Сара Даймонд - Паутина
Несколько секунд он смотрел на меня испытующе, но то, что высмотрел, его, похоже, успокоило. Я физически почувствовала, как из него улетучивается противная, раздражающая меня подозрительность.
— Ладно, — прервал Карл долгую паузу, — поверю на слово. Кстати, «24»[21] вот-вот начнется, пойдем посмотрим?
Остаток вечера мы провели на мелководье нейтральной территории, не коснувшись больше ничего хоть сколько-нибудь важного. Но когда Карл пошел спать, с мелководья течение понесло меня на глубину. Вновь явились образы Ребекки Фишер и Эленор Корбетт, вместе с ними возник образ мисс Уотсон, и вся троица, слившись воедино, заполонила мое сознание. Эта ночь ничем не отличалась от других ночей в нашем новом доме: особая темнота, какой в городах не бывает, ни в больших, ни в маленьких, ни огней уличной рекламы, ни вспышек фар, ни даже слабенького лучика от фонаря. Здешняя темнота была сплошной — как при аварии в электросети — и густой, как тушь.
Как вдруг… крик! Дикий, пронзительный, нечеловеческий вой. Крик боли. Я не могла сообразить, донесся он с соседской половины или откуда-то издалека. Я сидела на постели, как в столбняке, оглушенная жутким звуком и биением собственного сердца, долго вслушивалась в тишину, но больше не услышала ни звука. Мертвая, непроглядная пустота сомкнулась над этим криком, как вода над брошенным камнем, — словно и не нарушало ничто покой ночи.
Я снова легла. «Наверняка сова вопила, — сказал бы Карл. — Или еще какая птица. Спи, Анни. Спи».
14
На следующее утро я встала сразу после Карла, с ощущением тяжести во всем теле, как после жестокого приступа мигрени, а не просто от недосыпа. Жуткий ночной вой, похожий на завывание банши,[22] подействовал на мою нервную систему как кружка крепчайшего кофе, и заснуть мне удалось лишь в третьем часу. Но в сон меня уже нисколько не клонило. За окном разгоралось дивное летнее утро. Поверить, что такой утренний пейзаж существует не на почтовой открытке, а реально, можно, лишь увидев его своими глазами. В такой день нечего и пытаться досмотреть смутные сны в наглухо зашторенной спальне.
Пока Карл был дома, я хотела рассказать ему о ночном крике, но что-то удержало меня. Я еще помнила его вчерашнюю озабоченность, которую мне удалось притушить только откровенной ложью. Интуиция подсказывала, что Карл не слишком впечатлится тем, как я полночи промаялась без сна, придумывая леденящие душу объяснения происхождению этого вопля, который в действительности мог издать любвеобильный лис. Когда входная дверь захлопнулась за мужем, я постаралась и сама забыть о своих страхах и принялась обдумывать предстоящую поездку в Пул — покупка кое-каких мелочей для дома обеспечила прекрасный повод для долгой приятной прогулки по городу.
Из комнаты для гостей я принесла копии газетных статей, разложила на кухонном столе, затянулась сигаретой и погрузилась в чтение, будто видела их впервые.
Открыв заднюю дверь, чтобы проветрить кухню от табачного дыма, я краешком глаза заметила крадущегося в траве Сокса. Широко улыбаясь, я повернулась в его сторону, и улыбка застыла на моих губах. Правый глаз кота скрылся под кровавой коркой; на него даже смотреть было больно.
— Боже, что с тобой случилось, рыжик? — Соскочив со стула, я протянула руку, чтобы его погладить, но несчастное создание пугливо попятилось. — Ничего себе боевая рана! Ну заходи, угощу молочком.
Налив в блюдце молока, я вспомнила просьбу Лиз сообщать ей о визитах ко мне Сокса. Ее машина стояла в проезде, и, подойдя к задней полуоткрытой двери, я окликнула:
— Лиз! Это я, Лиз!
— Здравствуйте, моя милая, — приветствовала она меня, выйдя на порог. — В чем дело?
— Если вы потеряли Сокса, то он у меня.
Через несколько минут она пришла ко мне и любезно приняла мое приглашение выпить чаю.
— А кстати, — спросила я, когда она села за стол, — что у него с глазом?
— Понятия не имею. — Лицо ее омрачилось. — Вечером выпустила его из дома целым и невредимым, а сегодня утром он вернулся… да вы сами видите. Наверное, сцепился с кем-нибудь, а что может быть еще?
Мне вспомнился дикий ночной вопль. Пожалуй, кот мог бы так взвыть от боли, однако тот звук не был похож на крики двух дерущихся котов. Не желая пугать Лиз без причины, я продолжила разговор в сочувственном тоне, но без особой тревоги:
— Скорее всего. И в схватке он потерпел поражение. Бедный старина Сокс.
— Вот только на него это совсем не похоже, он у меня не из драчунов. — Выражение лица Лиз сделалось задумчивым и озабоченным — она говорила, словно обращаясь к самой себе. — Надеюсь, рана заживет. Но если через день-два ему не станет лучше, придется везти к ветеринару.
Образ мистера Уиллера сразу же замаячил на заднем плане моей памяти. Я вспомнила его слова о том, что собаку Ребекки убили, — но почему мне вдруг стало не по себе? Лиз с недоумением смотрела на меня.
— Что с вами, моя милая? Вы так побледнели…
— Нет, ничего. Не обращайте внимания. — Я поднялась к закипевшему чайнику. — Вам с молоком и с сахаром?
За чаепитием мы болтали о разных пустяках, но Лиз, явно расстроенная, то и дело поглядывала в освещенный солнцем угол, где Сокс свернулся плотным клубком, наподобие ежа в глухой защите. Мы обсудили новости из последнего письма ее старшей дочери и предстоящий мне вскорости прием гостей; вместе с чаем мы исчерпали и темы для беседы.
— Анна, можно оставить его у вас на некоторое время? — вставая из-за стола, спросила Лиз. — Утром бедняжка очень страдал, а сейчас ему так хорошо и спокойно. Наверняка он сам вернется домой, когда немного отдохнет и придет в себя.
— Конечно, о чем разговор. — От переживаний ее лицо, обычно с улыбкой, будто намертво приклеенной к губам, стало более человечным, и я впервые за время нашего знакомства прониклась к ней симпатией. — Не беспокойтесь за него. Недаром же говорят — заживает как на кошке.
Проводив гостью, я обвела кухню взглядом, и меня словно ошпарило: кот спал перед тем самым шкафчиком, где я нашла кожаный ошейник с металлическими заклепками. И меня опять замутило. У Ребекки убили пса, чтобы заставить ее уехать, Сокса покалечили — не потому ли, что он зачастил ко мне? Разве это не намек на параллель между жизнью Ребекки здесь и моей собственной?..
Полнейшая чушь, одернула я себя. Сокс не так уж и пострадал, и вообще — это не мой кот. А ночью он попросту наткнулся на спящего барсука или на какого-нибудь другого агрессивного зверя, так что нечего разукрашивать заурядное происшествие разными страхами и тайнами. Копии статей из газетного архива вернулись на стол, и я вновь стала вчитываться в то, что все еще оставалось мне непонятным. Уже завтра утром я буду говорить с мисс Уотсон, но наряду с этой успокаивающей мыслью в мое сознание закралось еще что-то — едва различимое, словно пропущенное через тончайшие стеклянные фильтры… Отчаянный крик боли, прозвучавший в летней ночи.
Поездку в Борнмут на следующий день можно было бы назвать поездкой в самое сердце лета — в царство простора и зелени, свежего воздуха и ярких красок, — и мне сразу стало понятно, почему столько пенсионеров облюбовали здешние места. Не сразу, но я нашла многоквартирный дом, в котором жила мисс Уотсон, в конце тихой, обсаженной деревьями улицы. Огромное современное, на редкость унылое здание совершенно не вписывалось в окружающий ландшафт. Остановившись перед двойной входной дверью со сложной домофонной системой, я нажала клавишу с фамилией Уотсон.
Динамик щелкнул, и почти сразу я услышала тот же голос, что отвечал мне по телефону:
— Алло?
— Здравствуйте, мисс Уотсон, это Анна Джеффриз.
— Прошу, входите, мисс Джеффриз. Поднимайтесь на второй этаж, квартира двенадцать.
Внутри дом выглядел строго и безлико: чистота, нигде ни пятнышка, как бывает в ухоженных казенных зданиях, где в вестибюлях и коридорах ничего, что можно сломать или украсть, но так же и ничего, что радовало бы глаз. Поднявшись на второй этаж, я постучала в дверь квартиры мисс Уотсон.
— Мисс Джеффриз! Здравствуйте, входите, пожалуйста.
В небольшой квартирке царил уютный, жилой беспорядок, чего так не хватало зданию. И в это гнездышко как нельзя лучше вписывалась сама хозяйка: миниатюрная, похожая на птичку женщина на исходе седьмого десятка, с густо напудренным лицом и пушком седых волос.
— Зовите меня Анной, — предложила я.
— Тогда вы зовите меня Аннет. — Мы перешли в крохотную, залитую солнцем и заставленную мебелью гостиную, стены которой были сплошь в фотографиях. Сводчатый проход вел в кухню. — Не хотите ли чаю?
— С удовольствием. С молоком, но без сахара, пожалуйста.
Она прошла на кухню ставить чайник, а я села на стул с подушкой на сиденье и сразу завела разговор:
