Возмездие - Элизабет Нуребэк
В школе и на гастролях, когда ходила с мамой на примерку нарядов или присутствовала на интервью. Маме часто говорили, что я действительно Солнечная девочка. Я была тихая и послушная — похоже, именно эти качества более всего ценились взрослыми.
Если «послушная» означает то же самое, что «аккуратная» и «ответственная», то у меня это всегда получалось естественно. Учителя в школе радовались, что образцовая ученица облегчает им задачу. Но на одной из бесед с родителями в конце четверти учительница, временно замещавшая нашу, сказала, что я, вероятно, слишком уступчива.
— Очень здорово, что у тебя хорошо получается сотрудничать, Линда, — сказала она, глядя на меня. — Но ты могла бы научиться постоять за себя. Необязательно всегда соглашаться. Совершенно допустимо добиваться, чего бы тебе хотелось.
Папа говорил то же самое. Он считал, что я слишком легко приспосабливаюсь к тому, чего, как мне кажется, от меня ждут другие. Чего от меня ждет мама. У меня ведь есть собственная воля? Я ведь могу сказать «нет»?
— Для меня это всегда было проблемой, — говорю я Адриане. Поднявшись с пола, я смотрю на ее плавные движения, — Люди думают, что я все время уступаю другим. Им не приходит в голову, что мне, возможно, так хочется. Мне не удается никому объяснить, какая же я на самом деле. Или же я сама этого не знаю.
— А какая ты на самом деле? — спрашивает Адриана, отставляя в сторону шест. — Если ты молодец и такая сговорчивая, то невольно возникает вопрос, как же ты оказалась в таком месте.
Она прекрасно знает, но до сих пор не спрашивала меня напрямую. И впервые в жизни я рассказываю все как есть.
Семнадцатого сентября я созвала гостей на дачу в Фэрингсё, которую я и Микаэла получили в наследство от мамы. Мы с Алексом поехали туда еще в первой половине дня, потому что я хотела все ему показать.
Главное здание двухэтажное, с балконом над верандой. Вдоль одного торца растет дикий виноград, листья которого к тому времени уже начали краснеть. Дуб вот-вот пожелтеет, а обрывок веревки от качелей, на которых мы с Микаэлой в детстве раскачивались до небес, все еще свисал с толстой ветки. Многие поколения нашей семьи владели этим местом, дедушка утверждал, что его отец родился в большом доме в середине девятнадцатого века.
Справа от дома находятся пристройки. Я показала Алексу столярную мастерскую, где по-прежнему пахло льняным маслом, краской и засохшим клеем. Верстак с рубанком, пилами и прочими инструментами.
Над мастерской есть чердак, где составлены забытые старые стулья, а окна, обвешанные паутиной, прислонены к скату крыши. Мы забрались туда, и Алекс обнаружил среди опилок газеты сороковых годов с новостями времен Второй мировой войны. Страницы пожелтели и рассыпались в руках, но их по-прежнему можно было осторожно перелистать.
Затем мы прошли мимо гостевого домика к мосткам, я опустила пальцы в воду и спросила, не хочет ли он искупаться. Он рассмеялся и ответил, что ему не очень-то хочется мерзнуть.
Остальные приехали только вечером. Микаэла, Тесс, еще несколько человек, с которыми я вместе училась или работала, парочка известных лиц в музыкальной индустрии, и еще Симон, которого я пригласила в последний момент. Нас собралось человек двадцать, и некоторые хотели остаться на ночь.
На деревьях и вокруг веранды висели цветные фонарики, освещая сентябрьский вечер приятным мягким светом. Из дома доносилась громкая музыка, смешиваясь с возбужденными голосами и смехом. На веранде стоял длинный стол с холодными закусками и свечами, я в голубом платье ощущала себя такой красивой.
— Как ты? С тобой все в порядке?
Я почувствовала чью-то руку на локте, повернулась и увидела Микаэлу.
— Да, я в порядке, — ответила я и почувствовала, что так и есть. Прошло четыре месяца с тех пор. как мы похоронили маму, а она обожала устраивать шумные праздники в честь самой жизни. Я хотела начать заново, стать счастливой. После всего, что произошло в последнее время, этот вечер должен был оказаться началом чего-то новою.
— Я так рада, что ты приехала, — сказала я, обнимая сестру. — Ты уже познакомилась с Алексом?
— Пока нет.
— Я должна вас познакомить. Мечтаю, чтобы ты увидела его.
Весь вечер я была занята. Мы пили и ели, уровень звука все повышался. Симон обошел всех, как всегда очаровательный и неотразимый, и смеялся так, что его смех разносился эхом по всему саду. Он все время держался поближе ко мне, напоминал нам о лучших совместных часах, о тех ночах, когда мы смотрели на звезды, лежа на мостках. Несколько раз он повторял: «Дорогая, нам надо поговорить». Взяв гитару, он спел несколько моих любимых песен. Его чуть хрипловатый голос, его длинные чувствительные пальцы, ласкающие струны, и послание, что он не должен был причинять мне боль, что он раскаивается в своей ошибке.
Но мне его извинения уже были не нужны. Я не хотела слушать лирические песни о вечной любви, обещания, что он любит только меня и мы должны начать сначала. Однако я все равно слушала, и фантазии о нас двоих крутились в голове. Особенно когда он потянул меня в одну из спален и стал целовать. Симон совершенно сбивал меня с толку.
Оттолкнув его, я вышла в кухню, неся несколько пустых бутылок. Одну из них уронила, она ударилась о мраморную столешницу и разлетелась на тысячу осколков. Я ползала по полу, пытаясь собрать их, чтобы никто не поранился, — именно тогда я и порезала руку. Царапины были длиной в пару сантиметров, не очень глубокие и не болели. Выругавшись сквозь зубы, я вытерла кровь.
Я снова вышла к гостям, решив избегать Симона, и у»«дурила сигарету, когда появился Алекс и шепнул мне на ухо, что он от меня такого не ожидал. Я ответила, что он меня, возможно, плохо знает.
— Я полна неожиданностей, — сказала я с улыбкой и погладила его по щеке.
Ночь была мягкая, как бархат, напряжение в теле отпустило. Алекс напомнил мне, что я влюблена в него, что уже счастлива. Мы потанцевали в траве у веранды, и я сказала ему, что мне хорошо. Я повторила это несколько раз:
— Мне хорошо. Хорошо с тобой.
Я смеялась, глаза Алекса блестели, у его поцелуев был вкус шампанского. Я предложила подняться наверх и лечь в постель. Часы уже показывали почти два, многие уехали или улеглись. Я взяла его за руку, и те, кто остались, видели, когда мы ушли. Симон тоже.
Когда Алекс заснул, я снова встала. Мысли не
