И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Как только Марин скрылась за воротами «квартала» уродов, со стороны остального цирка проход закрыли собой надзиратели, поставленные снаружи. К Лабушеру подошел Бойль и поинтересовался относительно дальнейших действий, на что Жероним с дрожью в голосе ответил:
– Продолжаем действовать согласно плану. Никаких отступлений не допускать. Начать распространение информации по «кварталам». Рассылай герольдов. Все должны узнать о том, что здесь творится.
Ветер растрепал длинные волосы Лабушера, но тот и не думал их поправлять, поскольку словно замер на одном месте, не шевеля даже руками. Фиолетовые глаза будто кристаллизовались, потому как не показывали ничего, кроме пустоты; и та казалась ненастоящей. Бойль поклонился и поспешил исполнять поручение.
В цирке же пока что никто не ведал о том, что происходило в «квартале» уродов. Никто, кроме Моррейна, разумеется. Он находился в Большом шапито и с некоторым волнением ожидал начала самой активной фазы плана, разрабатывал которую дольше всего. Несколько месяцев потратил он на то, чтобы продумать и развить сеть агентов и тайных герольдов, загипнотизировать, если можно так выразиться, уродцев на неповиновение надзирателям и добиться возникновения идеи шоу с уродцами у Хозяина. Теперь ему предстояло ждать, поскольку пока не пришло время ему выступить лидером протеста. Он мило беседовал с именитыми гостями, с представителями цирковой верхушки, обсуждал с Франком и Леви последние новости из столицы, вел себя так, словно вообще ни о чем не знает. В общем, отлично играл свою роль, хоть и был одновременно режиссером.
Марин бежала с огромной скоростью и не заметила шедшего перед ней Омара. Врезавшись в него, она едва не упала, но он успел подхватить ее и удержал в своих руках.
– Ха-ха, Марин, ты смотри хоть, куда бежишь! – задорно проговорил Омар, приобняв Марин. – Помнится мне, однажды подобный эпизод в нашей жизни уже был. Помнишь?
– Д-да, прости, я совсем забылась и не глядела вперед, – произнесла Марин, стараясь скрыть возникшее смущение, а также ссадины на руках и щеках.
Омар, однако, обратил внимание на грязные, покрасневшие щеки и изумленно уставился на Марин. Изучив лицо, он посмотрел на ее руки и возмутился:
– Что случилось с тобой? Почему у тебя лицо и руки так повреждены?! Марин, ответь!
Марин горько вздохнула и эмоционально рассказала Омару о том, что происходит в «квартале» уродов. Тот слушал молча, лишь мимикой своей демонстрируя крайнюю степень возмущения. Когда Марин закончила повествование, Омар крепко ее обнял и сказал, что поможет ей и не допустит массовой гибели невинных уродцев.
К этому моменту в «квартале» уродов началась бесконтрольная бойня. Надзиратели уже не пытались приструнить взбунтовавшихся уродцев и заставить их проследовать в Большое шапито. Теперь они без стеснения целенаправленно убивали их, в ответ получая то же самое. Погибли десятки уродцев, другие десятки были ранены. Несколько надзирателей оказалось выведено из строя: убить их не так уж просто, но серьезно ранить или оглушить вполне возможно. Охранники, пришедшие вместе с надзирателями, по большей части оказавшиеся сторонниками Апельсинового клуба, либо продолжали бездействовать и стояли на тех же местах, либо разбежались кто куда, либо все же решились вступить в конфликт. То меньшинство, что ввязалось в бойню, практически сразу оказалось побито. Кровь лилась на землю, освещаемая единственным десятком факелов. Мадам Монблан сумела раскачать клетку и повалила ее на одного надзирателя, моментально его убив. Вытащив из его куртки ключ, она открыла клетку и попыталась выползти из нее, но неуклюжесть и огромный вес сыграли с Мадам Монблан злую шутку: она случайно зацепилась ногой о колесо и не смогла уже вытащить из него ступню. Чтобы хоть как-то двигаться, Мадам Монблан решила поднять клетку, пожертвовав собственной ногой. Пара уродцев ей помогла: они вырвали колесо вместе с ногой, разорвав ткани Мадам Монблан, но клетку удалось поднять. Правда, ненадолго. Спустя всего полминуты ее случайно толкнул надзиратель, окруженный восемью уродцами. Из-за этого клетка, уже бывшая без одного колеса, покачнулась и упала Мадам Монблан на спину, сломав несколько позвонков. От удара женщина жутко закричала, но уже не стала звать на помощь, да и не стремился никто ей помогать. Судьба Мадам Монблан уже была предрешена.
– Ох, что ж такое, ох, – бормотала Мадам Монблан, преодолевая страшные позывы кровавой рвоты, – как же так получилось-то, ох. Господи, сохрани жизнь ангелу своему – девочке Марин. Она достойна жить дальше, а я отдам ей свои силы. Я послужу для общего блага… Кто такая я? Я даже больше имени своего не помню, а ведь помнила недавно. Я – Мадам Монблан. И я умру, как настоящая гора – обрушусь и сокрушу собой своих врагов…
Хоть ей помогать никто не собирался, понимая очевидную невозможность этого, несколько близких ей уродцев отвлеклись от мордобоя, чтобы подойти к умирающей женщине и не оставлять ее одну в последние минуты. В это самое время всего в паре метров другие десятки уродцев, словно впав в звериное бешенство, стаями окружали надзирателей, которые уже не боялись применять огнестрельное оружие. Будет ли это странностью, или же будет интересностью, или даже жутким знаком, но за миг до отхода Мадам Монблан встретилась взглядом с Лабушером, который, казалось, только сейчас что-то испытал мучительное. Так показалось Мадам Монблан. Она скончалась, захлебываясь кровью и задыхаясь от душившей ее нехватки воздуха. Те уродцы, что окружили ее до сего мига, постояли с минуту молча, после чего ринулись в пекло, надеясь отомстить за свою подругу.
Даже герольдов Лабушера можно было не привлекать для распространения
