Евгений Хейсканен - Формула творения
Несмотря на шум, стоящий на улице, Артур с обострившейся в последнее время реакцией услышал звонок и с волнением посмотрел на экран. «Может, это Велимир?» — мелькнуло в уме в тот момент, когда глаза с разочарованием прочитали на дисплее надпись, соответствующую секретному номеру.
Артур взял трубку и услышал, как тихий голос настойчиво отчеканил:
— Отправляйся в Петрозаводск! Милана там…
Разговор сразу же прервался, не оставив возможности Артуру что-либо ответить.
Со злостью швырнув дорожную сумку на скамью, Артур тяжело опустился рядом. Какая-то неведомая сила продолжала играть с ним, как кошка с мышкой; Петербург оказался не последним пунктом назначения. Предстояло ехать в Петрозаводск, город его детства и юности, с которым было связано так много волнующих и приятных воспоминаний, а теперь чья-то злая воля делала город ловушкой для Салмио и его возлюбленной — Миланы.
Но ничего другого не оставалось, и страх за Милану гнал его вперёд. Визит к дальним родственникам отпадал, так что Артур, поспешно сняв такси, покатил обратно к аэропорту. За окном машины проносились прекрасные виды Северной Пальмиры, но он, ни на что не обращая внимания, сосредоточился на своих мыслях. Любимой девушке и её маленькой дочери требовалась помощь Артура Салмио. Как знать, что может произойти с ними… Эта международная банда, похоже, не гнушается ничем в своей игре. И потом — действительно ли Милана в Петрозаводске? Может, всё это лишь спектакль, розыгрыш, призванный выбить его из Швеции? При любом раскладе его долг — сделать всё, чтобы помочь девушке и Инге, тем более что его отказ выполнять требования преступников уж точно не помог бы пленницам. «Хорошо, пусть будет пока так, как хочет руководство „Инсайда“, а там — посмотрим», — думал Артур. Только бы не действовать, как в тумане, знать, видеть врага в лицо! И как необходимо было сейчас содействие Велимира!
Самолёт на Петрозаводск взлетел поздним вечером. Ожидая рейса, Артур успел продрогнуть на аэродроме, где постоянным, почти лишённым порывов потоком дул сухой северный ветер, и теперь блаженно растянулся в пассажирском кресле. Сквозь иллюминатор, подняв голову, он видел мрачнеющее иссиня-черное небо. Авиалайнер мягко покачивало на воздушных волнах. Внизу, будто на контурной карте, расстилались едва заметные дорога и реки, смутно зеленеющие леса и ноля. Погружаясь в лиловые сумерки, земля таяла в нарождающихся весенних туманах. Взошла круглая, как монета, луна и ярким фонарём повисла у борта самолёта. Сказочный пейзаж на некоторое время развеял тревожное состояние Артура и перенёс его в грёзы воспоминаний.
Вот он, маленький мальчик, просыпается утром в четырёхкомнатной квартире родителей. Они на работе, в большом доме тишина, а бабушка на кухне готовит завтрак. Умиротворением и тихой грустью запомнилась картина на стене спальни: осенний парк, деревья роняют жёлтые листья на гладь спокойного пруда, у берега которого покоится на воде деревянная лодка. И вот маленький Салмио с родителями выезжает на их машине в Крым. Отец за рулём, и впереди их ждёт долгая дорога через Европейскую Россию с её многочисленными городами и непривычно огромной Москвой с поражающими детское воображение тридцатиэтажными новостройками и Останкинской телебашней. Редеют леса, и автомобиль проносится сквозь украинские сады и поля. После этого двигается по жаркой крымской степи к омываемому двумя морями, Чёрным и Азовским, Крымскому полуострову с городом юности мамы Артура, Керчью, с античной древности известному под названием Пантикапей. Затем возвращение в родной Петрозаводск, вновь незабываемая Москва на полдороге от Крыма к Карелии и, наконец, знакомая и любимая с раннего детства безбрежная карельская тайга, которую парень исходил ещё подростком с геологическими отрядами, куда иногда брал его с собой отец, ставший несколько лет спустя доктором геолого-минералогических наук и директором карельского институт геологии.
Потеря родителей дорого обошлась Артуру. Первой умерла мама, но её душа словно воплотилась для поэта и философа в оставшемся жить отце. Так было у него всегда, с раннего детства. Если кто-то из родителей некоторое время отсутствовал в доме, например уезжал в командировку, то второй соединял в себе обоих. Поэтому после смерти отца, когда родители стали достоянием памяти, Артур пережил самую жестокую депрессию в своей жизни. Ист, он вовсе не был «маменькиным» или «папенькиным» сынком, просто всегда ощущал исключительную духовную связь со своими родителями. Утратив их, Салмио стал много размышлять о сущности смерти, о её природе. Действительно ли с биологической смертью заканчивается наша жизнь? Есть ли надежда на продолжение бытия в мире ином, и каков он — этот мир? Данный вопрос жизни и смерти не давал Артуру покоя, будоражил его душу. Изучая принципы естествознания, он надеялся обнаружить именно научные факты, свидетельствующие о возможности загробного существования, видя в этом одну из основных задач современного философского анализа.
Самолёт немного тряхнуло, и молодой человек, выйдя из объятий золотого прошлого, поглядел в иллюминатор. Пока можно было рассмотреть только отдельные вереницы огоньков внизу, указывающие на расположение дорог, но уже вовсю светало — начинались карельские белые ночи, ещё более светлые, чем в Питере, в силу высокой географической широты.
Вскоре голос бортпроводницы сообщил — скоро посадка, и Артур почувствовал, как опять закладывает уши. Пожевав и проглотив конфету, он смог, однако же, избавиться от этого взлётно-посадочного слухового атрибута и с невольной радостью приготовился к встрече со своей малой Родиной.
Глава 23
Глядя на обширную, но в целом ничем не примечательную усадьбу инженера Олофсона, расположенную в часе езды от Хельсинки, никто, наверное, не сумел бы догадаться, какие важные события происходят за сравнительно невысоким, будто ему и нечего скрывать, забором.
Обычно тихая усадьба, видевшая только самого молчаливого и сосредоточенного инженера да его сноровистых и так же немногословных помощников, часто приезжавших на инженерскую дачу с готическим шпилем и выгружавших непонятного назначения тяжёлые ящики, теперь преисполнилась оживлением. Много машин разнообразных моделей припарковалось поблизости, занимая широкую заасфальтированную площадку перед еловым перелеском. Наконец из приехавшего одним из последних автомобиля, неприметного «форда» производства начала девяностых, вышел среднего роста черноволосый человек в тёмно-сером деловом костюме. Толпа гостей, собравшаяся у крыльца дома и занятая великосветской беседой «ни о чём», тут же почтительно примолкла. Сразу было видно, что все ждали именно этого человека. Подойдя к крыльцу и поздоровавшись, мужчина властным приглашающим жестом указал на вход и спросил по-английски, обращаясь к хозяину усадьбы, Олофсону:
— Я думаю, мы можем начинать, если вас не затруднит.
— Конечно, господин Фироз, мы готовы, — ответил Олофсон и добавил, повернувшись к толпе гостей: — Проходите, дамы и господа. Милости прошу.
Гостиная большого дома Олофсона наполнилась людьми. Неожиданно просторный для не слишком монументального строения зал был устроен таким образом, что пол перед северной стеной несколько возвышался, образуя небольшую ступень в полметра высотой. На этой своеобразной эстраде располагалась небольшая трибуна, и покоился стол со стульями, создавая подобие президиума.
Под аплодисменты гостей на возвышении появился Фироз Акджар. Его жёсткое лицо с орлиным носом и сухими поджатыми губами являло, как и раньше, смесь властности и энергии. Подняв руку и дождавшись наступления тишины, Фироз сказал:
— Я рад, господа, что сегодня в этой зале собрался настоящий цвет нашей организации, все те замечательные люди, которым «Инсайд» обязан своим существованием и благоденствием. «Инсайд», являющийся нашей надеждой и оплотом, нашим будущим. Все вы уже давно со мной, и я не мог бы желать соратников лучших, чем вы. И поэтому я хочу обратиться к вам, мои друзья, братья и сёстры, в этот памятный и дорогой для всех нас момент. Сегодня «Инсайд» празднует день своего рождения, ему исполнилось десять лет. Пользуясь случаем, я хотел бы сообщить вам важную новость. Близится час, когда «Инсайд» наконец-то выйдет из тени и даст знать всему человечеству о своём существовании. Вы, как и я, так долго ждали этого. Все мы трудились не покладая рук, не замечая усталости, пренебрегая пессимизмом немногих маловеров, случайно было затесавшихся в наши священные ряды. Вы видите, я не боюсь высокопарных слов, так как великая цель, смысл моей и вашей жизней оправдывает всё. Без ложного пафоса, зная вашу преданность, скажу: я горжусь вами, братья, горжусь «Инсайдом». Я также верю в то судьбоносное будущее, которое, как я смею надеяться, сулит ему небо.
