалкин с большим трудом сумел достать через Куравлева два билета. Он прибежал домой и с порога радостно сообщил Татьяне, что сегодня вечером они идут… Угадай на кого?!. Ну на кого?.. Ну угадай с трех раз?!. Делать мне нечего!.. Если бы ты знала на кого мы пойдем, ты бы так не говорила! У тебя бы язык не повернулся бы!.. А ты бы только и рад был, чтобы у меня язык не поворачивался!.. Мешалкин в сердцах хотел подтвердить это ее высказывание, но сдержался, чтобы не испортить ТАКОЙ вечер. Всё нормально. Ты не знаешь, куда мы идем, а как узнаешь, сразу обрадуешься!.. По-твоему, я такая дура, что вообще никогда ничего не знаю! Конечно! Это ты у нас такой умный! Всё знаешь! Умник! А я у тебя только для того, чтобы обслуживать тебя и твоих бешеных детей!.. Да помолчи ты в конце концов! Дай сказать!.. Вот-вот! Вечно ты мне рот затыкаешь! Я вот твои речи должна с утра до вечера слушать! Думаешь, мне очень интересно каждый день слушать, как ты палки стругаешь?!. Да погоди ты! Я знаю, что ты мое творчество не уважаешь. Я понимаю, откуда в тебе эта нетонкость натуры, но дай же мне сказать… Что?! – перебила Татьяна. – Ты моих маму-папу не трогай! Ты их мизинца не стоишь!.. Чьего мизинца? Маминого или папиного?.. – Мешалкин начинал заводиться. – Или общего их мизинца?!. Не цепляйся к словам!.. Да послушай лучше, куда мы идем!.. С тобой вообще никуда ходить неинтересно! У тебя все друзья придурки!.. Сама ты дура! — Мешалкин не терпел, когда жена обижала его друзей. – Если у тебя в башке ничего нету, лучше помолчи! Лучше послушай, куда мы идем!.. Да я тебя уже затрахалсь слушать! Иди куда хочешь сам! Только без меня!.. Татьяна закусила зубами рукав, убежала в комнату и хлопнула дверью. Юра понял, что в очередной раз, вместо праздника, он получил оскорбительный выговор. Он так старался, с таким трудом достал билеты на Жванецкого, так радовался, и вот теперь – НАТЕ! Но билеты лежали в кармане и не давали ему покоя. Он решил попытаться все-таки помириться с женой, хотя внутри у него всё кипело. Юра постоял немного в коридоре, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом подошел к двери в комнату, собрал волю в кулак и открыл дверь. Татьяна лежала на диване лицом вниз и противно всхлипывала… Ну ладно, я тебе скажу на кого мы идем. На самом деле мы идем на Жванецкого!.. Татьяна подняла голову и из-под руки посмотрела на Юру. Лицо у нее было всё красное, но плакать она перестала. Юра переступил с ноги на ногу. Ну давай, чего ты, собирайся… а то мы уже опаздываем… И тут раздался крик: Куда ты, сволочь, прошел в ботинках! Я весь день полы мою, а ты ходишь в ботинках! Что я тебе – уборщица?!. Дура ты, а не уборщица! Тупица! Мешалкин хлопнул дверью, прошел по коридору и хлопнул еще и входной дверью. Сначала он хотел пойти в гараж и там напиться. Но потом подумал, что это путь некультурного человека. К тому же в кармане лежали билеты на Жванецкого, а ему так хотелось пойти на концерт. И он пошел. Возле Театра Эстрады толпился народ на лишний билетик. Юра выбрал из толпы девушку посимпатичнее и предложил билетик ей. Сколько я вам должна?.. Нисколько… Как это?.. Я вам дарю… Они сидели рядом в партере, слушали любимого сатирика, смеялись, было так хорошо… А после концерта Мешалкин предложил ей заехать в мастерскую его друга, гениального, но непризнанного, по понятным причинам, уфимского художника Сутягина, чтобы посмотреть его работы. Там они выпили азербайджанского коньяку, и как-то совершенно естественно она ему отдалась. Во время этого дела Мешалкин подумал: Как хорошо себя чувствуешь с людьми, у которых есть чувство юмора…
