Линкольн Чайлд - Смертельный рай
Лицо Сильвера стало похоже на лицо несправедливо наказанного ребенка — вид оскорбленной невинности.
— Не верю, — пробормотал он. — У нас очень надежные меры безопасности. Тара может подтвердить. Меня заверяли, что… — Он не договорил.
— Как я сказал, пока это только теория.
За столом снова наступила тишина, на этот раз более продолжительная. Потом Сильвер встал.
— Прошу прощения. Похоже, я отрываю вас от более важных дел.
Когда Сильвер протягивал им руку, теплая улыбка вновь вернулась на его лицо. Словно из-под земли, появился Мочли и повел Тару и Лэша к лифту.
— Кристофер! — услышал Лэш голос создателя фирмы.
Обернувшись, он увидел, что тот стоит возле машины Бэббиджа.
— Да?
— Спасибо, что пришли. Рад, что вы с нами. Уверен, скоро мы встретимся снова.
Когда открылись двери лифта, Сильвер повернулся и снова задумчиво погладил металлический бок старинного компьютера.
18
Когда Лэш подъехал к своему дому, было уже половина восьмого вечера и на побережье Коннектикута опустилась ночь. Заглушив двигатель, мужчина какое-то время сидел, прислушиваясь к потрескиванию остывающего металла, потом вышел из машины и устало направился в сторону дома. Он чувствовал себя полностью выжатым, словно множество увиденных сегодня технологических чудес временно лишило его возможности думать.
В доме еще оставался запах дыма из камина. Лэш зажег свет и пошел в кабинет, находящийся рядом со спальней. Он до сих пор чувствовал себя неуютно с браслетом на запястье. Подняв трубку телефона, он набрал номер и, обнаружив, что ему оставили пятнадцать сообщений, вооружился терпением, чтобы прослушать их все.
Но это заняло удивительно мало времени. Четыре рекламных звонка и шесть несостоявшихся соединений. Лишь одно сообщение требовало немедленного ответа. Взяв телефонную книжку, Лэш набрал домашний номер Оскара Клайна, психолога, который замещал его.
— Клайн слушает.
— Оскар, это Кристофер.
— Привет, Крис. Как дела?
— Кое-как.
— Все в порядке? У тебя усталый голос.
— Я и в самом деле устал.
— Могу поспорить, ты всю ночь не спал и работал над тем исследовательским проектом, о котором не хочешь говорить.
— Что-то в этом роде.
— Зачем ты мучаешь себя? Сам знаешь, после публикации той книги славы тебе искать ни к чему. И в деньгах ты не нуждаешься. Живешь как монах в своей келье.
— Стоит раз начать — и уже тяжело бросить. Сам знаешь, как это бывает.
— Что ж, мне приходит в голову одна хорошая причина — твоя практика. В конце концов, сейчас не август, и пациенты ждут, что мы будем к их услугам. Отменишь один сеанс — ладно. Но два? Люди начинают беспокоиться. Сегодня на групповом сеансе двое вслух выразили свое недовольство.
— Дай угадаю. Стинсон.
— Да, Стинсон. И Брамс. Если пропустишь следующую встречу, могут быть проблемы.
— Знаю. Постараюсь все закончить, прежде чем дойдет до этого.
— Хорошо. Ибо в противном случае мне придется передать некоторых пациентов Куперу. А это понравится не всем.
— Ты прав. Буду на связи, Оскар. Спасибо за все.
Лэш положил трубку и собирался отойти, когда телефон зазвонил снова. Повернувшись, он снял трубку.
— Алло?
Послышался громкий щелчок прерванного соединения.
Лэш снова повернулся, зевая и пытаясь думать об ужине. Он прошел в кухню и открыл холодильник, надеясь, что, возможно, в нем появилась какая-то еда. Увы, тот был пуст. Падая с ног от усталости, он выбрал простейший выход — заказать что-нибудь в китайском ресторане на Пост-роуд.
Когда он подходил к телефону, тот снова зазвонил.
Лэш снял трубку.
— Алло?
На этот раз в трубке царила напряженная тишина.
— Алло?
Снова щелчок завершенного соединения.
Медленно положив трубку, Лэш задумчиво посмотрел на нее. События в «Эдеме» настолько поглотили его, что он не обращал внимания на мелкие проблемы, вновь начавшие усложнять ему жизнь. А может, он и замечал их, но просто не хотел принимать к сведению. Газета, не доставленная три раза из четырех, отсутствие почты в ящике, восемь прерванных звонков за сегодня.
Он хорошо знал, что это означает и как нужно поступить, чтобы покончить с этим.
Мысль об этом лишь привела его в еще большее уныние.
Путь до Ист-Норуолка занял менее десяти минут. По этой дороге Лэш ехал во второй раз, но хорошо знал Норуолк и местные ориентиры. Район этот власти иносказательно называли «промежуточным» — неподалеку от нового Приморского центра и вместе с тем достаточно близко к беднейшим кварталам, из-за чего приходилось ставить решетки на окна и двери.
Лэш поставил машину у обочины и дважды проверил адрес: улица Джефферсона, 9148. Обычный дом, каких было много в округе: небольшой деревянный коттедж с четырьмя комнатами, оштукатуренным фасадом и отдельным гаражом позади. Газон, пожалуй, казался менее ухоженным, чем перед другими домами, но в безжалостном свете уличных фонарей все они выглядели несколько запущенными.
Он посмотрел на коттедж. Вопрос можно было решить двумя способами: проявив сочувствие или решительность. Мэри Инглиш не слишком хорошо воспринимала первое. Лэш сочувствовал ей весь прошлый год, во время терапевтических сеансов для супругов. Мэри ухватилась за это и без памяти влюбилась в него, что в итоге привело к ее разводу — то есть именно к тому, чего Лэш пытался не допустить. Она постоянно изводила его — звонила по телефону и молчала, воровала или просматривала почту, устраивала слезливые вечерние засады под окном его кабинета, что удалось прекратить лишь судебным запретом.
Лэш посидел еще немного, собираясь с силами, потом вышел из машины и направился в сторону дома.
Звонок в пустых комнатах отдался глухим эхом. Когда он смолк, на мгновение снова наступила тишина, затем ее нарушил звук шагов на лестнице. Зажегся свет на крыльце, отодвинулась заслонка дверного глазка. Еще через секунду лязгнул засов, открылась дверь, и на пороге появилась Мэри Инглиш, щурясь в свете фонаря.
На ней была уличная одежда, но он явно прервал ее туалет: она уже успела стереть помаду, но не остальной макияж. Хотя со времени последнего сеанса с ней и ее мужем прошел всего год, сейчас она выглядела значительно старше сорока лет. Косметика не могла скрыть темные круги под глазами и мелкие морщинки в уголках рта. Мэри широко раскрыла глаза, и Лэш прочитал в них смешанные чувства: удивление, радость, надежду и страх.
— Доктор Лэш? — спросила она, затаив дыхание. — Не… не верю своим глазам. Что случилось?
Лэш глубоко вздохнул.
— Думаю, ты знаешь что, Мэри.
— Нет, не знаю. Что случилось? Хотите войти? Выпьете кофе?
Она открыла дверь шире.
Лэш остался на крыльце, стараясь сохранять спокойствие.
— Мэри, прошу тебя. От этого будет только хуже.
Она непонимающе смотрела на него.
Лэш поколебался, потом вспомнил, как все было в первый раз, когда он пытался убедить ее на этом же самом крыльце.
— Отрицать что-либо бесполезно, Мэри. Ты снова меня преследуешь — звонишь мне, просматриваешь мою почту. Я хочу, чтобы ты прекратила это, и немедленно.
Мэри молчала, глядя на него. Она будто постарела еще на несколько лет. Затем медленно отвела взгляд и сгорбилась.
— Я просто не могу этого вынести, Мэри. Не сейчас. И потому прошу тебя прекратить, пока снова не стало хуже. Пообещай мне, скажи, что перестанешь. Пожалуйста, не вынуждай меня…
Она снова посмотрела на него, и он увидел в ее глазах гнев.
— Это что, какая-то жестокая шутка? — бросила она. — Посмотри на меня. Посмотри на мой дом. В нем почти нет мебели. Я лишилась права на опеку над ребенком. Мне приходится бороться за то, чтобы видеться с ним через выходные. О боже…
Гнев ее угас столь же быстро, как и возник. Слезы оставляли на щеках размазанные полосы туши.
— Я подчинилась судебному распоряжению. Я сделала все, что ты хотел.
— Тогда почему я опять не получаю почту, Мэри? Откуда эти молчаливые телефонные звонки?
— Думаешь, это я? Думаешь, я могла бы продолжать после всего, что случилось… после того, что твой судья сделал с моей жизнью, с моим…
Слова прервались рыданиями.
Лэш колебался, не зная, что сказать. Ее гнев и горе выглядели совершенно неподдельными. Но такие пациенты, как Мэри Инглиш, действительно испытывали гнев, печаль и отчаяние — только неверно направленные. И прекрасно умели использовать их, обращая против тебя, делая виноватым во всем тебя, а не их…
— Как ты посмел прийти и издеваться надо мной? — рыдала она. — Ты психолог, ты должен помогать людям…
Лэш стоял на пороге, чувствуя себя все больше сбитым с толку и дожидаясь, когда женщина возьмет себя в руки. Наконец она перестала плакать и выпрямилась.
— Как я могла так ошибиться? — тихо спросила она. — Раньше я считала тебя человеком, которого тревожит судьба других, даже в чем-то слегка таинственным. — Она быстрым движением смахнула слезу. — Но знаешь, что я поняла, лежа без сна в пустом доме? Твоя тайна — это тайна человека, который скрывает свою духовную пустоту. Человека, которому нечего дать другим.
