Майкл Грубер - Ночь Ягуара
С этими словами он взял из кастрюли перец и хрустящую редиску, которые за восемь секунд превратил в цветы.
Амелия посмотрела на предложенный гарнир холодно.
— Мне больше нравится так, как это делаю я, — заявила она, снова продемонстрировав, что в семействе Паз яблочко от яблони недалеко падает.
Несколько часов спустя Паз снова потел над грилем, но теперь взял на себя еще и бремя изготовления собственного бананового дайкири. Чувствовал он себя славно, и настроение у него было прекрасное. Гриль стоял в его собственном патио, и на нем потрескивали и дымились несколько порций свиных ребрышек барбекю в кубинском стиле, замаринованных в соусе из лайма, тмина, орегано и шерри. Амелия поставила стол для пикника на пятерых, салат из морепродуктов и цикория-эндивия был приготовлен и теперь охлаждался в холодильнике, в компании с двумя большими винными бутылками с приятным на вкус испанским белым вином и дюжиной маленьких подносов с открытыми пирожками с фруктами. Работал магнитофон: музыка Арсенио Родригеса, которая выплывала из окон комнаты, смешивалась со сладковатым дымком от гриля. До женитьбы Паз почти не готовил дома, и его жизнь вне работы почти полностью состояла из сексуальной. Лола и раньше была более общительная, а после получения докторской степени это ее свойство усугубилось, и теперь гости бывали у них почти каждую неделю. Он не имел ничего ни против того, чтобы готовить для ее гостей, ни против самой их компании. Она не водилась с людьми, к которым можно было бы относиться свысока.
До брака фактически весь интеллектуальный багаж Паза был результатом постельных разговоров, поскольку он встречался только с яркими, одаренными женщинами. Он обеспечивал им прекрасное времяпровождение и сексуальное удовлетворение, а взамен черпал содержимое их мозгов, поскольку, обладая недюжинным умом, был напрочь лишен усидчивости, необходимой, чтобы получать знания, проводя долгие часы в аудитории, слушая, как монотонно гундит профессор, или корпеть над бесчисленными тестами.
У него была исключительно хорошая память, которая подпитывалась только через аудиоканал, но зато давала возможность во время этих вечеринок отпускать ремарки, звучавшие по меньшей мере удивительно в устах бывшего полицейского и нынешнего повара. Когда это случалось, Паз и сам был доволен, и жену, с ее интеллектуальным снобизмом, радовал. В такие моменты он читал на ее лице невысказанное: видите, он вам не какой-нибудь чурбан неотесанный.
Послышался звонок подъехавшего велосипеда, и на подъездную дорожку выкатила Лола. Амелия с радостными криками выбежала маме навстречу, чтобы похвастаться сплетенной ею гирляндой желтых цветов и долларом, заработанным в ресторане. Потом поцелуй для Паза. Лола огляделась по сторонам и восхищенно принюхалась:
— Здорово пахнет! Ты снова идеальный муж.
— Куда там идеальный! Представь себе, я до ланча прибрал кое-что из холодильника.
— О, это мне очень даже понятно, — великодушно отозвалась она. — Я знаю, каковы мужчины — у тебя ведь во рту и маковой росинки не было за сколько? За семь часов?
— Семь часов, тридцать две минуты, — сказал Паз, — но кто считал?
Она рассмеялась и ушла принять душ и переодеться. Паз выпил еще дайкири и добавил к мясу соуса.
Боб Цвик был крепким, уверенным в себе мужчиной еврейско-африканского происхождения с неистребимым нью-йоркским выговором, звучавшим во время неформальных встреч почти непрерывно. Окончив Массачусетский технологический институт в шестнадцать лет, этот малый пять лет работал в Принстоне совместно с Эдвардом Уиттеном над М-теорией. Проникнув в тайны субатомной структуры до такой степени, до какой они его интересовали, он, ко всеобщему удивлению, сменил специальность, переключился на молекулярную биологию, получил степень доктора философии в Стэнфорде, после чего, видимо, почувствовав потребность передохнуть, прибыл в Майами, чтобы позагорать, а заодно стать еще и доктором медицины. Познакомившись с Лолой, он мигом запал на нее, как, впрочем, западал почти на каждую симпатичную женщину, а будучи со смехом отвергнут, стал ее другом. Надо отметить, после первого же отказа он уже не пытался навязываться и не затаил обиды. Паз вряд ли выбрал бы его в друзья, но вполне с ним ладил, пару раз даже брал с собой на рыбалку на своей лодке. Он находил Цвика интересным типом, общение с которым может быть приятным, но при избытке чревато головной болью. Что-то вроде дайкири.
Явившись в тот вечер в шортах, сандалиях и футболке с принстонским логотипом, Цвик вошел размашистым шагом, обнял и поцеловал хозяйку, подхватил и закружил Амелию, пока та не завизжала, обменялся рукопожатием с Пазом и представил свою нынешнюю подружку, длинноногую блондинку с костистым сардоническим лицом. На ней был топик без рукавов и длинная юбка из какой-то смятой, липнувшей к ногам материи цвета лаванды. Паз почувствовал небольшое трепыханье в животе, но она и глазом не моргнула.
— Бет Моргенсен, — представилась женщина, протянув руку. — Вы, должно быть, Джимми Паз.
— Он самый, — признался Джимми, гадая, сказала ли она Цвику и, что более важно, собирается ли сказать об этом сегодня вечером.
— Что это, банановый дайкири? — спросил Цвик. — Чего я хочу, так хочу. Бет, этот парень делает самый лучший дайкири во всей галактике. Дайкири галактического уровня.
— Наслышана, — откликнулась Моргенсен, которая на самом деле знала этот дайкири вовсе не понаслышке, поскольку поглощала его в галактических дозах восемь лет назад, когда была одной из многочисленных подружек Джимми Паза.
Он подал напитки вместе с блюдом отварных креветок и маленькими горшочками разнообразных соусов, избегая ее взгляда.
Они выпивали за легким столиком, расслабленно покачивая плечами и пощелкивая пальцами в такт музыке. Несколько раз Паз вставал из-за стола, чтобы снова наполнить блендер, и Амалия, которой нравилось выжимать лаймы и мелко крошить в чашу бананы, всякий раз ему помогала. В последний такой заход он наткнулся на Бет Моргенсен, которая возвращалась из ванной комнаты. Паз отослал Амелию с полным блендером к гостям, и Моргенсен проводила весело семенившую девочку взглядом.
— Итак, — сказала она, окидывая его нахальным взглядом, — что я вижу? Джимми Паз приручен и одомашнен, при жене и дочке. Кто бы мог подумать? Похоже, я упустила свой шанс.
— Вот уж не знал, что у тебя были на мой счет такие соображения. Насколько я помню, твоей целью был толстый профессор.
— Значит, я была глупа. Сколько времени ты женат?
— Семь лет, около того.
— О, опасный период.
— Не знаю. Пока меня все устраивает.
— Значит, она калейдоскоп восторга.
Бет придвинулась ближе, положила руки ему на плечи, слегка покачивая под музыку бедрами.
— Трудно поверить, — сказала она, — чтобы ты еще и хранил ей верность. Совсем не похоже на того Джимми Паза, которого я знала раньше.
— Люди меняются, взять хоть тебя. Помнится, ты готова была выскочить из трусиков за пару понюшек кокаина.
— Верно. Хочешь, чтобы я выпрыгнула из них сейчас? Ты ведь знаешь, что под ними.
Паз одарил ее фальшивой улыбкой, сопровождаемой искусственным смехом, и отстранился.
Бутылка сменялась бутылкой, а в миске росла груда креветочной шелухи. Цвик разглагольствовал о своем намерении проникнуть в тайны сознания и найти ответ на «последний вопрос в науке, остающийся без ответа».
— А я думал, — заметил Паз, — что это должна быть универсальная теория, которая свяжет теорию относительности, квантовую механику, квантовую гравитацию, — Всеобщая Теория Всего.
— Только не это! — воскликнула Бет в притворном ужасе. — О нет! Ты завел с ним речь о связующей теории! Разбуди меня, когда это закончится.
— Да, тиоретически, — сказал Цвик с немецким акцентом, — ти-орети-чески так оно и есть, но беда в том, что, даже вечно наблюдая за столкновением элементарных частиц или глядя в телескопы за процессами, происходящими на расстоянии в миллиард световых лет, можно, конечно, прийти к определенным выводам, но они никогда не получат экспериментального подтверждения. Вот теория относительности или квантовая механика — это совсем другое дело. Они нашли подтверждение в тысячах долбаных экспериментов.
Его понесло, и он излил на компанию краткий курс основ квантовой электродинамики и общей теории относительности, используя креветки и кухонную утварь в качестве частиц (или волн) и салфетки, чтобы моделировать пространства Кала-би — Йау, в которых мнимые семь дополнительных измерений пространства-времени были свернуты в бесконечно малых пределах длины Планка. Он был великолепным лектором, живо и увлеченно излагавшим самые немыслимые заумные теории. Похоже, даже Амелия некоторое время слушала его и лишь потом отвлеклась на игру с кошкой.
